Роман-царевич - Зинаида Гиппиус

— Мне сам Алексей обо всем поведал, — продолжал Сменцев. — Два дня рассказывал. Помните, я ему советовал влюбиться? Это, конечно, не совсем то, чего я ему желал, объект неподходящий. Однако посмотрите, возник, бодр, пасьянса даже не раскладывает.

Литта услышала в голосе Романа Ивановича улыбку, вспомнила ее, неприятную, чуть-чуть вбок, — и ей стало опять холодно.

— К чему тут насмешки? — сказала она с сердцем. — Вы бы подумали о Кате… Да и я ничего не понимаю. Начало какой-то гадкой чепухи.

Но Роман Иванович не хотел ссориться.

— Право, я не смеюсь. Я согласен, что чепуха, то есть вещь обычная, заплетенная всякими искусственностями. Алексею я советовал большую осторожность, убеждал, что вовсе Габриэль его не любит, знаю ведь я ее. Но подите вы. Он клянется, что и сам в нее не влюблен, а что-то между ними такое… этакое… Да вы не беспокойтесь, — прервал он себя, — пока это никакими трагедиями и не грозит. А дальше увидим.

Литта пожала плечами.

— Я и не беспокоюсь. К слову пришлось. Флорентий Власович, где вы?

На площадке около дома было немножко светлее. Флоризель неприметно исчез.

— Он, верно, ко мне пошел, — сказала Литта. — Я его звала в свою комнату.

Сменцев остановился, помолчал, как будто колеблясь и соображая, потом произнес очень серьезно:

— Юлитта Николаевна, а я хотел попросить вас к себе на полчаса. Мне надо сказать вам нечто весьма важное.

Она молчала.

— Если Флорентий ждет вас, мы можем пройти и к вам. Это все равно. Вы к нему дружески относитесь, а у меня от него нет секретов.

Литта еще помолчала.

— Ну, хорошо. Пойдемте.

Глава тринадцатая

ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Флоризель часто заходил в белую, просторную Литтину комнату. Случалось, они тут разбирали травы, цветы, грибы. Он ей исправил как-то лампу, которая все коптила.

Теперь он, дожидаясь, заботливо эту лампу зажег. Лампа горела хоть куда, преярко.

— Садитесь, гостем будете, — сказала Литта Роману Ивановичу с преувеличенной веселостью. — Флоризель не гость, он у меня часто даже на оттоманке валяется.

Она опустилась в кресло у окна. Сменцев сел против нее, около письменного стола.

— Что вы, Литта, когда я валяюсь? — запротестовал Флоризель с оттоманки. — Я просто люблю сидеть вот так, низко. Разве я валялся?

— Ну, хорошо, хорошо, — а если б и валялись? Беды нет. Роман Иванович, вы мне что-то хотели сказать.

Опять неприятен был он ей, смугло-бледный под светом лампы, с черными, точно вырисованными бровями, с неуловимой усмешкой вбок. И какие приготовления! Противная торжественность. Литта уже решила как можно скорее оборвать разговор.

Флоризель в эту минуту поднял глаза и спросил просто:

— О Ржевском ты хочешь, Роман? Еще не говорил с ней?

— И о Ржевском, да… Но пока вот что, Юлитта Николаевна. Я был у Сергея. И был у графини.

— Что Сергей? — перебила Литта. — Он живет все там же? Мне надо написать ему… Да пусть лучше так, через две недели поеду, увижу…

— То-то что не увидите. Он отлично устроился, на шесть месяцев за границу уехал. Ведь он мастером, так как-то от завода себе исхлопотал отпуск вроде командировки… не вникал я. Словом, они увидятся там с Дидимом. Старик нынче не приедет.

Литта онемела. Не приедет! И Сергея нет. Он один еще был, последний. Хотела с ним посоветоваться… А Сменцев продолжал:

— Мне самому это неприятно. Я на Сергея кое в чем рассчитывал. За границей повидаюсь, да он мне здесь бы нужен… Вам просил передать…

— Что? Что?

— Он какое-то письмо получил. Я просил дать его мне для вас, но он уничтожил. Просто, вас ждут в начале сентября и ждут из Парижа, хоть на два дня, туда… Я адреса не знаю… В Пиренеи…

— Боже мой! — вскрикнула Литта. — Да неужели нельзя как-нибудь устроиться с письмами? Ведь я же не могу так сидеть, ничего не зная. Мне теперь особенно нужна определенность.

Она вскочила с места в волнении и прошлась по комнате.

— Конечно, можно устроить, — сказал успокоительно Флоризель. — Это всегда можно устроить.

Роман Иванович вступился.

— Еще бы. Но, вероятно, ваши друзья так убеждены, что вы через несколько недель будете за границей, что и не заботятся сейчас о письмах.

Литта вспомнила: сама была против всяких писем на это краткое время. Так условились.

— Между тем, — продолжал Сменцев ровным тоном, — я должен откровенно вас предупредить… Насколько я понял, — графиня думает, что вы эту зиму проведете в Петербурге…

— Что такое? Я? Зачем вы говорили с бабушкой обо мне?

