Введение в славянскую филологию - Юрий Минералов

Прокопий Кесарийский сообщает о славянах, что из них «иные не носят ни рубашек (хитонов), ни плащей, а одни только штаны, подтянутые широким поясом на бедрах».

Впрочем, византийцы-«ромеи» соприкасались со славянами в VI в. где-то в южных областях занимаемых тогда последними территорий. Кроме того, вышецитированное можно отнести лишь к теплым временам года. Но даже тогда полный мужской наряд состоял из вышеназванных штанов, которые сами славяне именовали ногавицами или гачами, длинной рубахи и плаща (ст. — слав. плашть — от «плоский»). Древнее название рубахи, изготовленной из выращивавшегося славянами льна (впоследствии также из завезенной с Востока конопли), — рубъ (то есть «грубая ткань», отсюда «рубище»). Другие древние названия рубахи — чехълъ (отсюда современное чехол), срака (отсюда русское сорочка) и др. Более тяжелой одеждой были свита — длинная куртка с рукавами, а также кабатъ (кафтан).

Женская одежда в древности состояла из длинной рубашки, на которую могли повязывать фартук, набрасывать различные накидки, а также надевать женскую модификацию кабата и т. п. Уже в древности было известно и слово сукня, которое по сей день означает по-польски женское платье. Естественно, что женскому наряду уже в древности придавались различные украшения, которые затем все более совершенствовались.

Когда наступала зима, наиболее простой одеждой была накидка из звериной шкуры. Однако из шкур шилась и зимняя одежда с рукавами, называвшаяся кожухъ. Название ясно свидетельствует, что одежда эта изготовлялась наружу кожей и внутрь мехом, мягко прилегавшим к телу и делавшим не нужной тканевую подкладку. Однако красота звериного меха вызвала к жизни также декоративную зимнюю одежду мехом наружу, поныне известную под названием шуба (слово, возможно, заимствовано из арабского — «верхняя одежда с длинными рукавами»).

В обработке мехов славяне преуспели и уже в глубокой древности успешно обменивали у представителей других народов шкурки соболя, куницы, горностая, лисицы, белки и др. на то, что было им самим необходимо.

Наиболее распространенной народной обувью были, разумеется, лыковые лапти, в которых российские крестьяне, например, ходили вплоть до наступления XX в. Другой древний тип обуви изготавливался из простого куска кожи, шедшего на подошву (края при этом отгибались вверх и стягивались веревкой или ремнем). Люди с достатком носили низкие сапоги до щиколоток (высокие сапоги появились позже и были, возможно, заимствованы у других народов).

На голове мужчины могли носить различные типы шапок. Девушкам полагалось ходить с непокрытой головой (допускалась повязка или декоративная диадема), а замужние женщины носили платок или чепец (сорвать с головы замужней женщины головной убор значило нанести ей большое оскорбление).

«Скромность их женщин превышает всякую человеческую природу» — писал о славянах Маврикий Стратег. Грекам в Византии, где наблюдался упадок нравов, было с чем сравнить. Об удивительной красоте славянок в один голос говорит целый ряд источников.

Термин «родовой строй» ясно указывает, что народ на данном историческом этапе распадался на обширные группы родственников, живших сообща. Такая группа составляла род, управлявшийся старейшиной (старостой).

Однако уже в древности мужчины рода жен себе брали из других родов. Так создавались межродовые связи, постепенно приводившие к размыванию границ между отдельными родами.

Девушка либо похищалась из чужого рода, либо выкупалась женихом из него (сами подобные похищения были нередко всего лишь частью свадебного ритуала и потому обычно не приводили к развитию взаимной вражды между родами).

После обручения жених и невеста обменивались столь же ритуализованными дарами (яблоко как языческий магический символ плодородия, черная курица и черный петух и т. п.). Невесту в свадебном облачении также обсыпали зернами злаков, сопровождая это словесными заговорными формулами, рассчитанными на то, чтобы обеспечить ее будущую материнскую плодовитость, усаживали на звериную шкуру, вывернутую мехом наружу, и т. д. Ей подстригали волосы, после чего она разувала мужа в знак покорности ему. Свадьба завершалась пиром, который также был частью ритуала и в своем начале имел строгую композицию, постепенно переходя, однако, в нетрезвую оргию.

