Былины сего времени - Александр Рудазов

Дернув Ивана за рукав, Яромир попятился. Навьи уже спускались наземь, оборачивались людьми… чем-то человекоподобным. Теперь кричать они перестали – стали бесшумны и тихи, как холодный ветер.

Яромир кувыркнулся через голову, поднимаясь уже чистым волколаком. Не человек, не зверь – чудовище. Огромный, ярый, серая шерсть топорщится, в волчьей пасти зубы-ножи, на руках когти-сабли. Любого разорвет, растерзает!..

Иван же вынул из ножен Самосек. Чудесный меч Еруслана забился в ладонях, чувствуя нечистую силу, сам тянясь в ее сторону.

Только навьев это не страшило. Неуловимые для взора, почти невидимые, они шли бесплотными тенями. Плоть эти твари обретают лишь в последний миг, когда уже поздно. Поздно бежать, поздно драться. Холодные руки вцепятся в горло, и упадешь соломенным снопом.

Вот Иван взмахнул мечом – и удачно! Самосек срезал навью башку, словно куренку! Распахал вместе с плечом – голова и рука упали, запрыгали по снегу.

А вот сам навий даже не дрогнул. Лишь шаг замедлил, подобрал оставшейся рукой отрубленную и словно задумался – что теперь делать-то с ней?

– Назад, Ванька! – прорычал волколак. – Не поможет здесь булат! Наши враги – мертвецы!

– Ну тогда легко! – обрадовался Иван. – Значит, убивать их и не нужно – только похоронить!

– Да они сами кого хошь похоронят… – прохрипел Яромир, взмахивая страшной лапой.

Навьи подались назад. Волчьи когти и холодное железо не могли их убить, зато могли рассечь, порубить на части. А тогда навий уже не боец, тогда ему назад только, в призрачный облик. Там дожидать, пока раны исцелятся.

Но было их гораздо много. За десятком вставал десяток, за дюжиной – дюжина. Двое уж корчились, распаханные на половинки, еще один торчал насаженный на острый пенек – с такой силой швырнул его оборотень.

Да только остальные словно и не заметили убыли.

Иван порылся за пазухой и выудил серебряный крестик. Подарок отца архиерея. И вот от сей незатейливой вещицы навьи шарахнулись куда сильней, чем от кладенца!

– А вот это ты молодец! – осклабился Яромир. – Навьи серебряных амулетов зело шугаются!

– Это не амулет, а крест святой! – обиделся Иван, распугивая нечисть. – А ну, пошли!.. пошли!..

– Нам бы сюда еще иголку без ушка, или чеснока головку… – задумался Яромир. – Там чеснока в котоме не осталось?

– Я его с хлебом съел… – смущенно признался Иван. – Лук разве…

– Лук не годится. Еще есть там у тебя из амулетов что?

Иван поочередно достал второй крестик, кувшинчик со святой водой и три иконы. Богородицы, Николая Чудотворца и Иоанна Воина.

Все пошло в ход, все к месту пришлось!

Только вот бежать навьи не собрались и теперь. Отпрядывали, как от горящих факелов, шипели, но все одно толпились вокруг, подступали, пытаясь зайти за спину. Иван уж их рубил и рубил, вертелся и вертелся, тыча в рожи святынями, да помавая кладенцом…

Яромиру же приходилось еще хуже. Иван сунул было и ему крестик с иконкой, да оборотень шарахнулся от них почти как и навьи. Разве что не зашипел.

– Не сдюжить нам с такой оравой! – рыкнул Яромир. – Давай наверх! Я их придержу!

– Это ты давай наверх! – заартачился Иван. – Я сам их придержу! У меня, вон, средствов больше!

В подтверждение он плеснул на навьев святой водой. Вот уж когда те заверещали, так заверещали!.. Кожа с мертвых ликов поползла, потекла, точно снег от кипятка!

– Ладно, вместе отступаем, – согласился Яромир. – Пошагово.

Так и попятились. Спиной не повертывались – навьи только того и ждали. Медленно, отбиваясь от мертвяков, Иван с Яромиром двинулись по требищу, мимо старых кострищ. Навьи почему-то все сильней ярились, выли… а потом вдруг замерли. Перестали преследовать.

Иван сначала не понял, в чем дело, а потом смекнул – они ж внутренний вал пересекли! В капище поднялись! Видать, сюда навьи-то соваться боятся!

Гордый своей сметливостью, он спросил о том Яромира. Тот подтвердил.

– Только это тоже временно, – устало сказал оборотень. – Они тут поскулят, поскребутся, а потом наисильнейшего призовут. Он сам войдет и остальных впустит.

– А кто у них наисильнейший?! – ужаснулся Иван.

– Это уж как повезет. Какой-нибудь навий князь. Если Суденицы не с нами сегодня – так Кащей. Или Вий. А то даже сам Ниян-Пекленец. Если из этих кто – сразу лучше могилу рой.

Яромир присел на корточки. В облике волколака смотрелось это жутко, но и немного смешно. Сверля взглядом навьев, оборотень снова принялся жевать травинку.