— К слову пришлось… Я раза три был в Царском. Мы ведь с графиней в очень хороших отношениях. Есть и дела кое-какие.

Литта в неистовом волнении остановилась перед Сменцевым.

— Роман Иванович… Мне все это очень жаль… То есть что вы тут запутаны. Но раз уж так вышло, и вам более или менее известно… Я сама думала, что она меня не пустит… сама, сама. Вы в хороших отношениях… Не можете ли вы устроить… попросить ее… уговорить?..

— Что вы, Юлитта Николаевна? Точно вы графиню не знаете. И как объяснить мое отношение?..

— Да, да… я сама не понимаю, что говорю…

Флоризелю очень стало ее жалко.

— Милая, сестричка (иногда звал ее так), да не горюйте раньше времени. Ведь обойдется. Ну, надо вам за границу, Роман чего-нибудь придумает. Придумаешь, Роман? А письмо я свезу, я ведь скоро поеду и как раз к этому Ржевскому.

Он подошел к ней, взял за руку и нежно стал гладить эту холодную, дрожащую ручку.

— Не бойтесь, Роман уж придумает, что надо…

Тихая, детская ласка и ясные глаза Флоризеля немного успокоили девушку. Слов его она почти не слыхала.

— К чаю звонят внизу, Катерина Павловна опять сердиться будет, что никого нет. Роман, ты идешь? И вы идите, сестричка. Успокойтесь немного и сойдите. Хорошо?

Он все еще держал ее руку.

— О Ржевском мы лучше потом поговорим. И о том, что вы меня просили нынче, я, пожалуй, расскажу вам после, как сумею. Ржевский — ведь он хороший, мы все вместе будем в одной работе. Правда, как вы думаете? И старика этого, вашего друга, Дидима, я тоже хочу повидать. Не знаю его, а что-то он мне нравится…

Литта вздохнула, глубоко, точно ребенок после плача. Чуть-чуть улыбнулась. Роман Иванович тоже стоял около нее, серьезный, без усмешки.

— Право, я не знал, что вы так огорчитесь. Ну, авось, придумаем…

Она подняла глаза. Нет, он добрый. И умный. Отчего она ему так не доверяет? Сергей же с ним. И Флорентий. Насколько она могла понять, хочет он того же, чего хотят Дидусь и Михаил, делает то, что они бы хотели делать… Откуда неприязнь к этому сдержанному, твердому человеку? Никого нет около нее. А одна она не справится, вот просто с обстоятельствами личной своей жизни не справиться ей.

Флоризель поцеловал руку Литты и ушел.

— Что ж, — сказала Литта тихонько и опять вздохнула. — Пойдемте и мы. Еще подумаю. Мне стыдно, это все мои дела глупые, вы ими занимаетесь. Не пускают барышню к тайному жениху, — как важно! Ну и не пускают. Пойдемте же вниз.

Она было усмехнулась, но Сменцев глядел на нее очень серьезно и не двигался с места.

— Юлитта Николаевна, — произнес он наконец, не спуская с нее глаз. Эти глаза, черные, без блеска, опять немного испугали ее. — Послушайте. Мне пришла в голову одна мысль…

— Правда? Какая?

— Хотя мы и мало говорили, я понимаю положение ваших дел. Когда окончательно выяснится, что вы… в плену и на продолжительное время, то… я знаю средство помочь. Оно очень действительное.

— Говорите. Скорее.

— Сейчас? Но посмотрим, может, все еще устроится…

— Нет, сейчас, сейчас.

— Хорошо. Если средство будет ненужно или вам не подойдет, разговор останется между нами… Да?

— Я обещаю.

— Вам есть время обдумать мое предложение. Потому что это действительно предложение. Надо выйти за меня замуж.

Ей показалось, что она не расслышала.

— Что? Как?

— Я могу жениться на вас.

Вспомнилось, как во сне: буря, сухой шум берез, переливчатый рокот грома, ветер, ветер… и в ветре тот же голос, те же, но с ветром улетающие, неясные слова… «жениться на вас»… Конечно, ей тогда послышалось. И теперь тоже.

— Вы удивляетесь? — мягко сказал Роман Иванович. — Что же тут удивительного.

— Нет. Я не понимаю. Как вы могли? Я люблю Михаила Ржевского, я его невеста… Вы знаете. Как вы могли?

Сменцев улыбался.

— Неужели вы никогда не читали, что это была очень распространенная вещь в прежнее время? Девушки, которые хотели ехать учиться, хотели свободы и не могли уйти от семьи… Они…

— Да, да, знаю, помню… Так это вы мне предлагаете? Я поняла. Мне надо ценить, такая жертва с вашей стороны. Но ужасно, ужасно. И никогда…

— Вы думаете никогда графиня не согласится? Я не думаю. Напротив… А что же тут ужасного? Вы будете свободны… Или вы рассчитываете обвенчаться теперь с Ржевским?