Введение в славянскую филологию - Юрий Минералов

Когда же бревенчатое жилище поднялось над землей «в полный рост», оно, к сожалению, перестало быть невидимо чужому глазу, а прежняя землянка сохранилась под ним, превратившись в подполье. Если раньше под землей жили люди, то теперь там, в прохладе, «поселились» продукты и овощи (подполье и сейчас сохраняется, например, практически под любым восточнославянским сельским домом).

Бревенчатый сельский дом с давних времен именуется изба (первоначально «истъба» — от глагола «истопить»: отапливаемое помещение). Суровые зимние условия быстро научили строить перед его входной дверью небольшую неотапливаемую пристройку, получившую название сени (сенки, сенцы) или притвор. (Крыльцо перед сенями изначально несло в себе декоративное начало и появилось также относительно поздно.)

Человек сначала попадает с мороза в сени. Температура в них несколько выше, чем снаружи, а кроме того, ими гасится ветер. Из сеней (где иногда снимают часть верхней одежды) переходят непосредственно в избу, где топится печь (а не древний открытый очаг). Наиболее интересный тип печи, созданный славянами, это так называемая русская печь, ныне известная разных размеров и в различных вариантах, как простых, так и усовершенствованных. На русской печи можно спать, в ней даже можно мыться (в лежачем и полулежачем положении) и т. п.

Уже в конце первого тысячелетия н. э. у славян зафиксированы и специальные помещения для мытья, т. е. бани, которые по-древнерусски именовались «лазьня» (от «лазать»), «мыльня» (от «мыть») и «истобка» (от вышеобъясненного «истъба»).

В отличие от «черной» (или «курной») избы изба позднейших времен (так называемая «белая») имеет печь с трубой, выведенной наружу над крышей, благодаря чему дым не распространяется в помещении. Забегая вперед, укажем, что слово терем, с которым обычно ассоциируется древнерусский архитектурный стиль, не славянское, а греческое (teremnon — «кров»).

Комнат, перегородок и даже кухни в старинной избе не было уже потому, что они мешали бы равномерно распределяться в помещении драгоценному теплу. Вторая печь и так называемая «пятая» внутренняя поперечная стена, разделяющая на две половины большие богатые избы, — явления позднейших времен. Относительно позднее образование — и так называемая клеть («холодная изба»). В клеть на теплое время года могли отселяться из общей избы молодожены; кроме того, она была местом хранения имущества. Кладовая (от. ст. — слав. кладѫ, класти; отсюда же клад) как отдельное помещение для хранения вещей и утвари также появилась относительно поздно.

В связи со словами из ряда «кладовая», «клад» и т. п. приходит на память весьма интересный феномен — славянские клады эпохи родового строя, периода, когда еще не существовало товарно-денежных отношений. Маврикий Стратег писал о славянах этой эпохи:

«Необходимые для них вещи они зарывают в тайниках, ничем лишним открыто не владеют».

В XX в. в различных ситуациях (например, при проведении мелиоративных работ) иногда обнаруживали клады, относящиеся к I тыс. н. э., в самых неожиданных (и притом заведомо недоступных для спрятавшего свой клад древнего славянина) местах — на дне водоемов, осушаемых при мелиорации топких болот и т. п. Утопить клад в болоте — это, скорее всего, сознательно утопить навсегда.

Маврикий Стратег знал лишь внешнюю сторону такого рода деяний и не понимал мистической стороны действий славян, скрывавших клады в местах, недоступных для всех (в том числе и для себя). Нечто очень похожее делали в аналогичную эпоху своего историко-культурного развития скандинавские викинги, которые топили клады в глубоких местах на дне моря и фиордов. Исследователь, изучавший соответствующий обычай у древних германцев и скандинавов-викингов, писал:

«Согласно представлениям, бытовавшим у этих народов, в сокровищах, которыми обладал человек, воплощались его личные качества и сосредоточивались его счастье и успех. Лишиться их значило погибнуть, потерять свои важнейшие свойства и боевую удачу. Вспомним борьбу, развернувшуюся из-за „золота Рейна“ — богатств, потопленных легендарными Нифлунгами (нем. Нибелунгами) и в конечном счете их погубивших: в золоте, по верованиям скандинавов и германцев, материализовалось счастье его обладателей. Руководствуясь этими представлениями, норманны старались спрятать накопленные ими монеты, не рассчитывая на то, что впоследствии они их выкопают: клад, пока он лежал нетронутым в земле или на дне болота, хранил в себе удачу своего хозяина и поэтому был неотчуждаем. Серебро и золото обладали сакрально-магической силой в глазах варваров»[73].

