Жизнь Пушкина - Георгий Чулков

Пушкин развивался и читал жадно книги в те годы, когда войны уже не было, когда Александр подчинился французской политике, когда внутренние реформы, очень робкие, но дворянам казавшиеся радикальными, проводил М. М. Сперанский, поклонник Наполеона. Реформы, однако, затормозились. Старый знакомый господ Пушкиных, Н. М. Карамзин подал царю записку «О древней и новой России». Александр сделал вид, что он недоволен критикою реформ Сперанского, высказанною так решительно историографом. Но Карамзин был не одинок, а тут еще пришлось убедиться, что Сперанский слишком уверен в своих силах и не очень уважает императора. Царскосельский лицей открылся 19 октября 1811 года. К этому сроку участь Спаранского, поклонника французской демократии, была решена. Готовилась новая война с Наполеоном.

Мы теперь знаем, как впоследствии все это многообразие событий отразилось в поэзии Пушкина. Ничто не прошло бесследно. Но стихов 11–12 года у нас нет. Они уничтожены поэтом, а между тем, по собственному признанию Пушкина, муза любила его в младенчестве. О чем он тогда пел? По-видимому, он уже тогда слагал не только мирные песенки фригийских пастухов во вкусе знакомых ему французских поэтов, но «и гимны важные, внушенные богами»[123]. Эти признания относятся уже к 1821 году:

С утра до вечера в немой тени дубовПрилежно я внимал урокам девы тайной,И, радуя меня наградою случайной,Откинув локоны от милого чела,Сама из рук моих свирель она брала.Тростник был оживлен божественным дыханьемИ сердце наполнял святым очарованьем.

Н.О. Пушкина (мать поэта). Ксавье де Местр. 1800-е гг.

С.Л. Пушкин (отец поэта). К. Гампельн. 1824

О.С. Павлищева (сестра поэта). Е.А. Плюшар. 1830-е гг.

В.Л. Пушкин (дядя поэта). Ж. Вивьен. 1823 (?)

Л.С. Пушкин (брат поэта). А.О. Орловский. Первая половина 1820-х гг.

Глава вторая. ЛИЦЕЙ

I

Когда возник впервые проект «особенного лицея», император Александр предполагал поместить в новое учебное заведение своих младших братьев — Николая[124] и Михаила[125]. Этот демократический план не осуществился, потому что вдовствующая императрица Мария Федоровна[126] не захотела допустить такой близости своих сыновей с обыкновенными смертными. Император Александр не настаивал на своем желании, а к октябрю 1811 года он уже и сам стал равнодушен к демократическим мечтаниям и всецело был занят подготовкою к войне с Наполеоном, но от первоначального замысла кое-что осталось. Самый выбор помещения во дворце, в бывших апартаментах великих княжен, объясняется намерением Александра воспитывать братьев в среде некоронованных товарищей. Значит, была такая возможность, что будущий вершитель судьбы Пушкина, его лицемерный покровитель и косвенный виновник его смерти Николай Павлович Романов мог сидеть за одной с ним партой, слушая лекции либерального Куницына[127]. Но этого не случилось, и Николай Павлович мог назвать Пушкина «mon camarade manque»[128], как он называл другого лицеиста — барона Корфа.

Итак, поэту не пришлось свои лицейские годы проводить в обществе будущего императора. И самым близким его товарищем по лицею был непримиримый враг Романовых — будущий декабрист И. И. Пущин. Поэт полюбил лицей и его сады. И немудрено — царскосельские парки к самом деле дивны. Екатерининский дворец, построенный Растрелли[129], не мог не очаровать поэта. Здесь, в парке, посреди пруда, видел он воздвигнутую Екатериной колонну г. память Чесменской битвы, в которой участвовал Иван Абрамович Ганнибал; здесь бродил он среди мраморных статуй, напоминавших ему статуи московского юсуповского сада; здесь «весной, при кликах лебединых, близ вод, сиявших в тишине»[130] являлась поэту муза, которая, по его признанию:

Воспела детские веселья,И славу нашей старины,И сердца трепетные сны…

19 октября 1811 года состоялось торжественное открытие лицея. Приехали царь, обе царицы[131] и великие князья. Все было очень пышно. Приглашены были министры и прочие сановники. После обедни и молебна в дворцовой церкви началось торжество. Стоял, конечно, стол, покрытый красным сукном с золотой бахромой. На нем лежала особая государева грамота, дарованная лицею. Ее прочел тонким, дребезжащим голосом И. И. Мартынов, один из составителей лицейского устава, замечательного, между прочим, тем, что в нем были впервые запрещены телесные наказания. В других учебных заведениях секли мальчиков и до и после основания царскосельского педагогического Эльдорадо[132]. После Мартынова выступил директор лицея В. Ф. Малиновский. Этот статский советник был так перепуган торжественной обстановкою, что едва смог прочесть слабым голосом, путаясь, приготовленную речь, не им сочиненную. Зато с большим пафосом прочел свою речь «профессор политических наук», окончивший свое образование в Европе, А. П. Куницын, к которому обращены были Пушкиным в 1825 году лестные слова:

Куницыну дань сердца и вина!Он создал нас, он воспитал наш пламень,Поставлен им краеугольный камень,Им чистая лампада возжена.[133]

Речь Куницына была в напыщенном старомодном стиле, но всем показалась очень либеральной. Адъюнкт-профессор[134] говорил о «существе гражданских обязанностей», о «благе целого общества», о «причинах благоденствия и упадка государств». Само собою разумеется, что было сказано нечто о гражданской добродетели, и это словечко прозвучало как намек на французскую идею 1789 года. Но самое замечательное было то, что в речи вовсе не был упомянут царствующий император. Александр одобрил вольнодумца и наградил его на другой же день орденом св. Владимира четвертой степени[135], рассчитывая, очевидно, на смягчение таким способом его якобинского духа.

Потом был обед — у царей и сановников. Лицеистов также повели в столовую, несколько позднее, и цари пришли смотреть, как утоляют свой голод питомцы лицея. Императрица Мария Федоровна подошла к десятилетнему Корнилову и, опираясь на его плечи, чтобы не вставал, спросила его с немецким акцентом: «Карош суп?» — на что растерявшийся мальчуган ответил почему-то по-французски: «Уи, мосье!», как будто коронованные особы женского пола утрачивают женственность.