Ленка-пенка - Сергей Арсеньев

Где он сам-то? В кровати нету его. Но пальто Сашкино здесь, в ногах у Вовки. Значит, где-то по дому ходит. На улицу бы он без пальто не пошёл. Вставать? Не хочется. В постели тепло, страшно из-под одеял на холод выбираться. Поваляюсь ещё чуть-чуть. Тем более, занятий нет сегодня в школе по причине праздника.

Но в школу мы всё равно пойдём обязательно. Все втроём пойдём. Сегодня же 7 ноября, праздник! Будет линейка, а потом нас обещали даже покормить обедом! Причём, без выреза из карточек! Интересно, что нам на обед дадут в школе? Хорошо бы кашу.

Кушать хочу. Я теперь всё время кушать хочу. Но у нас нет ничего. В доме осталось лишь шесть кусков сахара и одна картофелина, что тётя Шура привезла вчера. И всё. Вообще ничего съедобного нет. Кроме хлеба, конечно. Свои двести грамм мы исправно получаем каждый день. Но этого же мало! Ноябрьские продуктовые карточки мы получили. Непонятно только, зачем они нам. Может, где-то в городе по этим бумажкам и дают что, но мне такие места неизвестны.

Нужно бы к дедушке Кондрату съездить. Может, у них с бабой Таней есть что покушать? Но стыдно как-то. Они ведь последнее мне отдадут, а сами ни с чем останутся. А они старенькие. Им хорошо питаться нужно. Нет, не поеду. Тем более, в школе обед сегодня будет! Кушать хочу.

Голуби тоже как-то закончились все. Саша снова в школу стал ходить. Всё равно нет голубей. Он не один такой умный, ловить их. Там и без него охотников хватало. Переловили всех голубей. Воробьи ещё попадаются, но их и ловить сложнее и толку с них чуть. Там есть нечего.

Вовка завозился в своей постели, высунул мордочку и посмотрел на меня. Наверное, тоже вылезать из-под одеял не желает, как и я.

Кругловы теперь с нами живут, в нашей комнате. К нам переехали. У них ведь и стекло разбито в окне и буржуйки нет. А у нас и стёкла целы, и какая-никакая, а печь. Всё лучше, чем совсем ничего. На улице уже снег ведь выпал! Да и нам с папой теплее. Комната у нас просторная, для двоих места в ней слишком много.

Мамочка милая, ну…

Нет! Не буду плакать сейчас. Не добьются, фашисты проклятые. Сейчас я встану, сейчас.

Папы дома нет. Да, он же в мастерскую собирался с утра, точно. Папе ещё тяжелее, чем нам. Он ведь взрослый, ему больше еды нужно. А получает он хлеба, как и мы, по двести грамм в день. И даже ещё пытается хитрить и от своей пайки мне чуть отрезать. Когда думает, что я не вижу.

А тётя Шура, мама Кругловых, как раз есть дома. Слышу, возится за шкафами. Кругловы притащили из своей комнаты кровать, на которой теперь тётя Шура спит, если дома ночует. Эта кровать сейчас стоит на том месте, где раньше Лёнькина кровать стояла. А саму Лёнькину кровать мы передвинули поближе к буржуйке. И мою тоже передвинули. Так вот мы и спим — я на своей кровати, а мальчишки вдвоём рядом на Лёнькиной. Между кроватей же буржуйка стоит. По-моему, за последние несколько недель у меня поголовье братьев удвоилось. Кто бы мог подумать, что вредные Кругловы вдруг мне братьями станут? Зато я теперь не самая младшая. Со мной ведь всё время нянчились, помогали во всём. Конечно, младший ребёнок в семье. А теперь самый младший — Вовка. Старшей сестрой я не была ещё. Интересно, как это?

Сашка же старше меня почти на полгода. Я девятого мая родилась, а у Сашки день рождения двадцатого ноября. Я знаю, хотя меня он ни разу не приглашал. И не поздравляла я его никогда раньше. Теперь же вот придётся. Брат, всё-таки.

Чёрт! Подарок! Меньше двух недель ведь осталось! Что ему подарить? Что?! Сейчас ценным подарком лишь еда считается. Или дрова. Но где я еду-то возьму? Была бы у меня еда лишняя, давно бы и так поделили, не дожидаясь двадцатого числа. А дарить сейчас книгу… не, не то. Да Сашка и так любую мою книгу взять может, вон они, на полке стоят. Тем более, у Кругловых книг заметно больше, чем у нас. Мои родители не очень читать любили до войны. Мишка да, тот много читал. Но он в две библиотеки записан был. Даже в три, если школьную считать. Там книги и добывал.

Дров же на подарок найти ещё труднее. Ну, нет их нигде! Остаётся лишь какие-то ненужные деревянные строения или заборы разбирать. Иначе придётся топить мебелью. Плохо. Дров уже совсем мало осталось у нас. Как-то они расходуются быстро. А ведь зима-то ещё и не наступила! Чем топить станем, когда настоящие холода начнутся — не представляю. Хорошо бы, зима потеплее была бы в этом году. Я терпеть не могу слякоть и грязь на улице. Всегда радовалась, когда снег осеннюю грязь скрывал. А вот теперь мне наоборот хочется, чтобы подольше была грязь и дождь. И было не так холодно.