Иными словами, завоеванное в бою — как бы мистическое продолжение личности воина. Чем более оно прибавляется, тем более нарастает магически его будущая военная удачливость. Это завоеванное надо было поместить так, чтобы никто не мог, в свою очередь, его у воина отнять. Болото, дно реки и т. п. — как раз такие места.

Другая сторона дела состояла в том, что к своей добыче, какой-то ее части следовало еще и проявить публичное пренебрежение. Цитированный выше исследователь напоминает любопытные факты, сообщавшиеся на этот счет Тацитом относительно германцев-варваров. Касательно славян аналогичные данные содержит следующий эпизод из «Слова о полку Игореве», на который в свое время указал Ю. М. Лотман[74]:

«Съ заранія въ пяткъ потопташа поганыя плъкы Половецкыя; и рассушясь стрѣлами по полю, помчаша красныя дѣвкы Половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты; орьтъмами, и япончицами, и кожухы начашя мосты мостити по болотомъ и грязивымъ мѣстомъ, и всякыми узорочьи Половѣцкыми. Чрьленъ стягъ, бѣла хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружіе храброму Святьславличю».

То есть, в переводе Д. С. Лихачева: «Спозаранок в пятницу потоптали они поганые полки половецкие и, рассыпавшись стрелами по полю, помчали красных девушек половецких, а с ними золото, и паволоки, и дорогие оксамиты. Покрывалами, и плащами, и кожухами стали мосты мостить по болотам и по топким местам, и всякими узорочьями половецкими. Червлен стяг, белая хоругвь, червлена челка, серебряно древко — храброму Святославичу!».

Победив половцев в первом сражении, дружинники Игоря стали метать под копыта своих коней и колеса повозок «по болотам и по топким местам» захваченные покрывала, плащи, кожухи «и всякие узорочья половецкие», демонстрируя свое презрение к материальной, «вещевой» стороне военной добычи. При этом Игорь Святославич вообще не принял участия в дележе добычи (это было бы ниже его полководческого достоинства и статуса), взяв себе лишь знаки победы (стяг, хоругвь и пр.).

В эпоху родового строя славяне жили в небольших поселках-городищах, тщательно вписывавшихся в рельеф местности. Вокруг городища обычно выкапывался глубокий ров. Земля из рва шла на насыпку вала (с внутренней стороны в нем могли делаться различные ниши военного и хозяйственного назначения и даже жилые землянки). На вершине вала располагался высокий бревенчатый частокол. Все это вместе создавало внушительную защиту от нападающего противника, и враги стремились подобраться незаметно, чтобы не дать славянам времени укрыться за частоколом и закрыть ворота. Вражеская разведка стремилась также отследить момент, когда большинство мужчин по какой-то причине (например, охота) покинет городище, чтобы напасть именно тогда.

Становление государственности у славян привело к созданию крупных поселений — городов (город — огороженное пространство). Город располагался в хорошо защищенном по природным условиям месте (на слиянии рек, на высоком обрывистом берегу и т. п.). Именно так был расположен Киев и центры древнерусских республик — Великий Новгород и Псков.

Город окружался укрепленной стеной. Западные и южные славяне, жившие близко к горам, строили каменные стены, поскольку вокруг изобиловал именно этот материал. Восточные славяне, проживавшие в лесной зоне (например, Владимиро-Суздальская Русь), окружали город бревенчатым срубом с башнями по углам и периметру[75]. Внутренность его засыпалась землей. Когда земля внутри сруба окаменевала и превращалась в монолит, стена приобретала исключительную твердость. Понимая трудноуязвимость стены, враг стремился, как правило, разрушить наиболее слабую часть сооружения — ворота. Впрочем, до ворот надо было еще добраться: перед городской стеной, каменной ли, деревянной ли, как правило, проходил глубокий и широкий ров, заполнявшийся водой, а мост через него обычно был подъемным. Идеальным способом захвата города было опять-таки внезапное нападение в момент, когда местный князь со своей дружиной находился в каком-либо походе.

Разрастаясь, город менял структуру[76]. Вышеописанное укрепление иногда становилось внутренней крепостью — детинцем (замком), в котором располагались терема; в детинце проживал князь с дружиной. Выплеснувшийся за пределы этой стены торгово-ремесленный окольный город (посад), состоящий в основном из простых изб, окружался частоколом на валу (острогом). Например, в Киеве посад располагался на месте нынешнего Подола.