Тесты для настоящих мужчин. Сборник - Валентин Черных

— Это невозможно. Я уже ему сообщил о тебе.

— Я не хочу делать даром эту работу.

Федот вздохнул, надел пиджак и направился к своему шефу. Через несколько минут он вернулся с молодым мужиком в мятом льняном костюме, который, не здороваясь, осмотрел меня. Я просто почувствовала, как он измерил размер моей груди и бедер.

— Обычно он отшивает претендентов через два дня работы, — сказал шеф.

— Здравствуйте, — сказала я.

Шеф издательства не обратил внимания на мою попытку показать ему, что я не только наемный работник, но и женщина.

— Вас устроит пятьсот тысяч за два дня? — спросил он.

— Устроит, — сказала я. — Деньги вперед.

— Скажи, чтобы выписали, — обратился он к Федоту и все-таки посчитал нужным обратиться ко мне лично: — Вы уж постарайтесь, мы платим хорошие деньги. Удачи вам!

Федот еще раз напомнил мне, что я должна звонить генералу в восемь и он назначит время встречи, и повел получать деньги в кассу.

В этот вечер девчонки нашего курса собирались у Брагиной. Она вышла замуж за банкира, тут же взяла отпуск в издательстве и сейчас собирала всех у себя, чтобы узнать последние новости: кто на ком женился, кто и за кого вышел замуж. Я перезвонила ей и сказала, что не приду. Если генерал назначит встречу на завтра, я должна если не прочитать, то хотя бы просмотреть досье генерала и материалы, которые дал мне Федот, чтобы не задавать глупых вопросов.

Я зашла в супермаркет и купила всего того, чего мне давно хотелось: креветок, французского сыра, груш, плитку английского шоколада, чай «Липтон», несколько антрекотов и водку «Абсолют». Я устроила роскошный ужин и расплакалась от жалости к себе. Ничего из меня не получилось. За три года я из корректоров перешла в младшие редакторы и редактировала инструкции по ведению залпового огня. У меня не возникло ни одного романа: в типографии и в издательстве в основном женщины, а немногие редакторы-офицеры все были женаты — офицеры женятся рано и почти не разводятся, в армии это не поощряется. И вообще мне не повезло, мужчин отпугивал мой почти баскетбольный рост, такую на руках не поносишь, и защищать меня не надо — если я вложу в удар свои восемьдесят килограммов, не многие мужчины устоят.

Ровно в восемь я позвонила и услышала четкий и резкий голос:

— Генерал Поляков.

Я представилась, сославшись на Федота.

— Завтра в семь, — сказал генерал и повесил трубку.

В семь утра или в семь вечера? Нашим соседом по лестничной площадке был полковник, мы жили в ведомственном доме Министерства обороны, пятиэтажной блочной «хрущобе» без лифта. Я пошла к полковнику за разъяснениями.

— Это значит — в семь утра, — сказал полковник. — Военные говорят не «в семь вечера», а «в девятнадцать часов». Военный человек четко следует терминологии, которая исключает другие толкования.

Старый мудак, чтобы быть у тебя в семь утра, я должна встать в пять. На это способны только старики, которые ложатся спать в восемь вечера, а я ложусь в два часа ночи, потому что после полуночи по телевидению шли самые интересные фильмы из серии «Кино не для всех». И на этот раз я не стала менять свой распорядок.

Толстяк из «Сенсации» позвонил ровно в шестнадцать, как и обещал, и назвал нового литературного обработчика. На этот раз они прислали женщину. Ей двадцать пять лет, она редактор в издательстве Министерства обороны, закончила тот же киноведческий факультет Института кино, что и толстяк. Или его любовница, или просто проходная фигура. После того как я откажусь от нее, они пришлют еще одного, а потом скажут: исчерпали, мол, свои возможности, остановитесь на одной из кандидатур или попробуйте диктовать стенографистке. Со стенографисткой у меня никогда не получалось. Мне нужен человек, который мог бы сконструировать книгу. Глупо писать, начиная с детства: о моем отце, пьянице и воре, который бил мою мать, работницу галошной фабрики «Красный богатырь». Как только я подрос, я врезал один раз отцу. С тех пор, если я делал резкое движение, отец вжимал голову в плечи и руками прикрывал больную печень. В пятнадцать лет при росте метр девяносто я весил сто килограммов и сбивал с ног любого взрослого.

