Обессилевшая рука. Рассказ о мести в лесной глуши - Томас Майн Рид

В их сознании воспоминания о той буйной выходке никогда не затуманивались; их оживляли ежегодные выплаты дани по сто долларов с каждого.

Джерри Рук, с воодушевлением Шейлока, продолжал требовать выполнения договора; и если изредка встречал протест, то тут же заглушал его, указывая на продолговатую земляную насыпь, напоминающую могилу, под деревом, под которым происходила последний разговор с его другом Диком Тарлтоном.

Он намекал на то, что в могиле находятся останки Пьера Робиду и их в любой момент можно предъявить в качестве доказательства его смерти.

Однако протесты слышались редко. Теперь большинство должников Джерри Рука владели своими семейными состояниями. И все же ежегодная вынужденная выплата сотни долларов была для них подобна регулярному выдергиванию зуба; процедура тем более болезненная, что вызывала воспоминания и сопровождалась сознанием: пока старый охотник жив, уклониться невозможно.

Однако как ни болезненно это было, молодые люди продолжали пунктуально платить, словно это долг чести или постановление суда.

Ежегодная выплата не всем давалась одинаково легко. Двое были особенно склонны избавиться от ужасного долга, который так их раздражал. Это были Билл Бак, сын конеторговца, и Слотер, содержавший хеленскую гостиницу: отец его к этому времени умер. Дела обоих шли не очень хорошо, и сумма в сто долларов для них была очень значительной.

В разговорах друг с другом они обсуждали этот вопрос, и не раз можно было услышать темные намеки на то, каким образом избавиться от дани.

Намеки делались только в присутствии партнеров по тайному договору, но никогда – в присутствии Джерри Рука.

Правда, остальные, которых эта дань меньше затрудняла и которые испытывали меньше искушений предпринять какие-нибудь зловещие шаги, разубеждали недовольных. Впрочем, у всех хватало своих неприятностей.

И Бак и Слотер были способны на преступление, причем гораздо более способны, чем сознавали сами. Шесть лет не изменили их к лучшему. Напротив, они стали хуже и теперь пользовались известностью как самые распущенные жители округа.

То же самое можно было бы сказать и об остальных четверых, хотя они, занимая более важное положение в обществе, старались получше замаскироваться. Двое из их отцов были уже мертвы: Рендол, судья, и Спенсер, священник епископальной церкви; сыновья, которых уважали гораздо меньше отцов, вряд ли могли рассчитывать занять их места.

Отец Брендона был еще жив, хотя пьянство быстро вело его к могиле; и сын поздравлял себя с близостью события, которое сделает его полновластным хозяином и самого себя, и большой хлопковой плантации.

Хозяин гостиницы Граббс исчез – даже шериф, который не отпустил бы его, не знал куда – и предоставил сыну зарабатывать себе новое состояние, извлекая его из карманов лодочников с Миссисипи. Конеторговец продолжал заниматься привычными делами: менял, мошенничал, клялся – и обещал пережить всех остальных.

Среди многочисленных перемен, произошедших в округе Хелены, не было удивительней той, что случилась с благосостоянием Джерри Рука. То было полное преобразование, совершенно загадочное: ибо никто не мог сказать, откуда взялось это богатство. Перемена произошла не только в самом Джерри Руке, но и во всем с ним связанном: с его домом, с его землей, с его собаками и с его дочерью – короче, со всем ему принадлежавшим.

Старый охотник больше не одевался в грязные шкуры и не жил в лачуге; это был респектабельно выглядящий горожанин, похожий на плантатора, в приличном костюме, носящий чистые рубашки и живущий в аккуратном доме, окруженном огороженными полями; на полях работали черные слуги.

Старого покрытого шрамами пса больше не было видно; его место заняли три или четыре охотничьи собаки, которые лениво разгуливали поблизости и выглядели так, словно у них много еды и мало дел.

Но среди обитателей дома самая поразительная трансформация произошла с дочерью Джерри Рука. Красота ее не изменилась. Лена была все так же прекрасна, но стала более женственна, более развита. Однако в молодой леди в белом муслиновом платье, в тонких нитяных чулках, аккуратно причесанной и завитой, с надушенными волосами, которые удерживались черепаховым гребнем, трудно было узнать загорелую босоногую девочку в платье из домотканой материи, с нерасчесанными волосами, свободно падающими на плечи, какой она была шесть лет назад.

И однако это была Лена Рук, привлекательная, как всегда, и более, чем обычно, предмет мужского восхищения.

Несмотря на все это, несмотря на процветание отца и комфорт, почти роскошь, окружающие ее, мало кто мог не заметить выражение грусти, постонно сохранявшееся на лице девушки; хотя причина этой грусти никому не была известна.

Должно быть, какие-то ужасные воспоминания не давали ей покоя, какое-то темное облако окутало ей сердце, оставив его в вечной тени!

Глава XIV

Подкрадываясь к хижине

Осень пришла в леса Арканзаса; и первые заморозки, последовавшие за прекрасным индейским летом, придали листве богатые оттенки красного и золотого цвета, которыми так славятся леса Америки.

Белки, готовившие запасы на зиму среди увядшей листвы, не слышали шагов охотника под деревьями.

Однако охотник в лесу был, он двигался по лесу недалеко от жилища Джерри Рука. Пришел он с запада, и лицо его было обращено к дому. Но хоть он и держал в руке ружье и шел не по дороге или тропе, он, казалось, не ищет добычу. Белки беспрепятственно убегали от него; раз или два мимо пробежал индюк, и охотник не только не спустил курок, но даже не снял ружье с плеча.

По наружности он вряд ли сошел бы за охотника, и одежда на нем не охотничья. Костюм его скорее напоминает одежду путешественника; больше того, человек этот оставил в трех милях отсюда, на постоялом дворе, лошадь и пару туго набитых седельных сумок.

Постоялый двор – одинокая таверна, расположенная недалеко от перекрестка у Белой реки, там, где дорога ведет из Литл Рока в сторону поселков на Миссисипи. Путник подъехал к таверне с запада; теперь пешком он продолжал двигаться на восток, хотя и не по дороге, которая шла через лес чуть справа от него, заслоненная густыми зарослями деревьев.

Судя по пыли, покрывавшей одежду, путник явился издалека. Пыль постепенно обметала листва и высокие стебли тростника, через которые он пробирался.

Почему он избегает дорогу? Может, он не знаком с местностью, не туда свернул и идет вслепую? Нет, этого не может быть. Главную дорогу невозможно не заметить. К тому же, как только с постоялого двора его стало невозможно увидеть, он отошел от дороги под прямым углом и с тех пор движется параллельно ей, словно знакомый с ее направлением. Хоть он и чужак, но явно бывал здесь раньше.