Любовь в прямом эфире - Вера Копейко

Мужчина засмеялся.

— В некотором роде, — кивнул он. Потом повернулся к дому и указал рукой: — Пойдемте. Я вам все объясню.

— Нет, — сказала Надя. — У меня еще полсумки мороженого. Я не повезу его обратно.

— Покупаю, — односложно бросил мужчина.

— Покупаете? — Надин взгляд метнулся к сумке. — Все, что осталось?

— Да.

— Но куда вам столько? — удивилась Надя и тут же одернула себя. — Конечно, ваше дело. Если хотите — берите все.

— Вы сами сказали, я хорошо запомнил, что мороженое закаленное, оно может храниться долго.

— Полгода, не меньше, — подтвердила Надя. — А вот импортное — год, потому что в нем есть консервирующие добавки, а в нашем нет.

— Я успею, — кивнул он. — За полгода — точно. — Он потянулся к рулю Надиного велосипеда. — Давайте-ка я вам помогу.

— Но его надо хранить при температуре минус двадцать четыре градуса, — уточнила Надя, — и…

— У меня на веранде стоит морозильник, — прервал ее мужчина, решительно направляя велосипед в открытую калитку.

…Надя улыбнулась, вспоминая эту сцену. Саша по-прежнему не отрывал глаз от дороги. Могла ли она предположить, входя в ту самую дачную калитку из штакетника, что входит в совершенно другую жизнь?

6

Выслушав свою дочь, Антон Данилович Гребнев некоторое время молчал. Сказать по правде, он и сам не знал, чем зацепила его эта история. Да и что сегодня может по-настоящему зацепить такого человека, как он? Кажется, уже про все слышал, про все знает. А если чего и не знает, то всегда найдутся в его окружении сведущие люди.

Он сидел на кожаном диване, держал в большой пухлой руке пульт дистанционного управления и машинально нажимал кнопки. Перед глазами мелькали картинки. Он, не отдавая себе отчета, искал то, чего избегают другие телезрители.

Антон Данилович искал рекламу. Но то, что видел, его не вдохновляло. Ему хотелось чего-то такого… такого, за что не жаль было бы отдать деньги.

Предложений туча, но… Ну почему у всех в голове засел стереотип — мороженое — это что-то вроде сладкой сказки детства. Вот это ему и предлагают разные рекламные агентства. А разве хочется платить за детские физиономии, перепачканные «сладким лакомством»? Фу… Он передернул широкими плечами, обтянутыми белой футболкой. Не то, все не то… Особенно сейчас, когда он собирается поехать на сходку мороженщиков в Париж, ему хотелось увезти с собой такой сюжет, от которого зашлось бы сердце каждого француза…

«А от чего может зайтись сердце?» — спросил себя Антон Данилович и закрыл глаза. Под опущенными веками замелькали изгибистые мосты через Сену, каменная зубчатая глыба собора Парижской Богоматери на острове Ситэ, виноградник на Монмартре, самый последний сохранившийся в пределах города… И люди, люди, люди — обнимающиеся парочки… томные взгляды… сладость, которая разлита в воздухе…

— Пап, — голос дочери заставил его вздрогнуть.

— Что такое? — Он машинально переключил программу, и экран заполнила морда рычащего льва, предупреждающего о том, что сейчас начнется американское кино. Во Франции, вспомнил он рассказ коллеги, введены квоты на американские картины. Антон Данилович выключил телевизор, и экран погас.

— Я здесь, Даша.

— Тебя трудно не заметить, папа! — Она ткнула его в живот, опускаясь перед ним на корточки. Глядя на отца снизу вверх, Даша спросила: — Так ты едешь в Париж?

— Еду, — ответил отец.

— С прошлого года у меня осталась карта города, — сказала Даша. — Она немного потерлась на сгибах, я подклеила ее и даю тебе с собой.

— Мне? — изумился Антон Данилович и откинулся на спинку дивана с такой силой, что желтая диванная кожа заскрипела. — Ты хочешь, чтобы я привез тебе такую же новую? — попытался он угадать, зачем Даша дает ему карту.

Дочь уставилась на него: синие, как у матери, и круглые, как у него, глаза ему всегда нравились. Точнее — они его удивляли. А удивить чем-то Антона Даниловича трудно. Но глаза дочери ему казались доказательством библейского утверждения, что муж и жена — единая плоть. «Как верно, — думал он, глядя на Дашу, — что мужчина и женщина соединяются в своем ребенке».

— Заче-ем мне карта, Дарья?

— Чтобы ты мог ориентироваться в Париже. Вот когда я гуляла по городу, ты знаешь…

Отец со стоном попробовал закинуть голову. Но толстая шея мешала. Тогда он сел прямо и сказал:

— Ты на самом деле думаешь, что я собираюсь ходить пешком? Я буду ездить на такси! А таксист знает свой город, если даже это и Париж, без всякой карты.

— Та-ак, — раздался голос матери. Отец и дочь обернулись. — Теперь, Даша, ты понимаешь, как мне с ним скучно путешествовать? — Она завязывала пояс голубого махрового халата. — Ты видишь? — Наталья Сергеевна вытянула руку, указывая на отца. — Если бы я знала, в какое… гм… то есть во что превратится красавчик Антон Гребнев, — она деланно вздохнула, — то у тебя был бы другой отец.

— Но тогда, Дарья, у тебя не было бы таких глаз. — Он подмигнул дочери. — Таких, которые можно положить на…

— Перестань! — Жена, опускаясь рядом с ним на диван, отвесила мужу легкий подзатыльник. — Ты с кем разговариваешь? С дочерью или… Или со своими замороженными мороженщицами?

— Замороженными, — насмешливо пробормотал он. — Как же…

— Ладно, — сказала она, — не будем о них. — Кстати, я слышу, речь зашла о путешествиях, так вот…

— Куда на этот раз? — перебил жену Антон Данилович.

— По югу Италии.

— Не оставь своим вниманием Сицилию. Увидишь настоящих мафиози, — засмеялся Антон Данилович.

— Я вижу их и здесь каждый день, — насмешливо отозвалась жена.

— Мам, может, ты завернешь во Францию? — Дарья держала перед собой карту, не зная, куда ее деть.

— Очень кстати, — кивнула мать, но руку за картой не протянула. — Я не из тех недорослей, которые утверждают, что их извозчик довезет.

— О, Господи! Она еще издевается надо мной! Посмотри на меня. — Он раскинул руки и теперь походил на гигантского «тедди» — модного во всем мире игрушечного медведя. — Да как же я могу пешком бродить по Парижу, если…

— За себя боишься или за свое мороженое? — насмешливо спросила жена. — Ты знаешь, Антон, а мне больше нравилось, когда ты торговал ветром… — жена засмеялась. — Тогда мы гуляли гораздо больше. Конечно, ты не был таким толстым.

— Еще бы, — усмехнулся тот. — Конечно, мы гуляли больше. Тогда ты не раскатывала на «пежо». Ветряки, которые мы пытались продавать «новым русским» для загородных коттеджей, не принесли нам таких денег,

— Сладкие слюни, — подхватила жена и рассмеялась низким голосом. — Как мы замечательно гуляли, как дышали ветром. Ветром перемен, — иронично бросила она, выходя за дверь.