Святая святых женщины - Валентина Немова

Живут мои взрослые дети между собой дружно. Всякое, вероятно, случается, но Майя умеет не обострять с супругом отношения. И если возникают какие-то противоречия, старается их сгладить, договориться с Петром по-хорошему, "спустить это дело на тормозах", как она выражается. Ей уже надоело жить на севере. Вреден климат этого края и для нее, и для Полины. Но Пете там нравится. И работа (он, оказывается, не геолог, а геофизик), и то, что продвинуться по службе на севере гораздо легче, нежели на большой земле. Он у нас "парень с головой"; всю жизнь ходить в подчиненных, имея высшее образование, не желает. И план в жизни у него такой: сперва — сделать себе отличную трудовую книжку, а затем уже вернуться в тот город, где они с Майей учились, где зимой живу я….

А еще, уже обоим, нравится им жить подальше от старших, от родителей, от его и Майечкиных. Быть самостоятельными. Когда нуждаются в помощи, вызывают меня, но чтобы осталась я у них насовсем — этого им не надо. Майя, вероятно, была бы "за", но Петя категорически (это его любимое слово) "против". Я не обижаюсь на него за это. Так, наверное, лучше для всех. Приезжая к ним, помогаю не только трудом, но и деньгами. Уму непостижимо это, тем не менее удается мне кое-что выкраивать для них из своей, меньше чем минимальной, пенсии. Им пока что ведь очень мало платят. Архангельская область — это же не крайний север, где труженики гребут деньги лопатой. Чтобы здесь хорошо зарабатывать, надо долго на этом месте прожить, укорениться, а они переехали туда всего лишь 3 года назад…

Еще я не сказала, что муж моей дочери удмурт. А внучка наполовину удмурточка. Эту национальность выдают ее пухлые щечки. Но она очень миленькая и умненькая (забегая вперед, скажу: среднюю школу она закончила в 16 лет с золотой медалью)…

Татьяна, старшая дочь Галины, тянется ко мне и всегда ставит меня в пример своей матери. Хвалит за то, что Майе помогаю. А главное — за то, что стараюсь молодым не мешать. Давно уже не секрет, что неудачная личная жизнь Тани на совести ее матери. В тот год, когда Татьяна вышла замуж, Галина только начинала сколачивать состояние. И Таня, и ее муж были студентами. Получали стипендию. Но разве на студенческую стипендию проживешь, если даже их две? Чтобы прокормиться, Равиль бросил институт и поступил на работу. Его сразу же взяли в армию. Отслужив, он вернулся домой (к своим родителям) с другой женщиной, на которой через некоторое время женился, расторгнув брак с Татьяной.

Как-то я сказала старшей сестре:

— Вот была бы твоя Татьяна замужем, меньше было бы у тебя проблем.

Она ответила:

— Ну и что же! Пусть Танька не замужем! Аля (младшая ее дочь) выйдет и прекрасно. Мне одного зятя хватит.

Зять нужен ей для того, чтобы водить машину, которая ржавеет у нее в гараже. Сама Галина за руль садиться трусит, хоть и получила водительские права. А муж ее не имеет таких прав. Он дальтоник…

Полину во время танца передавали из рук в руки. Но вдруг кто-то поставил ее на ноги. И что же? Она ничуть не растерялась (а было ей тогда всего-навсего три с половиной года) и сама пошла плясать. Начала выделывать такие фигуры, вертеть ручками, ножками и попкой, что все так и повалились кто куда со смеху. И давай в ладоши хлопать, приговаривая:

— Ай да Полина! Ай да молодец!

Всех взрослых женщин, толстушек неуклюжих, маленькая плясунья перещеголяла, можно сказать, за пояс заткнула. Но эта картина показалась Майе не совсем приличной. Она подхватила дочку и посадила к себе на колени. Вскоре мы ушли: Майя, я, Полиночка. Ей очень не хотелось расставаться с такими веселыми, нахваливающими ее тетеньками и дяденьками, с таким добрым, ласковым, всегда улыбающимся дядей Бродей.

— И зачем только я пришла сюда, да еще с Полиной? — сказала моя дочь, когда мы влезли в трамвай. — Водить ребенка на такие посиделки — только портить его…

— Да, — подтвердила я. — Это наша ошибка. Раз нельзя было оставить девочку дома, с прабабушкой, нужно было кому-то из нас, тебе или мне, остаться с нею. Век живи, век учись…

Это было, повторяю, 17 июля. До отъезда моих девочек оставалась всего неделя. Но за этот короткий промежуток времени произошло много важных событий.

