Звучит повсюду голос мой - Азиза Джафарзаде

Сегодня сквозь обычную сдержанность проступала радость. Он часто выходил в соседнюю комнату, в которой кто-то передавал ему готовую еду, ухаживал за гостями, уносил освободившуюся посуду, приносил наполненную. Часто прерывал сам себя на полуслове, вызывая улыбки гостей своей озабоченностью.

В противоположность Рза-беку, Махмуд-ага невысокого роста полнеющий мужчина. Европейский костюм из темно-синей шерсти был сшит первоклассным тифлисским портным. Со смуглого лица на вас пытливо взирали большие черные глаза. Веселый, легкий нрав, приветливость и жизнелюбие привлекали к нему людей, и он любил интересных, талантливых людей и часто помогал им. Его отличала свободная от традиционности манера поведения и разговора. Он от души радовался успеху друга, но, в отличие от большинства собравшихся, не придавал событию исключительного значения. Для него это было одно из ряда интересных дел, которому он отдавал свое время и деньги.

Слегка назидательный тон Махмуда-аги был вызван чувством превосходства в знании положения дел. Отсюда и вытекало внешнее равнодушие. Как будто он говорил: "Я не сержусь на вас за то, что оторвали меня от более приятного времяпрепровождения... Музыка и искусство танца - превыше всего... Но я готов оказать вам любую помощь, друзья, лишь бы доставить вам удовольствие, только бы у вас было хорошее настроение".

Вторым гостем был Сеид Азим. Внешний вид выдавал в нем истинного ширванца. В противоположность Махмуду-аге и хозяину дома, его бритую голову и в комнате венчала высокая папаха, хотя в доме было жарко. Стройную фигуру плотно обхватывала приталенная чуха из ворсистого черного сукна, лезгинской выработки. Сняв обувь у дверей, он остался в носках, связанных из грубой серой овечьей шерсти. Тонкие усы и только намеченная линией борода делали его старше, чем он был на самом деле. Сегодняшний праздник Рза-бека был и его праздником. Понимая необходимость образования для своих маленьких соотечественников, он давно лелеял мысль о школе. Ну и что ж, пусть не ему довелось открыть эту первую школу, зато основателем дела будет его друг и единомышленник. Какая разница - кто, начало есть начало! Рза-беку удалось убедить администрацию, и прекрасно! Дойдет и до него черед, он выполнит свой долг перед земляками - внесет свою лепту в первый опыт: напишет для школы стихи на родном языке. Это будет первый учебник для первой школы. С помощью его поэзии дети постигнут первые буквы, слова, начнут обучаться наукам... Он избавит детей от посещения грязной, вонючей моллаханы Моллы Курбангулу, где малыши сидят на рваной рогоже в холодном помещении, где их ждут безжалостные розги, если, избави аллах, они не смогут прочесть непонятные фарсидские тексты... Он мечтал о школе, где, подобно соседним армянским и молоканским детям, маленькие азербайджанцы сидели бы в светлых и чистых классах. Вот и Рза-бек говорит о том же самом, даже о том, что специальный истопник будет следить за тем, чтобы в классах было тепло, и ребятишкам не надо приносить с собой из дому уголь для мангалов, которыми отапливаются помещения в ширванских домах...

Какие приятные мечты, какие приятные стремления начинают сбываться...

Тарлан был горд приглашением Рза-бека разделить с друзьями новость. Рза-бек надеялся и на него, коль скоро новой школе понадобятся грамотные люди. Хоть мысль о Соне не оставляла Тарлана ни на секунду, желание приобщиться к новому делу заразило и его надеждой: и он окажется полезным в обучении детей грамоте.

- Получить разрешение - полдела, - говорил Рза-бек, - но с чего начать? Не знаю даже. На пустом месте начинаю... Вы все должны мне помочь, особенно вы, Махмуд-ага!

- Помещение и деньги для него - я беру на себя, - уверил друзей Махмуд-ага, - и я же займусь сбором средств на другие нужды среди знакомых и родственников знакомых. Это я смогу.

- Так это и есть главнейшее наше дело, - вмешался Сеид Азим, - самое трудное - помещение... И конечно, столы, стулья, как в русско-армянских школах, потом всякие письменные принадлежности, все это связано с деньгами...

Махмуд-ага прервал, чтобы покончить с неопределенностью:

- Еще до поездки к господину губернатору я сказал Рза-беку, чтобы он рассчитывал на мой первый вклад, а остальных как-нибудь заставим...

- Остается проблема с книгами, по которым можно учить детей. Поначалу придется довольствоваться теми крохами, которые у нас есть, чтобы выучить алфавит. А для чтения придется переписывать крупным шрифтом стихотворения и рассказы на тюркском языке, вспомним притчи и сказки, которые слышали от бабушек...

Махмуд-бек искренне удивился:

- А разве есть такие? Мне казалось, что на нашем родном языке существуют только газели и баяты, а вся остальная литература на фарсидском, русском, французском...

- Нет, ага, на тюркском языке хоть и мало, но кое-что найдется для обучения детей... Если мы будем ждать, пока напечатаются настоящие книги для новой школы, мальчики, которых мы собираемся учить, станут отцами семейств.

Внезапно разговор Сеида Азима и Махмуда-аги прервал Тарлан, до этой поры не открывавший рта:

- Вы совсем не думаете о том, кто отдаст своих детей в нашу школу. Какой отец возьмет своего сына из моллаханы и приведет его к нам, где вместо привычного учителя-моллы учить его сына будет неизвестно кто, когда не известно заранее, кто выйдет из школы, где нет урока шариата...

Говоря это, Тарлан видел перед собой своего отца, он ясно слышал слова, которые бы мог произнести Закрытый: "Нечестивец выйдет из этой школы. Там коран не изучают, молла уроки не ведет. Кто туда ребенка пошлет? Чтобы потом, как сын Керим-бека, напялил на голову шляпу, на шею ошейник нацепил, отвернулся от религии отцов и стал урусом?"

Все примолкли, посмотрев на Тарлана. Действительно, они забыли о самой главной проблеме.

Молчание нарушил Махмуд-ага:

- Не будем отчаиваться, несколько наших местных интеллигентов и любителей новизны охотно отдадут детей в школу. Другие не осмелятся отказаться от школы, открытой по приказу губернатора. А от вас требуется, чтобы вы уговаривали всех родных и знакомых, соседей и купцов, в чьи лавки вы заходите за покупками. Нужно при этом говорить, что окончивший школу сможет поступить на государственную службу. Раньше к гражданской службе в Закавказье допускались только дети грузинских князей и наших беков, а теперь и те, кто обучен грамоте из небекских семейств, смогут примкнуть к третьему разряду канцелярских служащих при царской администрации. Будут счетоводами, делопроизводителями, канцеляристами. Я думаю, что купеческое сословие заинтересовано в том, чтобы дети купцов работали при губернаторе. А теперь перейдем к более приятному занятию, не будем портить наш праздник. Я предлагаю выпить пиалу этого прекрасного вина в честь открытия новой школы. Давайте поспешим, чтобы никто не увидел... - Он поднял кувшин и разлил вино в пиалы.

Подняв пиалу, Тарлан улыбнулся:

- Не дай аллах, чтобы об этом узнали мой отец и Молла Курбангулу. Если узнают - я погиб! А школа Рза-бека навсегда останется без учеников! Тотчас разнесут по всему свету: "Это - кабак, там пьют вино, отдадите туда детей вырастят из них пьяниц, как сами!"

Сеид Азим при этих словах улыбнулся. Держа пиалу двумя руками, он поднял ее перед собой:

- Омар Хайям говорит:

Вино запрещено, но есть четыре "но":

Смотря кто, с кем, когда и в меру ль пьет вино.

При соблюдении сих четырех условий

Всем здравомыслящим вино разрешено.

Все заулыбались, а Сеид Азим продолжал:

Чуть ясной синевой взыграет день в окне,

Прозрачного вина желанна влага мне:

Раз принято считать, что истина горька,

Я вывод делаю, что истина в вине!*

______________ * Перевод Л. Пеньковского.

Раздался дружный смех, Махмуд-ага приготовился что-то добавить к сказанному молодым поэтом, как сильные удары в дверь заставили всех обернуться. Дверь с треском распахнулась, на пороге вырос Гаджи Асад, с глазами, налитыми кровью от бешенства. Из-за его плеча выглядывала голова слуги, и заикающийся голос что-то пытался объяснить Рза-беку, но яростные вопли Гаджи Асада заглушили все остальные звуки:

- Так, теперь и в этом мусульманском доме устроили кабак! Я думал, что найду своего щенка в доме Махмуда-аги, где он обычно развлекается с другими нечестивцами, но сегодня вы собрались здесь. А вот и наш местный Сеид, пусть его великий предок плюнет ему в лицо за то, что он позорит себя перед верующими!.. Ирза-бек!... Твои благородные предки вправе отречься от тебя... Да что я говорю! Бекское сословие во все времена было склонно бывать, что пророк запретил пьянство... Вы все тут можете заниматься чем заблагорассудится, но что вам понадобилось от моего дурака?

- Отец!

- Шайтан тебе отец! - Закрытый стукнул палкой об пол.

Гнев душил его, он не сдержался, поднял палку и размахнулся... Белый высокий лоб над сросшимися бровями и светлыми глазами перерезал кровавый шрам. Гаджи размахивал тростью как дубинкой, нанося удары направо и налево, не давая Тарлану увернуться, мешая друзьям оттащить беснующегося старика от сына. Кровь заливала лицо Тарлана, застилала сплошным потоком глаза. Но он не помышлял защищаться. Он не мог бы никогда в жизни поднять руку на родного отца. Он мог ждать от Закрытого чего угодно: ругани, упреков, проклятий, но то, что он опозорил его перед друзьями, сверстниками, избил, как мальчишку, было для Тарлана хуже смерти. Отец перед всеми надругался над его гордостью, столь тяжкого оскорбления не могло вынести его сердце. Он молил аллаха, чтобы отец в порыве гнева нанес ему смертельный удар: лучше смерть, чем позор.