Я Распутин. Книга третья - Алексей Викторович Вязовский

— И много их там? — мрачно спросил я у вестника.

— Видимо-невидимо, батюшка! — закланялся запыхавшийся мужичок из иоаннитов.

Видать, прямо от Зимнего бежал.

— Видимо-невидимо это сколько?

— Много, батюшка!

Твою мать, при моей больной голове еще и такие загадки. Выручил Евстолий:

— Надо в Зимний позвонить, им же из окон видно.

“Видимо-невидимо” оказалось цифрой в пределах двухсот человек, даже роты не набрали. Но сам демарш и наличие прямо перед правительственным зданием профессиональных военных с оружием уже немало. Пока все укладывается в понятие “мирная, но вооруженная демонстрация”, но шажок влево или вправо — и вот вам военный мятеж.

В голове стрельнуло и я, разозленный сверх меры, решил — терять нечего, и так вляпался по самые уши. Хотите повысить ставки? Да на здоровье, а коли меня пристрелят, так хоть в историю войду, как пробивший конституцию. Только хрен я дам меня пристрелить, скорее, сам…

А это мысль. Нет, это даже идея!

И минут через пятнадцать мой автомобиль уже вез меня, прилипшего, как банный лист Гучкова и полицейского унтера в сторону Эрмитажа. Сзади между нами, рылом наружу, торчал “Максим”, укрытый первым попавшимся покрывалом.

Стороны прибыли на площадь одновременно — я проехал по набережной Мойки до Певческого моста и оказался между Главным штабом и штабом гвардии, а минутой раньше по Миллионной прикатил Владимир Александрович. Он вышел из авто в распахнутой шинели на красной подкладке — весь такой модный — и встал со своими гвардейцами в строй.

Я заложил два пальца в рот и свистнул так, что соседи покачнулись. Над площадью взвились и захлопали крыльями птицы, гвардейские головы повернулись в мою сторону. Что примечательно — солдат там не было, сплошь офицерье. Белая кость, голубая кровь. Сбоку, в окнах Зимнего, замелькали головы чиновников, среди которых вроде бы мелькнула лысина Столыпина. Ну и отлично. Устроим для него показательное выступление.

— Что, господа хорошие, никак, в новые декабристы наметились? — прокричал я. — Так вспомните, чем они закончили.

Штыки качнулись было в мою сторону, но выдрессированная гвардейская сволочь без команды старшего не сдвинулась с места.

А старший, разглядев с кем имеет дело, матерно выругался, скомандовал повернуть фронт и взять винтовки на руку. Это что же, они на меня в штыковую собрались? Ладно, будет вам штурм Зимнего.

По моему взмаху шофер поставил автомобиль задом к площади, гвардейцы заржали — видно, решили что удираю, но заткнулись, стоило мне сорвать покрывало с пулемета.

— Как прицел выставлен?

— На две головы выше, — подрагивающим голосом ответил унтер.

— Вали отсюда, ты не причем, тут моя война.

Взялся за гашетку и врезал очередью над головами. Пули прошли мимо Александровской колонны, мимо Исакия и Адмиралтейства, над Конногвардейским бульваром, в сторону Новой Голландии… Гвардейцы аж присели, Владимир Александрович рот открыл — мир рухнул!!! Мужик, быдло, выскочка стреляет в великого князя из пулемета!

Собравшиеся было зеваки сыпанули прочь, а я чуть-чуть крутанул вертикальную наводку и еще раз провел стволом туда-сюда. Посыпались гильзы, вокруг кисло запахло порохом, несколько гвардейцев не выдержали, упали на булыжник, остальные замерли в полуприседе. Опытные, суки, знают, что до меня добегут от силы человек пять.

— Это было последнее предупреждение! Кто хочет жить — оружие на землю! — и демонстративно взялся за винт вертикальной наводки. Гучков с ошалевшими глазами, приподнял ленту, готовясь дальше подавать ее в приемник.

Рожу при этом я держал самую зверскую, что при бородище и очках было не так уж и трудно. Да и пулеметные очереди пониманию способствуют, коли уж не побоялся великого князя пугать, так обратной дороги нет, врежет такой и не задумается.

Потекли томительные секунды, воздух на площади аж звенел от напряжения, а потом раздались сразу два громких звука — упала на брусчатку винтовка и хлопнул револьверный выстрел. Один сдался, один застрелился.

И пошло-поехало — самоубилось, как потом выяснили, всего пятнадцать человек, остальные сложили оружие. Ну да ладно, будем считать, что гвардия за Кровавое воскресенье ответила.

От дворцового сада выезжали драгуны и автомобиль Редигера, по Большой Морской бежали солдаты в серых шинелях под командой Великого князя Петра Николаевича. Ну да, прямо-таки восстание декабристов, хорошо хоть без пушек обошлось. Я устало плюхнулся на сиденье и подмигнул смотревшим на все выпученными глазами полицейскому унтеру и Гучкову:

— Ну что, робяты, сделали мы с вами революцию?

Глава 5

Движуха на площади не затихала еще долго — Ридигер лично выставлял оцепление, из здания Главного штаба появился Корнилов, Петр Николаевич же удерживал своего сиятельного родственника, который, разглядев самоубийц, все рвался в рукопашную со мной. Его лицо покраснело, усы вздыбились. Он что-то несвязанно орал.

Лавр Георгиевич действовал решительней и толковей всех — он тут же направил своих СМЕРШевцев реквизировать окрестные кареты и авто, назначил экипажи автозаками и принялся паковать в них гвардейцев.

Когда мятежников оставалось человек двадцать, из Зимнего вышел бледный Столыпин. Первым делом он попытался успокоить Владимира Александровича, но бестолку. Вокруг оцепления снова начала собираться толпа горожан, пару раз хлопнул магний репортерских камер.

— Да, — Гучков витиевато выругался, подрагивающими руками прикурил у полицейского унтера и затянулся, — революцию. Младороссов, итить их мать.

— Кого??

— Были младоитальянцы, младосербы, младотурки. А мы вот, выходит, младороссы, — с каждой затяжкой Гучков возвращал себе спокойствие. — Мне тут еще вот какая мысль в голову пришла. Это ж мы одним авто с пулеметом роту остановили, а что если таких авто будет пять-шесть штук на полк? Я когда в Трансваале воевал, слышал про такие повозки, “галопирующий лафет” или что-то в этом духе… Жаль только, автомобилей у нас мало.

— Ну так и ставить на повозки, как вы говорите, — поддержал я будущего-бывшего военного министра, не все же мне двигать прогресс, — повозок у нас много. А на автомобили, помимо пулеметов, вешать броню, будут эдакие вездеходные бронепоезда.

Гучков, задумчиво глядя вдаль, докурил, накинул на пулемет покрывало, старательно подоткнул его со всех сторон и