На следующий после Светиных именин день отправились мы: я, Майя с Полиночкой и мама, а также Юдины со Светланой и ее мужем — всем своим "шалманом", как выразилась Лида, в сад. Нам предстояло, во-первых, собрать черную смородину, на которую в тот год был большой урожай, во-вторых, завершить начатую Родионом работу по обрезке деревьев, в-третьих, полить огород. Тот день был как раз поливной. А так как погода стояла жаркая, даже знойная, пропустить воду, которую качали насосами из близлежащего озера, было никак нельзя.

Лично я собиралась также, понаблюдав за тем, как будут в течение этого дня вести себя Юдины, решить главный вопрос: можно ли взять себе в помощники Родиона, которого для этой роли мама так настойчиво навязывала мне. То, что зятек пытался обжулить ее, она ему простила, поверив, что ничего "такого" не было, что просто-напросто машинистка, перепечатывая договор, допустила ошибку — указала не тот адрес, какой надо было. А такую, мол, неточность очень легко исправить — напиши другую бумажку, и дело в шляпе. Во второй раз согласившись съехаться с Юдиными, она изо всех сил старалась угодить людям, которые брали ее в свою семью. Думая, что ничего плохого не случиться, если, когда я уеду, присматривать за ее садом-огородом будут Родион и Лида, она, мама, и уговорила меня не "чураться" их. А так как она пока что формально была хозяйкой этой собственности, я не могла не считаться с ее мнением. Чтобы навязать ей свою точку зрения, что от Юдиных в саду будет больше вреда, чем пользы, я должна была сперва добыть доказательства своей правоты и представить их маме. О том, чтобы такие доказательства собрала я в этот день, позаботились сами Юдины. Они ведь не знали, что мы с мамой пока еще не пришли к консенсусу по этому вопросу и, не ожидая подвоха, вели себя так, как им хотелось, а не так, как было надо. Я составила распорядок дня, что за чем нужно делать. Сперва трудиться, а потом, когда все дела будут сделаны, можно будет и "побалдеть", "оттянуться", как теперь говорят. Пообедать, позагорать, поиграть, кто во что желает. Но у Юдиных планы были свои. Им не терпелось "приложиться" к бутылке — опохмелиться после вчерашней попойки.

Выбравшись из автобуса, который довез нас до ворот коллективного сада, мы сразу же разделились на две группы. В одной — мы с мамой и Майя с Полиной, в другой — все остальные. Эти "остальные" пошли быстро, а мы потихоньку: мама же на своих больных ногах, опираясь на тросточку, передвигалась очень медленно. И пока мы доползли до нашей делянки, там уже вовсю пылала печка, сложенная на улице, аппетитно пахло дымком и тушеной с мясом картошкой. Хорошо, безусловно, летом в саду! Но у меня не было никакого желания хлестать водку в 12 часов дня, под палящими лучами солнца. Я попыталась было, отколовшись от компании, заняться делом, но Лида, заметив, что я уселась под кустом и рву ягоды, начала кричать, что пора садиться за стол: она ведь еду приготовила дома, а здесь надо лишь разогреть и нечего тянуть. Родион тоже пробурчал что-то грубое. Возражать ему, затевать скандал при маме не следовало. Мне оставалось лишь одно: терпеть и молчать, что бы "команда" Юдиных ни вытворяла. Смотреть, на ус мотать да готовиться к решающему разговору с родительницей.

Оставив на видном месте бидончик, в котором удалось мне лишь дно закрыть, я "приземлилась за столом". Уложив уснувшую Полиночку на раскладушке под яблонькой, увешанной красными с одного бока плодами, Майя примостилась рядом со мной на колченогой лавке, сбитой из двух чурбаков и доски. Стол был уже накрыт: бутылки, охлажденные в воде, откупорены, запотевшие банки с маринованными огурцами и помидорами, которые кто-то достал из погреба, открыты, зелень и снятые с грядки свежие огурчики нарезаны и заправлены густой, с базара, сметаной. "Закусь", как говорили Юдины, была отменная. Взяв на себя роль поварихи и раздатчицы, Лида, в белой косынке и чистом переднике, накладывала в тарелки и разносила пышущее жаром второе.

Мама сидела во главе стола, но не распоряжалась. Бразды правления она добровольно отдала в руки зятя. Мало ела и совсем не пила. Молча взирала на все, что вокруг нее происходило, и думала о своем. О том, наверное, как совсем недавно, (ведь и года еще не прошло с тех пор, как не стало Милочки) сидели они вдвоем с нею за этим шатким столом (он как будто тоже хмелел, когда за ним выпивали, и оттого качался) и любезничали друг с другом. Только тогда не было на нем спиртного. Наша бедненькая Милочка ведь совсем не пила, даже в праздники, чтобы компанию поддержать, ни капельки, чем была очень довольна трезвенница мама. То, что Юдины так много пьют, ей очень не нравилось, но она об этом никогда им в глаза не говорила. Что толку!