Кровать за шкафами сильно заскрипела пружинами. Наверное, тётя Шура встаёт. Вообще-то она далеко не каждый день домой возвращается. Она на швейной фабрике работает, а ей туда добираться и далеко и неудобно. На двух трамваях, с пересадкой. Поэтому она и ночует чаще на фабрике, чем дома. Да и с едой у них там лучше. Она вчера приехала — привезла плавленый сырок и одну картофелину. Им на фабрике к празднику выдали. Сырок мы с братьями поделили на четыре части. Папе ещё дали, хоть он и упирался. Он тоже кушать хочет. А картофелину пока оставили. Может, вечером сварим суп из неё?

Всё, пора вставать. Нужно умыться ледяной водой (хорошо хоть, воду не выключили в доме, работает водопровод), поднять и умыть Вовку, причесать его и себя (Сашка сам причешется), а потом собираться в школу. В десять часов там начало линейки. А затем обед!!

Но только хотела встать, как в комнату вихрем влетел Сашка. Он почти по-уличному одет. Тёплые носки, брюки, толстый свитер. Конечно, холодрыга такая в квартире стоит. Сашка бегом подбежал к моей кровати, вскочил на неё, едва мне ноги не отдавив, встал и потянулся рукой к чёрному репродуктору. Тот на стене, над моей кроватью висит. Включил, а оттуда…

…Говорят все радиостанции Советского Союза. Центральная радиостанция Москвы начинает передачу с Красной площади парада частей Красной Армии, посвященного 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции…

Глава 16

Киса. Хорошая. Мягкая такая. Тёпленькая. Лежит у меня на коленях и тихо мурлычет. Я глажу её. Жалко кису. Она красивая. Шёрстка беленькая, а правая передняя лапка чёрная. Но…

По радио только что передали её приговор. С завтрашнего дня, с тринадцатого ноября, хлебную норму снижают. Опять. Казалось бы, куда уж меньше-то? А её снижают! Нам с папой по 150 граммов хлеба полагается теперь. Сто пятьдесят граммов! Триста граммов на двоих! Да что там есть-то, в этих трёхстах граммах?! Я и так всё время кушать хочу, а тут ещё меньше хлебушка будет.

По сахару и жирам норму тоже снизили с начала ноября. Но это не так заметно. Их всё равно не было, сахара и жиров. Даже у кого и были карточки, те всё равно не могли отоварить их. Наверное, где-то кто-то и получал что-то. Но у меня таких знакомых нет. Все, с кем бы я ни говорила, в один голос утверждали, что достать что-то помимо хлеба практически невозможно. Если только у спекулянтов. За золото или какие ценные вещи выменять еду можно. Но по совершенно грабительским ценам. Про деньги лучше и не вспоминать. За буханку хлеба триста рублей просят. Триста рублей за буханку хлеба! Сволочи.

Жалко кису. Я хотела её Белянкой назвать. Но… Теперь уж не буду. Она худая вся. Тоже кушать, наверное, хочет. А кушать нечего у нас. Это Саша кису поймал. Он на воробьёв охотился, а тут киса. Она тоже охотилась на воробьёв. Кушать хотела. Не поняла, глупая, что и она тоже теперь дичь. Вот Саша и поймал её.

Со мной Вовка. Против нас мой папа, Сашина мама и сам Саша. Они скушать кису хотят. А нам с Вовкой жалко её. Но… раз опять норму по хлебу снизили, значит киса обречена.

Тётя Шура обещала всё сделать быстро и не больно. Саша взял кису у меня из рук, тётя Шура достала большой нож и тазик. Наверное, для крови.

Не могу смотреть на такое. Попросила подождать десять минут, оделась, и вышла на улицу. Сегодня или никогда! Они кису убьют и сварят. Значит, сегодня будет мясо. То есть, не один лишь хлеб на ужин. Надо решаться! А то завтра, наверное, не смогу.

Я вот уже неделю по чуть-чуть откладываю со своей ежедневной пайки. За это время смогла скопить целую пайку и ещё чуть-чуть. Вот эту-то свежую сегодняшнюю пайку я и хочу отдать. С завтрашнего дня хлеба будет ещё меньше. Тогда отдать его будет много сложнее. Тем более, у нас сегодня будет на ужин кошка. Потерплю, как-нибудь, один день. Завтра в школе пообедаю.

Да, в школе нас теперь каждый день кормят. Супом. Если это можно так назвать. На самом деле суп сейчас в школе — это едва тёплая подсоленная вода с плавающими в ней отрубями. И ещё дают сто грамм соевого молока или кефира. Суп мы с Сашей съедаем в столовой, а молоко или кефир всегда сливаем в баночку и приносим домой Вовке. Вовка в школу не ходит.

Обидно. Первые и вторые классы не учатся. Соответственно, и обед им не полагается. А Вовка, что-то сдавать стал. По утрам с трудом из постели поднимается. И мы тоже в школу больше обедать ходим, чем учиться. Холодно там. Ну, невозможно долго сидеть, даже в одежде. У нас три или четыре урока по пятнадцать минут бывает, затем обед, и распускают нас. Да и на этих крошечных уроках учителя всего лишь задания раздают и объясняют что-то непонятное. И спрашивать о том, что непонятно, нужно конкретно. Учительница математики сказала, что для того, чтобы правильно задать вопрос, нужно больше половины ответа знать. И отговорки типа «я не понимаю», больше не принимаются. Сейчас война! Что ты не понимаешь, конкретно говори. Какое именно место непонятно? Покажи своё решение задачи и тебе покажут твою ошибку. Вот, так нас учат теперь.