Вернувшийся к рассвету - Дмитрий Ясный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Итак, Олин. На прошлом уроке мы изучали историю древнего мира, но вы, сударь, к нашему всеобщему удивлению имели смелость заявить о прогрессивной роли церкви в изменении мировоззрения людей и даже хвалили деятельность мракобесного ордена инквизиторов! Может, вы объяснитесь?
— Ордена инквизиторов не существовало. Особый церковный суд католической церкви под названием «Инквизиция» был создан в 1215 году папой Иннокентием III. Так что, называя орденом конгрегацию священной канцелярии, вы, мягко говоря, не правы.
Ну и так далее. Класс завороженно внимал, Шурик бесился, а я получил в итоге двойку за незнание предмета и вернулся за свою парту. Натравить на Шурика своих «бойцов», что ли, а то уже конкретно достал, задохлик! Я немного поразмышлял над этим вопросом, потом решил — пусть живёт. Не до него.
Длинный в подвале не курил, знал, что я этого не терплю и когда я спустился в несколько мрачноватое помещение, минуя выстроившиеся молчаливыми рядами мётлы и лопаты, просительно глянул на меня и, пробормотав:
— Сова я мигом! Туда и обратно. Уши пухнут, мочи нет! — исчез.
Я пожал плечами и принялся наматывать бинты на руки.
— Значит, саблист и призёр областного чемпионата?
— Ну, да Сова. Сабелькой в секции машет в трикушках белых, как эта, балерина, во!
— Не в трикушках, а в тренировочных брюках.
— Так не один ли х…й, Сова в трикушках или в этих, брюках. Валить, мудака надо!
Длинный недоумевал. Сову нисколько не заинтересовало, что этот борец со спекуляцией сколотил довольно крепкую компанию из таких же как он, комсомольских активистов и целенаправленно искоренял доступными ему методами — избиением фарцовщиков и отниманием, а затем торжественным сожжением отобранного у них товара — капиталистические язвы на теле родного города. Эпизод с Герой был у этой дружины не первым и точно не последним. Заявил о себе Владимир Пугин, 1962 года рождения, студент третьего курса политехнического института, горного факультета ещё позапрошлым летом. Начал с безобидных бабушек на рынке, торгующих парой пачек сигарет и пластиковыми пакетами, а через год стал занозой для почти всех деловых людей в городе.
И ведь не тронуть его! Доблестные дружинники совершали рейды при поддержке милицейского патруля, воспитательная работа с юным борцом за правое дело — пара предупреждений о неправильно выбранном пути, а затем легкие телесные повреждения — плодов не принесла. Только озлобила его, а люди Князя вдруг угодили на пятнадцать суток за надуманные нарушения общественного порядка. Все намёк поняли, а демон революции, почувствовав поддержку правоохранительных органов оборзел совершенно, и почву под ногами потерял полностью. Теперь он добрался и до территории контролируемой группировкой Совы. А это касалось не только самого Совы, но и его, Длинного!
Длинный зло стукнул кулаком об ладонь. Сова спокоен как удав, а уже третий день никто не делает бизнес и славные маленькие металлические кружочки с циферками и бумажные прямоугольнички зелёного, синего, красного и сиреневого цвета остаются в кошельках и карманах граждан! Гадство гадское! Или как иногда говорит Сова: «Три тысячи вилкой резаных снежинок!» — это он так мат заменяет.
Сова, тем временем закончил избивать деревянный столб с торчащими из него на разных уровнях палками и, сняв бинты, взял в руки изогнутую палку, которую он называл странным для слуха словом боккен.
Длинный замер и стал внимательно смотреть как Сова, медленно двигаясь по помещению, выполнял то, что он называл ката. Когда Сова колотил по столбу и мешку с пришитыми к нему тканевыми колбасками, типа руки и ноги, это было не интересно — всё слишком резко и быстро, даже чуть страшновато. Сова не просто бил по манекену, не просто повторял однообразно связки ударов — он убивал, ломал кости, рвал связки воображаемому противнику, и лицо у него было при этом такое…. Не лицо, а маска как у деревянных африканских идолов, что висели у Длинного на стенке, да и те на людей хоть и чуть-чуть, но были похожи. А тут — жуткое зрелище! Но вот когда Сова брал в руки палку и начинал двигаться, то это было, блин, чертовски красиво! Классно!
Сова перетекал из стойки в стойку почти незаметно. Двигался плавно, как замерзающая вода, вёл руками деревяшку по дуге или вверх и вперёд и казалась, что они вместе. Эта изогнутая палка и жилистый, худощавый Сова. Срослись, сплавились. И эта плавность движений и опасная непредсказуемость местоположения, где окажется кончик палки, Длинного просто завораживала. На этот танец, по-другому и не назовёшь, Длинный был готов смотреть бесконечно. В такие моменты ему даже не хотелось курить, но всё когда-то кончается и кончилась и эта сказка.