Когда «Сенсация» заказала мне книгу воспоминаний, я поставил в известность свою организацию. Они решили пригласить меня на президиум, но я отказался. Что осталось до сих пор государственной тайной, я знал и без них. Мне хотелось написать книгу не о тайнах, а о потерянных годах единоборства, хотя всегда было ясно — выиграть при нашей бедности и при наших партийных руководителях, всегда почему-то амбициозных и малообразованных провинциалах, мы не сможем. Я знал почти всех крупняков: военных, партийных, советских, ученых, писателей, министров, руководителей самых главных управлений — тех, которые управляли и принимали решения, — их отучили принимать решения. Мы во многом проиграли, потому что решение принимали всего несколько человек в стране, и если они ошибались, ошибалась вся сверхдержава, хотя на этих людей работала лучшая разведка мира.

Я набрал номер телефона аналитического центра и назвал ее фамилию, институт, который она закончила, место ее работы.

— Когда вам нужны данные? — спросил меня дежурный центра.

— Завтра к семи. Передайте на мой факс до двадцати четырех.

А эта редакторша сейчас возвращается на метро к себе домой и даже не может себе представить, что уже составляется путеводитель по всей ее жизни.

Первое впечатление всегда решающее, и, учитывая возраст генерала, я решила одеться поскромнее, как одевались женщины в его поколении. Но я проспала, намеченная кофточка оказалась мятой, я надела легкое платье на бретельках и явилась к генералу с оголенными плечами. Когда мне открыла дверь женщина лет пятидесяти в темном закрытом платье, я поняла, что совершила ошибку.

В гостиной стояла добротная антикварная мебель. Вывез из Германии как трофей, подумала я. Но кабинет генерала напоминал современный офис. На письменном столе стоял персональный компьютер «Макинтош» последней модификации с лазерным принтером. На отдельном столике — телефон с факсом и старомодный телефон с золотым гербом бывшего СССР.

На журнальном столике лежали оппозиционная «Правда», «Независимая газета», немецкий «Шпигель», английский «Экономист».

Я не услышала, а скорее почувствовала, что меня рассматривают сзади. Я оглянулась и увидела высокого мужчину ростом чуть ли не в два метра, в голубой рубашке с коричневым галстуком и в коричневых мокасинах. Из досье я знала, что генералу семьдесят пять, но он выглядел на шестьдесят. Такими, наверное, были русские солдаты, которые служили по двадцать пять лет и в шестьдесят могли пройти сорок верст и с марша выдержать атаку в штыки. С бритой головой и с повязкой на левом глазу, он мог бы быть настоящим пиратом, такой вскарабкается на борт и задушит врагов голыми руками.

— Старый пират? — спросил он.

— Да, — призналась я и почему-то добавила: — Извините.

— Нормальный стереотип первого впечатления, — усмехнулся генерал. — Повязка на глазу — значит, пират. Если бы я был толстым, вы бы подумали — Кутузов.

Я понимала: надо ответить что-то вроде того, что женщинам и детям всегда нравились пираты. Но не успела, генерал кивнул на кожаное кресло у журнального столика и сел только тогда, когда села я.

— Чай, кофе? — спросил он.

— Чай.

— Вы успели позавтракать?

— Не успела. Проспала и боялась опоздать.

Он располагал к откровенности. Может быть, из-за своего роста я только с крупными мужчинами чувствовала себя женщиной. Если в женщине метр восемьдесят пять, у нее всегда проблемы. Мужчины среднего роста не терпят, когда на них смотрят сверху вниз, и, возможно, побаиваются, справятся ли они с таким обилием. С генералом я была почти на равных. Я всегда хотела, чтобы рядом со мной был мужчина такого роста. Жаль, конечно, что он такой старый. Хотя бы лет на тридцать старше меня, но не на пятьдесят же!

Женщина в темном платье вкатила в кабинет столик с бутербродами: семга, сервелат, ветчина. Начну с семги, тут же решила я. Женщина поставила фарфоровый чайник, накрыла его льняной салфеткой и вышла. Вторая жена, подумала я в тот момент, взял из простых и хорошо выдрессировал.

— Это домработница, — сказал генерал. — Зовут Марией. Почему вы работаете в военном издательстве, а не в кино?

Он опережал меня и вел разговор так, как ему хотелось, а не как я спланировала.

— У моих однокурсниц матери, отцы, а у некоторых даже и деды работали и работают в кино. У них корпоративные связи. У меня этих связей не было.

— Вы участвуете в создании моей книги, чтобы заработать деньги?

— И деньги тоже.

— А кроме денег, вам что, интересны воспоминания старых мудаков?

Я должна была ответить заранее припасенной заготовкой, что собиралась писать книги о творчестве режиссеров, но планирование и осуществление военной операции — это тоже творческий процесс, и поэтому мне эта работа интересна. Но непарламентское выражение про старых мудаков вырубило меня на две-три секунды. Я не успела ответить, а он уже задал новый вопрос: