Серебряная пуля - Алексей Атеев

– «Голубой» он! – воскликнул Голованов. – Педрила. Сомневаешься? Не сомневайся, брат Пушкин! Точно, как в аптеке. В этом-то вся загвоздка.

– Неужели гомосексуалист?!

– Именно! Вначале, конечно, мы за голову схватились. Мальчик элитный. Учится в МГИМО. Папа – генерал заслуженный, с самим Жуковым за ручку здоровался. И тут такое… Стали проверять связи, круг его знакомств изучать. И тут же просекли. Да это же Валька Поэт, говорят. Его кличка Поэт. Стихи, что ли, писал… Его, говорят, у фонтана возле Большого, на «плешке», каждая собака знала. И ты знаешь, народ сразу поскучнел, энтузиазм пропал… Все только руками замахали.

– Это почему же?

– Ты вроде пишешь на криминальные темы, неужто не знаешь?

– А что такое?

– Что такое? Дохлое дело, вот что такое! Ясно, что кончили его свои, «голубые» эти самые. Основание? Элементарная ревность. Знаешь, как у Шекспира. «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» Обычное дело. Таких убийств – пруд пруди, и почти все не раскрыты.

– Так уж пруд пруди?

– Ну, может, и не столь много, но достаточно. А у этой компании – круговая порука. Если и знают чего, не скажут. Мы, конечно, давай их трясти. Знали его все, а сказать никто ничего не может. Или не хочет. Любовников его прихватили. Одного месяц в Бутырке держали, очень он там ко двору пришелся. Ничего! Пусто! Тут еще интересней выходит. Стали мы его переписку изучать. А там такие имена! Начальство за голову схватилось. Народные артисты, певцы разные, киношники, а потом и того круче. Вообще начали всплывать люди, о которых и сказать страшно. И решено было отложить это веселое дело в долгий ящик. Но не тут-то было! Забегала его мамаша. Ее, конечно, можно понять. Привела в действие все свои связи. Министерство обороны подключило разные там ведомства. Даже сподвижник покойного генерала к нашему начальнику явился. Чуть ли не маршал. Весь в орденах. При ходьбе звенит, что твой колокол. Скандал устроил. Кричит: «Как же так, не можете найти какого-то бандита! А ведь отец этого несчастного парня кровь за Родину проливал, приближал победу! Да и сам Валентин – чистый ангел. Мог бы отличным дипломатом стать, представлять нашу державу. Достойно вести себя в капиталистическом окружении».

Начальник слушал его, слушал, успокаивал, а потом не выдержал.

– Нате, – говорит, – полюбуйтесь, какой у героя сыночек вырос, – и показания свидетелей маршалу под нос.

Тот сначала не понял, о чем вообще речь. Он, видать, и слова-то такого – «гомосексуалист» – не слышал. Потом, правда, дошло. Выскочил из кабинета начальника как ошпаренный и всю дорогу до первого этажа плевался. Так-то вот! Но мамаша не унимается. Вот тогда и решили. Коли найдется доброволец и возьмется провести следствие на свой страх и риск, препятствий ему не чинить. Напротив, даже помогать. Познакомить с делом, ну и т.д. Конечно, человек этот должен быть не какой-то там «Гаврила с прибором». Одним словом, личность надежная, скажем, такая, как ты. Теперь понял?

Осипов некоторое время молчал, обдумывая услышанное. Действительно, попал. Ожидал какого-то подвоха, но не такого. Купили его, как пацана, купили. В прямом и переносном смысле. И все же… А почему бы и не заняться? Все, что рассказал ему этот долбак, не просто интересно, в высшей степени захватывающе. Особенно для журналиста. Конечно, тема эта закрыта, но кто знает, что будет завтра. В конце концов, чего он теряет.

– А с делом можно познакомиться? – поинтересовался он.

– Конечно. Я же сказал, тебе все можно. Даже выносить материалы разрешено. Действуй. Только смотри, эти «голубые», они, знаешь… – Он не договорил и идиотски захохотал. – В случае чего звони. Впрочем, я должен поставить тебе условие. Обо всем, что узнаешь, обязательно сообщай мне.

Не обращая внимания на толчею в метро, Осипов продолжал лихорадочно размышлять, правильное ли решение он принял. Так ничего и не решив, он тем не менее проехал свою остановку и, чертыхаясь, пересел в другой поезд. Единственное, что хоть немного успокаивало, две пачки десятирублевок, рассованные по внутренним карманам пиджака.

Глава четвертая

1

1938 год. Югорск

День исхода запомнился Сереже Пантелееву на всю жизнь. Как ему представлялось, они покинули дом, видимо, сразу после полуночи. Он, сестра и мать сидели на тяжело нагруженных санях, а отец шел рядом и держал в руках волоки. Вокруг стояла непроглядная темень, но отец, видимо, хорошо знал дорогу, потому что сани хотя и медленно, но уверенно продвигались вперед.

По обеим сторонам дороги высилась едва различимая громада леса, под полозьями саней иной раз потрескивал ледок. С тех пор все это: темная горбушка леса, хруст свежего ледка, а главное, неясное ощущение не то праздника, не то беды – частенько снилось младшему Пантелееву.

Стоял конец марта. Весна, шедшая вместе с караванами гусей, осталась где-то южнее, а в Югорске и в его окрестностях зима пока что не теряла своих позиций. Днем пригревало солнце, на открытых местах появлялись лужи, однако к вечеру они подмерзали. Часто шел снег, иногда довольно сильный.

Сани еле ползли по дороге. Видно, отец боялся утомить лошадь. Сережа лежал рядом с сестрой на мягком ковре, сверху укрытый огромной овчинной шубой. Лежать было тепло и уютно. Он плохо соображал, куда они отправились среди ночи. По малопонятным репликам выходило, что куда-то в лес. Но зачем? Этого он не уловил.

– Слушай, Женька, – толкнул в бок сестру Сережа, – в какое место мы едем?

Женя некоторое время молчала, видно, обдумывая вопрос. Возможно, она и сама толком не знала, потому что, помолчав, буркнула: «Спи!»

Но как тут уснешь? Ведь начиналось самое настоящее приключение. Сани тяжело переваливались с кочки на кочку. Поблизости слышалось прерывистое дыхание их лайки Заны, бежавшей рядом. Сестра тоже беспокойно ворочалась и, судя по звукам, видимо, даже всплакнула. Мерное подрагивание саней убаюкивало, и Сережа скоро уснул.

А предшествовали исходу следующие события. Часа в три, что было необычно рано, Василий Львович явился домой чрезвычайно возбужденный. Анюта уже отвела уроки, пришла из школы и теперь собиралась готовить ужин.

– Все! – закричал Пантелеев с порога. – Нужно бежать!

– Что случилось?! – перепугалась Анюта.

– Случилось!!! Сегодня или завтра меня должны арестовать.

– Ты это серьезно?

– Вполне! Серьезней не бывает! Я как знал… Все уже подготовлено… Как знал! – Пантелеев метался по комнатам и напоминал сумасшедшего.

– Успокойся. Расскажи толком.

– Чего рассказывать? Удирать нужно!

– И все-таки переведи дыхание.

– Ты права. – Василий Львович сел на стул и посмотрел на жену. – Примерно час назад явилась ко мне Зинаида, знаешь, делопроизводитель в отделе НКВД. Я еще в прошлом году дочку ее лечил. Помнишь, я рассказывал… Дифтерия… Хорошо, сыворотка имелась. Очень сложный случай… Девчонке пять лет. Ладно. Значит, входит эта самая Зина, а глаза, знаешь, донельзя испуганные. Я сразу понял… А может, и не сразу. Ну, ладно… Говорит, что-то, мол, простыла, с горлом не в порядке… Сама оглядывается. А у меня как раз никого не было, даже сестру отпустил. Поозиралась она и шепчет: «Вас, Василий Львович, должны вот-вот забрать. Сама список видела». А я, как дурак, спрашиваю, кто в нем еще? «Да вам-то какое дело, – шипит, – я и так рискую. Если докопаются, за вами следом пойду. Но я добро помню. Таньку мою с того света вытащили». Когда, говорю, прийти должны? «Точно не знаю, – отвечает, – может, сегодня, может, завтра, а может, через неделю, но что придут, не сомневайтесь! В списке таких, как вы, семь человек, нужны еще трое. Я краем уха слышала. Вот сейчас как раз этих троих и изыскивают. А с вами все! Решено окончательно». Прошептала и в дверь. А я надеялся на Козулина. Мол, в случае чего сообщит. Нет, сволочь оказался. Да, собственно… – Он замолчал и задумался.