Сова остановился, поклонился неизвестно кому и мгновенно обернувшись к Длинному быстро спросил:
— Отец у Руслика работает кузнецом?
— Ага.
— Очень хорошо. Это очень хорошо, даже очень хорошо….
Не понравилось Длинному с каким тоном пропел эти слова Сова. Совершенно не понравилось. Но он промолчал.
«Так, что нам благоверная приготовила сегодня на обед?». Палыч, не торопясь, развернул укутанный в полотенце «тормозок».
«Ух ты! Котлетки куриные, паровые! Ай, умничка моя, чистое золотце! Знает, что у меня опять гастрит разыгрался и изжога уже второй день нутро грызёт, вот и расстаралась! Молодец!»
Палыч аккуратно поставил небольшой алюминиевый судок на верстак и принялся не торопясь нарезать хлеб. Вода в банке уже закипела и пора лить кипяток в заварочный чайничек. Когда чай настоится как надо, можно будет, осторожно сцедив тёмно-коричневую жидкость в стакан, выйти из кузницы и удобно устроившись под решеткой калорифера на улице, попивать себе спокойно чаёк и не спеша покуривать папиросу. Мастер, молодой и ранний, умотал в управление, заказанные ломы и два ледоруба откованы, а фигурные украшения на могильную оградку он ещё вчера нагнул. Шабашка мелкая, но на «ноль пять» с винтовой пробкой хватит. Можно и отдохнуть чуток, не возбраняется это рабочему классу.
Палыч отёр уголки рта ребром ладони, тщательно стряхнул с колен крошки на пол и потянулся за заварочным чайником. В этот самый момент с ним поздоровались.
— Добрый день, Спиридон Павлович!
Палыч резко вздрогнул и чуть плеснул заваркой на подставку из куска фанеры: — Тьфу, на тебя, лешак! — и обернулся по-медвежьи, всем корпусом, набычившись на поздоровавшегося с ним.
В лучах послеполуденного солнца, бьющих сквозь запылённые стёкла окна как-то странно стоял худощавый парнишка. Странно стоял, необычно. Не напряженно и не вихлясто, пытаясь внешней бравадой прикрыть внутреннюю неуверенность в себе и не нагло. Губу не топорщил, руки в карманах не держал. Стоял себе спокойно и с ожиданием, открыто улыбаясь, смотрел на кузнеца. Над его головой вились в воздухе, взблёскивали под лучами солнца пылинки, короткие тёмно-русые волосы переливались тёмными волнами расплавленного золота. На мгновение Палычу показалась…. Но это ему только показалось.
— И тебе, гм, не кашлять, вьюнош. Чаго хотел?
Палыч поздоровался в ответ и, спохватившись, быстро спросил вдогонку своим словам:
— А ты как сюда попал? Ну, в кузню, да на завод. Через вахту как прошел?
— У вас открыто было. А на вахте меня пропустили — парнишка ещё шире улыбнулся — Дело у меня к вам, дядя Спиридон Павлович. Важное.
— Да? Дело говоришь? — Палыч с сомнением посмотрел на входную дверь. Вроде бы закрывал воротину, на засов закрывал, точно. От мастера закрывался, а то ведь принесёт чёрта беспутного и опять начнёт соцсоревнованиями, да обязательствами повышенными уши засорять! Но засов мирно покоился на двери, прислонившись к задней скобе стерженьком, и всем своим железным видом опровергал закрытие двери. Вроде бы как и паутинка на нём появилась. Хреновина какая-то.
— Ну, излагай малец, что у тебя за дело.
Палыч решил не задумываться о своевольстве засова, налил себе чаю и, сделав глоток, чуть подобрел.
— Серьёзное дело, дядя Спиридон. Без вас никак не получиться. Мне нужны ваши руки золотые — хочу я, что бы выковали вот это.
И малец развернул на верстаке, ловко прижав уголки плашкой и выколоткой, белый альбомный лист, скрученный в трубку.
Палыч подвинулся поближе, присмотрелся. Клинок длинной семьдесят сантиметров, изогнутый, с односторонней заточкой, без дола. Тщательно заштрихована «спинка» — оковка задней стороны клинка. Ручки крестовины эфеса загнуты вверх, к клинку…. Палыч отшатнулся от чертежа.
— Да ты…. Это же…. Как её? Это ж сабля!
— Да, дядя Спиридон. Это сабля. Польская карабела. И таких мне нужно две.
— Да ты знаешь, сколько за неё дадут? Это ведь, мать его, холодное оружие!
— Знаю, дядя Спиридон. До двух лет. Но я знаю, что вы Спиридон Павлович — кузнец.