В плену у призраков (пер. Шифановской) - Джеймс Херберт

– Я уже говорил, что призраки не в состоянии причинить нам вред. Они даже не могут испугать нас, если нам известны причины их появления.

– Но... призраки могут преследовать нас... по-разному... – она с трудом подбирала слова от волнения.

– Мне казалось, что вы поняли мою точку зрения...

– Но вы не понимаете, – довольно резко ответила она.

– Тогда объясните, – напряженно попросил Эш.

Прежде чем она успела ответить, послышался еще один голос:

– Наш гость не хочет забивать себе голову твоими глупостями, няня.

Они одновременно подняли головы и увидели Роберта Мариэлла, наблюдающего за ними с верхней ступеньки лестницы.

– Разве не так, мистер Эш? – с легким оттенком укора в голосе спросил он.

Эш снова повернулся к няне Тесс.

– Все вопросы я задам вам завтра, – ровным тоном произнес он, озадаченный ее поведением.

– В таком случае не станем вам мешать, – сказал Роберт. – Пойдем, няня, пусть наш гость продолжает работать. Спокойной ночи, мистер Эш. Вас никто больше не побеспокоит.

С этими словами он повернулся и исчез в темноте наверху. Избегая встретиться глазами с Эшем, няня Тесс поспешила следом за племянником. Эш смотрел, как маленькая, тщедушная фигурка поднимается по лестнице, потом тряхнул головой. Похоже, тетушка Мариэллов интересуется не столько привидениями Эдбрука, сколько остальными членами семьи.

7

Всю оставшуюся часть вечера Эш занимался установкой оборудования вокруг дома и внутри его. На стенах и мебели он установил четыре термометра, чтобы отметить самую низкую температуру в течение ночи. В гостиной и на кухне он разместил магнитофоны, автоматически включающиеся при малейшем звуке, а в библиотеке и кабинете – фотокамеры, связанные с датчиками, регистрирующими изменения магнитного поля и при малейшем движении поблизости приводящими в действие затворы. В нескольких местах на первом и втором этаже он насыпал тонкий слой специального порошка, а через дверные проемы натянул черные нитки.

Позже в своей комнате Дэвид при свете лампы изучал на скорую руку нарисованный план Эдбрука с его лабиринтами комнат и коридоров, время от времени отхлебывая из стоявшей под рукой бутылки с водкой. Он курил одну сигарету за другой, делал пометки в блокноте и время от времени бросал взгляд в окно, за которым сгущалась ночь. Темнота, казалось, давила на стекла.

Наконец он вышел из комнаты и отправился бродить по дому, старательно огибая те места, где был насыпан порошок, не входя в помещения, в которых установил аппаратуру, и не приближаясь к дверям, через которые были натянуты нитки.

Эдбрук погрузился в тишину. Все было спокойно.

Где-то в доме пробили часы. Освещая себе путь карманным фонариком, Эш прошел по коридору мимо своей комнаты и двинулся к окну в дальнем его конце. Несмотря на физическую усталость, все его чувства были обострены до предела, мозг действовал словно беспокойный пассажир заглохшей машины. Кейт Маккэрри определяла такое весьма обычное для него состояние всегда однозначно: “Ты слишком много пьешь и чересчур много куришь. И однажды – возможно, это будет не так скоро, но случится непременно – твой мозг окажется таким же усталым и истощенным, как твое тело”. А может быть, это совсем даже неплохо, Кейт, возможно, даже хорошо.

Выключив фонарик, он подошел поближе к окну и прижался к стеклу, чтобы лучше видеть то, что происходит снаружи. Тяжелые тучи наконец исчезли, а молочно-белые кучевые облака неподвижно застыли в темном небе. Луна висела так, как будто ее серебряный свет поглотил все окружающее пространство. На парк и поля вокруг легли черные тени. За окном видны были не только деревья и кустарник: тени от скульптур указывали в сторону Эдбрука и были похожи на укоряющие пальцы. Издалека, откуда-то из глубины леса, донесся пронзительный крик ночного животного или птицы, но звук был столь тихим, что не вызывал неприятных ощущений.

Эш продолжал стоять у окна, но взгляд его стал неподвижным, ибо мысли в этот момент были заняты совсем другим. В памяти возник другой, прозвучавший еще более издалека, чем этот, жалобный крик животного. Он вспомнил громкий хриплый вопль, пронесшийся над бурлящим водным потоком, и, возможно, перед его мысленным взором возникла бы вся картина в целом, если бы его не заставил обернуться послышавшийся за спиной шум.

Он включил фонарик и направил яркий, разорвавший черноту луч вдоль коридора. В свете фонарика он успел уловить какое-то движение возле лестницы.

Не колеблясь ни минуты, Эш бросился туда и увидел, что мелкий порошок, который он недавно рассыпал по полу, словно подхваченный порывом ветра кружится в воздухе.

Он остановился перед серовато-белым облаком, с удивлением глядя на миллионы мельчайших частичек, плавающих в луче света от фонарика. Не было ни ветра, который мог бы заставить порошок взметнуться с пола, ни кого-либо на ступеньках лестницы, своими шагами вызвавшего такое движение. Бросив взгляд на висевший рядом на стене термометр, он с тревогой обнаружил, что прибор зарегистрировал температуру, близкую к нулю. Однако сам он при этом не чувствовал холода.

Снизу вновь послышались какие-то звуки. Такое впечатление, что кто-то ступал босыми ногами по доскам пола.

Перегнувшись через перила галереи, Эш взглянул вниз, освещая фонариком холл, и успел увидеть нечто не то белое, не то серое, скрывшееся в этот момент за углом.

– Кристина? – шепотом позвал он.

Он бросился к ступенькам, на ходу стряхивая с лица прилипающие частички все еще кружащегося в воздухе порошка. Спустившись почти бегом вниз, он лихорадочно обводил лучом фонарика холл, пока наконец не убедился, что все двери плотно закрыты. И в этот момент до него снова донесся шум. Эш направил луч в дальний конец холла, уверенный, что звуки слышались именно оттуда.

Он торопливо двинулся в этом направлении и вдруг заметил, что дверь под лестницей, ведущая в подвал, чуть приоткрыта, хотя был совершенно уверен в том, что накануне сам ее плотно захлопнул. Он было остановился, но вновь раздавшиеся впереди звуки заставили его продолжить путь.

Эш вбежал в кухню, и луч фонарика выхватил из темноты стол, скользнул к буфету, потом к старинной железной плите, каминной решетке, шкафу с посудой и, наконец, к окну. Совсем рядом послышалось угрожающее низкое рычание.

Он обернулся слишком резко, задев фонариком за косяк двери, и свет тут же погас. К своему неудовольствию, почти потеряв контроль над собой, он зашарил по стене рукой в поисках выключателя, пока наконец дрожащими пальцами не нащупал и не повернул его. Свет был тусклым, но и его было достаточно, чтобы увидеть, что кухня пуста. И что дверь в противоположной стене, ведущая на террасу и в парк, открыта.