Братья Стругацкие - Ант Скаландис

Плоть и кровь обретут детишки только уже в «Гадких лебедях». Но это, простите, будут уже не вполне обычные дети, это будут вообще не совсем дети…

Блестящий детский образ — Малыш, Пьер Семёнов, но он-то и вовсе человек лишь наполовину.

Эпизодический персонаж — милый мальчик Кир из «Волн…», потенциальный люден, то есть тоже не до конца человек.

Наконец, чудовищная Мартышка-мутант из «Пикника», не менее чудовищный сыночек Захара Губаря из «Миллиарда», жутковатый маленький Иуда из «Отягощенных злом», страшненький Лёва Абалкин из «Жука»… Ничего так себе галерея детских образов! А вот ведь, собственно, и всё — ставьте точку. Или добавьте мальчика Уно из «Трудно быть богом», уже почти взрослого, эпизодического принца оттуда же, ну и Федю Скворцова из ранней новеллы «Томление духа».

Этот несколько торопливый перечень не претендует на полноту серьёзного исследования темы, это не более чем иллюстрация отношения авторов к детям и детству.

Какой можно сделать вывод?

Думается, очень простой: не таким уж счастливым было их детство, во всяком случае, всё, что случилось позже, крепко перечеркнуло, заслонило, задавило и сплющило милые сердцу хрупкие воспоминания. Это — первое объяснение.

Есть и знаменитый толстовский аргумент: все счастливые семьи счастливы одинаково, уверял нас классик. И, стало быть, просто неинтересно описывать детские годы в благополучных семьях. Мы не найдем на страницах книг АБС картинок безоблачной радости из их личного детского опыта.

И, наконец, третье объяснение. Напомним, возвращаясь к началу: у них не было общего детства. А трудно, безумно трудно писать вдвоём о том, что не было общим, о глубоко личном, интимном, в чём самому себе нелегко бывает: признаться, а не то что брату… или читателю.

Забегая вперёд, скажем, что примерно такая же картина наблюдается в творчестве АБС с женскими образами — их незаслуженно мало, а те, что есть, зачастую до обидного неглубоки, даже схематичны.

БН не однажды объяснял, что не было у них с братом принято не то что писать об этих щекотливых материях, но даже обсуждать отношения с конкретными женщинами — так уж они были воспитаны. И это по-человечески очень понятно. Однако эта тема — тема секса, эротики, межполовых отношений — разумеется, куда чаще, чем тема детская, всплывала и в критических статьях (особенно последних лет), и в интервью. Мнения посторонних людей оставим на их совести, а вот дежурный ответ АНа на вопрос о женщинах процитируем:

«Женщины для нас как были, так и остаются самыми таинственными существами в мире. Они знают что-то такое, чего не знаем мы, люди. Лев Толстой сказал: всё можно выдумать, кроме психологии. А психологию женщины мы можем только выдумывать, потому что мы её не знаем».

Что характерно, формулировка эта (включая шутку) была действительно дежурной, повторенной десятки раз в разных аудиториях и тет-а-тет с журналистами, формулировка однажды заготовленная и буквально выученная наизусть (разночтения минимальны). Что говорит, безусловно, лишь об одном: это не ложь, но это и не вся правда. Мы с вами действительно ещё вернёмся к этой теме, а цитату я привожу здесь вот к чему: если заменить слово «женщины» на слово «дети», правда получится полной, без оговорок.

Именно дети — это не совсем люди для АБС, прекрасные, удивительные, но совершенно непонятные существа.

Кстати, подтверждает это и БН в одном из своих ответов на сайте:

«Бредбери считал детей особой гуманоидной расой. АБС, соглашаясь с ним (подчёркнуто мною. — А.С.), в особую расу склонны были выделить и женщин тоже».

Возвращаясь к объяснению относительной «бездетности» книг АБС через отсутствие общего детства, отметим: лучшие страницы об этом периоде жизни, вне всяких сомнений, написаны братьями поодиночке. Есть и любопытные ответы в интервью, тоже дававшихся не дуэтом.

Вот что отвечает БН на вопрос, кем он хотел стать, когда был маленьким:

«Настоящего детства — не помню. Если и было что-то, то вполне детское: стать силачом, замечательным гимнастом, хотя бы научиться делать связку рандат-фляк-сальто… Надо сказать, впрочем, я был всегда мечтателем-реалистом и выше второго разряда в мечтах никогда не возвышался (нацепить на лацкан значок с синей ленточкой и пройтись перед девчонками!). Потом появилась мечта стать учёным. Не мечта даже, а некая робкая надежда. Очень уж мне нравилось возиться с формулами и выкладками. А лет в двадцать впервые сформулировалось желание напечататься — хоть бы рассказик, хоть бы страничек на десять!..»

Заметьте, как быстро и ненавязчиво он переходит от детства к юности.

А страшное блокадное прошлое, мелькнув первый раз в «Граде обреченном», выльется затем в целую большую часть потрясающего и ужасно мрачного исповедального романа «Поиск предназначения», написанного уже одним БНом, без соавтора. Две с половиной главы посвятит он трагическим впечатлениям тех зимних дней, и вообще добрая половина первой части — «Счастливый мальчик» — о детстве. Там даже есть Ташла, эвакуация — с жутким гигантским зелёным пауком, от одного вида которого теряешь сознание и можно утонуть. Явный прообраз будущего ракопаука с Пандоры. В миниатюре. Но я специально уточнял — эпизод имел место в жизни, паука видели все, вот только никому потом не удалось найти хоть капельку похожего ни в одном справочнике, ни в одном определителе…

Запоминаются яркие эпизоды, переломные моменты, остальное — как в тумане, и больше БН об этом периоде почти не рассказывает. Даже отвечая на прямые вопросы.

То же и со старшим братом. Он практически никогда и ни с кем не делился воспоминаниями об этом куске своей жизни — конце детства и ранней, доинститутской юности. Ни с кем. Даже с Борисом. И не писал об этом в совместных с братом книгах.

Есть только одно маленькое исключение — последняя глава «Хромой судьбы», повести на девяносто процентов автобиографической для АНа, но там изрядный фрагмент текста посвящен исключительно девушкам, а мы уже договорились, что это — отдельный вопрос.

И есть одно большое исключение — его последняя сольная вещь «Дьявол среди людей».

Но для начала — письма. Их было пять, дошло только два. Первое из них оказалось в руках у матери 2 июля 1942 года:

«15/VI — 42 г.

Дорогая мама. Пишу тебе третье письмо, не получив ответа на первые два, и не знаю, живы ли вы или нет.

Думаю, что первые мои письма не дошли, и поэтому расскажу о моих злоключениях снова. Выехали мы из Ленинграда, как ты помнишь, 28/I и на другое утро были уже на другой стороне Ладожского озера, на станции Жихарево. Здесь нас впервые покормили, и мы наелись так, что не могли подняться с места. Через день нас погрузили в эшелон и отправили на Вологду. В день отправки отец заболел. Приехали в Вологду мы 7/II. Отец к этому времени был уже в ужасном состоянии, да и я не лучше. Нас сняли с эшелона и отправили в больницу.