После принятия христианства священники прилагали много усилий по искоренению типично языческих составляющих из свадебного обряда, однако его бессознательно сохраненные народной памятью рудименты можно наблюдать на сельских и вообще простонародных свадьбах вплоть до настоящего времени.

«Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они часто меняют места жительства», — повествует о славянах Прокопий Кесарийский.

Регулярная смена мест жительства была обусловлена уже особенностями славянского «передвижного» земледелия. Рано или поздно роду приходилось осваивать отдаленный участок (когда пригодные для обработки земли поблизости оказывались истощены) и переносить к нему поселение.

«Они селятся в лесах у неудобопроходимых рек, болот и озер», — сообщает о славянах Маврикий Стратег. Эта реплика заставляет напомнить о другом: о врагах, защиты от которых вынуждены были искать славяне. Именно труднодоступные для пришельцев места были оптимальны с точки зрения защиты от неожиданного нападения. Высокий обрывистый берег реки или озера обеспечивал тыл; по воде славянам, которых Маврикий признавал «превосходящими всех людей» в искусстве «переправы через реки», можно было скрыться от преследования. Остров посреди топкого болота, тайные проходы к которому знали лишь свои, также был надежным местом (к сожалению, он переставал быть таковым зимой, когда болото замерзало).

Автор «Стратегикона» рассказывает и такие весьма интересные вещи о славянском жилище. Славяне, по его сведениям, «устраивают в своих жилищах много выходов вследствие случающихся с ними, что и естественно, опасностей».

Длительное время считалось, что эта информация не верна. Так, Л. Нидерле писал, что тут у Маврикия «явная ошибка, так как это могло относиться только к выходам огромной усадьбы, а не самого жилища»[70]. Но подобные хитроумные подземные жилища со многими выходами, напоминающие лисьи норы, в конце концов были действительно найдены. Видимо, они могли создаваться на высоких глинистых берегах рек (Дунай, Днепр и т. д. — в местах, на которые славяне распространились примерно к V–VI в., то есть, в частности, на территории будущей Киевской Руси). В Полесье же, бывшем средоточием славянских поселений в более раннюю эпоху, такие «норы» создать несравненно сложнее: здесь изобилуют дремучие леса, а главное, болота; грунтовые воды тут нередко чересчур близко к поверхности земли, а характер почвы слишком рыхлый для рытья подземных ходов.

Древнейшие славянские жилища представляют собой примитивные землянки: ямы глубиной порядка полутора метров (древние люди были невысокими), а размером примерно четыре на четыре метра (вход делался с южной стороны). Землянки копались на всхолмиях, на высоких берегах рек. Они могли искусно маскироваться от посторонних. Яма застилалась жердями, поверх которых укладывался дерн, и когда трава на крыше землянки приживлялась, землянку было заметить нелегко (одновременно древесно-земляная крыша великолепно сохраняла тепло). Отапливалась землянка «по-черному»: внутри делался простейший очаг без трубы[71].

Анонимный автор, которого условно именуют Персидский географ, сообщает: «Зиму славяне проводят в ямах и подземных жилищах». Разумеется, летом прохладные темные землянки могли использоваться для различных подсобных нужд, а люди в повседневном быту и хозяйственной деятельности зачастую в теплое время года обходились разными легкими наземными постройками — например, теми, которые впоследствии стали именоваться шалашами (проникшее в славянские языки тюркское слово) — также легко маскируемыми. Да и сам лес был для славян огромным родным домом. В нем можно было различными способами укрыться от непогоды, в особенности летом.

Славянская землянка первоначально поднялась из земли лишь частично, превратившись в «полуземлянку». Уже невысокий сруб хотя бы в три бревна (нередко обмазывавшихся глиной) позволял соорудить оконце и тем осветить жилище в дневное время[72]. Бревна сруба часто обсыпались землей, и он превращался в невысокий холмик. Помимо маскировки это делало жилище более теплым, хотя и больше подверженным гниению.

Когда же бревенчатое жилище поднялось над землей «в полный рост», оно, к сожалению, перестало быть невидимо чужому глазу, а прежняя землянка сохранилась под ним, превратившись в подполье. Если раньше под землей жили люди, то теперь там, в прохладе, «поселились» продукты и овощи (подполье и сейчас сохраняется, например, практически под любым восточнославянским сельским домом).