Иван не выпускал из рук Самосека. На рукоять подвесил крестик, а на шею – другой. Иконки тоже примостил куда попало.

Навьи же рассредоточились вдоль вала. Тот был едва выше аршина, они легко могли его перемахнуть. Но не перемахивали – ходили вокруг, водили руками, как по невидимой стене. Смотрели мимо Ивана и Яромира, словно не могли их увидеть.

А внутри вала молчаливо стояли древние идолы. Шесть более-менее целых и один разрушенный. Они незримо оберегали своих чад – одного из последних, что сберег верность, и другого, заблудшего, но все едино любимого.

– Что теперь-то, Яромир? – тревожно спросил Иван.

– А что теперь? – пожал плечами волколак. – Ждем. Либо рассвета, либо прихода их старшого. Если до рассвета не явится – эти сгинут. А если явится… тогда видно будет.

Потянулись часы. Навьи упорно ходили вкруг вала, искали прореху, слабое место. Некоторые вновь взметнулись в воздух черными бесперыми птицами, витали над капищем бесплотными тенями. Иван, чьи руки устали от тяжести меча, воткнул Самосек в землю, но ладонь далеко не убирал. Яромир так и сидел волколаком, сосредоточенно жуя ботербород с салом.

И вот оно наконец!.. В самую глухую полночь, когда уж и до первых петухов оставалось недолго, навьи вдруг стали расступаться. Словно бдительные кустодии, они выстроились в два ряда, и меж ними зашагал кто-то здоровенный и рогатый.

В воздухе нестерпимо завоняло козлом.

– Господи, спаси и сохрани!.. – истово закрестился Иван. – Черт, дьявол, сатана!.. Сгинь, сгинь, пропади!..

– Не сатана то, – проворчал Яромир, вставая наизготовку. – Обычный сатир… крупный только очень… иди ж ты!.. Топорогрудый!..

Теперь и Яромира проняло. Они оба с Иваном дрожали как осиновые листы, в страхе пятились. Очокочи насмешливо мемекал, подступая все ближе… и без труда перемахивая через вал. В отличие от навьев, ему капище оказалось побоку.

Самосек в руках Ивана ходил ходуном. Яромир стучал зубами, едва сдерживаясь, чтоб не пуститься наутек. Обоих охватил липкий, неотразимый ужас.

– МЕЕ-Е-А!.. МЕЕ-Е-А!.. – истошно блеял Очокочи. – МЕЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е!!!

– Паника… – выдавил Яромир. – Панику насылает, зараза такая… Не поддавайся, Ванька, борись…

Куда там бороться!.. Сердце в груди колотилось, как бешеное. Хотелось одного – развернуться и бежать. Драпать что есть ног, без оглядки.

Яромир хотя бы сознанием понимал, что страх его – не настоящий страх. Наведенный. Чтобы он, Серый Волк, сын Волха Всеславича, да убоялся какого-то вонючего сатира с топором промеж сисек?! Да ни в жисть! Все мара, наведение, черные чары!

Но одно дело – понимать, и другое – совладать с этим обволакивающим ужасом. Даже волколак оказался недостаточно стоек.

А Иван ничего этого и не понимал. Он просто смертельно трусил, вовсе не слыша, что ему там шепчет Яромир. Самосек выпал из дрожащей руки, княжич пятился к самому краю капища. Выскочил бы из него совсем, да только там стеной стояли навьи. А сейчас Иван боялся не именно Очокочи – он просто боялся… очень-очень сильно. Всего подряд боялся.

Рикирал дак вначале шагал неспешно, да раскатисто блеял. Он хотел убедиться, что жертвы изрядно напуганы, что уже обмочили портки, что не смогут дать отпора.

А уж когда убедился… метнулся вперед молнией!

Первым он схватил Яромира. Тот выглядел поопаснее, да и панике сопротивлялся чуть лучше. Две жуткие мохнатые фигуры словно слились в объятиях… и Яромир издал страшный рев. Очокочи крепчайше прижал его к груди, насадил прямо на костяное лезвие, что росло у него между ребер. На освященную землю хлынула бурая кровь.

И вот тут у Ивана в глазах мелькнуло осмысленное. Ноги его по-прежнему не слушались, подкашивались, потерянный меч был далеко… зато за спиной висел лук! Дрожащими руками княжич вынул его, положил стрелу на тетиву… и пустил ее Очокочи прямо в шею!

Страхолюд противно взвизгнул, разжал объятия и повалился набок. Помятый, изрезанный Яромир шлепнулся на землю и тяжело задышал. Гадкий колдовской страх стремительно улетучивался.

Оставил он и Ивана. Княжич резво вскочил на ноги, возмущенно запыхтел и тут же достал еще одну стрелу. Каленую, «рогулькой», с черным древком. Снова натянул тетиву…

– Не стреляй больше, дурак, он сдох! – закричал Яромир.

– Да ладно, мне стрел не жалко!

Вторая стрела вонзилась Очокочи в спину и тот… ожил! Вскинулся, как ужаленный, зло рявкнул, снова распахнул рот – но заблеять не успел. Яромир саданул ему в челюсть когтистой лапищей, выбивая разом два клыка.