Супруги Харрисон поздравляют Вас - Георг фон Штайнер

Она спустилась по стене, обвилась вокруг его торса, обнимая, покалывая жёсткими волосками, лаская сокращениями сегментов, покрывая его одежду и лицо своими липкими выделениями, сводя с ума всепоглощающей похотью.

Истома безудержного желания ударила в ноги внезапной слабостью. Он опустился на колени, торопливо расстёгивая штаны. Увидел, как потянулось к обнажившемуся каменно твёрдому члену окончание её тела, на котором раздваивался кривыми шипами хвост. Хвост приподнялся, покачиваясь, открывая бешено сокращающийся зев клоаки, такой жадный, сулящий небывалое наслаждение, требующий. Под тонкой плёнкой слизистых оболочек бугрились, перетекая, сокращаясь, подрагивая, мышцы вагины.

Дик застонал, почти закричал в нетерпении, хватая это извивающееся в истоме тело, подтягивая к себе, торопясь углубиться в него…

— Дядя!

Он замер на секунду, боясь поднять глаза. Нетерпеливое тело сколопендры выскользнуло из его рук, её клоака настойчиво потянулась к его плоти, торопясь принять в себя долгожданное семя.

— Дядя!

Бледная ручонка мумии, успевшей забраться на стиральную машину, потянулась к его лицу. Он закричал.

И проснулся.

Проснулся как раз вовремя для того, чтобы услышать, как хлопнула входная дверь, пропустив в подвал длинное тело насекомого.

И почти сразу он услышал её зов. Миазмы ли запаха это были, звуки ли на неведомой частоте, но та дрожь в руках и ногах, которая немедленно явилась, заставила его поникнуть на мгновение. Потом ему больше всего захотелось подняться и следовать навстречу своей самке, которая искала его в темноте тоннеля, звала и жаждала.

Он задержал дыхание, чтобы не чувствовать запахов, постарался отключиться от собственных ощущений, до боли в пальцах сжимая древко кирки.

Стало легче, но её призыв находил какую — то дорожку в его мозг, проникал, подавлял, притягивал.

Он напряжённо прислушивался, стараясь определить, каким путём она к нему подбирается. Судя по звукам, всё было не как во сне — она ползла по полу.

В тот момент, когда Дик не увидел, а — почувствовал её тело, завернувшее за корпус стиральной машины, он с криком подскочил и с бешеной яростью принялся наносить удары во все стороны.

После четвёртого или пятого удара полусгнившее древко кирки надломилось. Железяка отлетела, ударив по ноге с такой силой, что кость, кажется, хрустнула, а в глазах поплыли радужные круги.

Закричав от боли и безнадежности, он рванулся вперёд. Ощутил под ногами скользкое извивающееся тело. Вывернул за угол и помчался по коридору к выходу.

Ему казалось, что помчался.

Ему хотелось верить, что он мчится.

Но умом он понимал, что хромает кое — как, что совсем не чувствует левой ноги, а только дикую боль, поднимающуюся от кости, по всему телу, в мозг.

И каждую секунду ждал укуса.

На лестнице он повалился, не сумев поднять раненую ногу. Заскрёб ногтями по ступенькам, крича и плача от боли и страха.

Почувствовал прикосновение к ноге.

Это придало ему сил, и, не обращая внимания на вспышки боли в мозгу, он рванулся по лестнице вверх, спиной ощущая присутствие сколопендры позади. Благодаря дикой боли его мозг не внимал призыву самки, хотя явственно слышал его.

Дик рванул на себя дверь, зажмурился на мгновение от полумрака — даже малая толика света больно ударила по глазам.

Краем зрения увидел сколопендру. Она семенила по лестнице буквально в полуметре от его ног. Жвала судорожно подёргивались, но, кажется, в её намерения не входило укусить — её влекла непреодолимая тяга к самцу. Один сегмент её длинного тела был разрушен, там где нога Дика наступила на скользкое тело, в то время как удары киркой не принесли ей, кажется, никакого вреда, не достигнув цели. В разрушенном хитине образовалась вмятина, из которой выдавился пузырь желтовато — белой плоти, стекал по чёрному телу многоножки и, быстро подсыхая, образовывал отвратительный нарост.

Дик рывком потянул на себя дверь. Хрустнув, надломилось и отпало одно усико многоножки, которое уже оказалось по эту сторону входа. Дверь закрылась перед самым «носом» насекомого. Если бы Дик мог различать звуки, которые она издаёт, он бы наверняка услышал сейчас громкий вопль отчаяния и любовный призыв.

6

«Ну и что теперь, чувак?» — спросил он себя, когда, весь дрожа, вывалился из кладовой в коридор.

Нужно было выбираться из этого дома — ловушки.

Он явственно слышал, как скребётся в подвале сколопендра, пытаясь, видимо, проникнуть за дверь. Что, если рано или поздно это у неё получится?

Жутко болела нога. Задрав штанину, чуть ниже колена он увидел кровоточащую рану посреди синей поблёскивающей плоти, распухшей до безобразия. Стеная от боли, ощупал ногу, чтобы убедиться, что кость не сломана. Кажется, она была цела. Плохо то, что кирка была ржавая — теперь нужно опасаться заражения крови.

Каждый шаг, пока он подошёл к двери в кухню, давался ему с огромным трудом и вспышками острой боли отдавался в мозгу. Сейчас, когда возбуждение схватки и погони ослабевало, боль становилась невыносимой.

Он повернул ключ, вошёл в кухню, запер дверь изнутри. Преодолевая тошноту от смрада, исходящего из соседней «детской», доковылял до раздаточного окошка. Просунул в него руку, чиркнул зажигалкой, следом просунул в окно голову. В полумраке, едва нарушаемом слабым огоньком, он увидел лишь разбросанные тут и там то ли обрывки, то ли обломки, от которых, видимо, и исходило зловоние. Когда — то эти кучи смрадной дряни были живой плотью, несомненно. Вероятно, это были остатки яиц сколопендры. Сколопендры откладывают яйца? Или коконы, или что они делают, как они там плодятся…

Кряхтя, он попытался пролезть в окно. Оно было недостаточно широко для Дика, хотя он и не отличался мощью торса, был довольно худощав… Дик долго вихлял задом, скрёб руками по двери и сдирал кожу на позвоночнике и рёбрах, пытаясь втащить себя в оконце. Наконец ему это удалось и он, больно ударившись ногами, повалился на грязный вонючий пол «детской», в очередной раз заорав от боли в раненой ноге.

Теперь он был в ловушке. Если сейчас явится сколопендра, ему не уйти.

В бессильном свете зажигалки, дыша ртом и через раз, он долго осматривал стены и потолок, надеясь найти то отверстие, через которое проникла в комнату многоножка.

И он его нашёл. Другое. Это была не та вентиляционная шахта, окошко которой расположилось под потолком в углу. Это было самое настоящее окно наружу!

Нет, окном это отверстие назвать было, конечно, нельзя. Неаккуратно прорубленное в стене, ещё более тесное, чем раздаточное окошко, но… Но какую радость оно сулило! Ведь за ним было видно кусок ночного неба, звёзды, белесую муть облаков.