Сталинская истребительная война (1941-1945 годы) - Иоахим Гофман

Что касается скрытой мобилизации, то войска западных приграничных военных округов получили приказ Генерального штаба Красной Армии: к июню 1941 г. достичь полной мобилизационной готовности в соответствии с новым мобилизационным планом «МП-1941 года».[61] В качестве сроков можно установить для всех частей и подразделений Западного особого военного округа 15 июня 1941 г., для Прибалтийского особого военного округа — 20 июня 1941 г. Мобилизация войск в соответствии со сроками, установленными схемой развертывания, должна была быть подготовлена «до мелочей». Генеральный штаб, видимо, хотел сделать в июне «решительный шаг вперед» и провести также всеобщую мобилизацию. Тем временем Сталин 14 июня 1941 г. отверг соответствующее предложение Тимошенко и Жукова, так как мобилизация, по тогдашним представлениям, автоматически повлекла бы за собой начало военных действий, которые, однако, должны были начаться неожиданным ударом в избранный самой нападающей стороной момент. Но и предпринятые меры, как недавно показал полковник Филиппов, являлись уже настолько действенными, что надобность в проведении мобилизации вообще отпала.[62] В мае 1941 г. Сталин приказал призвать еще 800000 резервистов, так что наготове стояли уже около 300 дивизий, недоукомплектованных до боевой численности лишь на 2500 человек каждая. Правда, стоящие за этим намерения своевременно раскрыло и немецкое командование,[63] расценив нарастающий призыв специалистов и привлечение всех резервистов определенных лет как целенаправленное усиление Красной Армии без его «внешнего проявления в целях маскировки». «В результате этих мер, — гласил вывод, — при определенных условиях больше не потребуется открытой всеобщей мобилизации.»

Как и секретная мобилизация, тайное стягивание войск под видом учебных сборов также было в основном завершено. Система «децентрализованных лагерных учений» расценивалась советской историографией именно как доказательство мнимых миролюбивых намерений Советского Союза. Но в действительности Генеральный штаб по указанию Сталина уже 13 мая 1941 г. в строжайшей тайне направил из глубины страны в приграничные районы еще четыре армии, за которыми в июне последовали другие армии. Речь шла о 16-й, 19-й, 20-й, 21-й, 22-й, 24-й, 28-й, то есть в целом о семи армиях, а также о 21-м и 23-м механизированных корпусах и о 41-м стрелковом корпусе. Эта мощная передислокация войск происходила под прикрытием опровержений, инспирированных Сталиным. Так, агентство ТАСС 15 мая 1941 г. выступило против слухов о сильной концентрации войск с прямо-таки обезоруживающим утверждением, что в целях лучшего размещения была передислоцирована из Иркутска в Новосибирск одна-единственная дивизия.22 13 июня 1941 г. ТАСС назвало слухи о подготовке войны с Германией «ложными и провокационными»; сборы запасных и предстоящие маневры служили, якобы, лишь «обучению» и «проверке работы железнодорожного аппарата». К этому моменту, согласно более поздним немецким выводам, уже «почти все наличные вооруженные силы СССР в итоге продолжавшегося месяцами перемещения были подтянуты из глубины России к германскому Восточному фронту». Иначе перед фронтом немецких войск едва ли и могли оказаться крупные соединения в количестве, которое, согласно докладу 4-й танковой группы о расположении противника от 10 августа 1941 г., составляло 330 советских дивизий, а по разведсводке 3-й танковой группы от 7 августа 1941 г. — даже 350. Такое массированное сосредоточение войск должно было, по убеждению Генерального штаба сухопутных войск, начаться уже задолго до войны, тем более, если учесть «обширность территорий» и «сложные транспортные проблемы» Советского Союза.

Но то, «что Советский Союз подготовился к наступательной войне с Германским рейхом», вытекает и из характера расположения войск, собственно «оперативного построения», как настоятельно подчеркивает подписанный начальником отдела иностранных армий Востока Генерального штаба сухопутных войск, полковником Генерального штаба Геленом 9 сентября 1943 г. меморандум «Справка о русских агрессивных намерениях против Германии (готовность к войне личного состава и развертывание)». Так, крупные силы, особенно «мобильные», то есть механизированные, моторизованные и кавалерийские соединения, были сосредоточены преимущественно в глубоко вдававшихся в германскую территорию фронтальных выступах под Белостоком и Львовом. «Оба эти плацдарма, — гласит меморандум, — позволяют ясно распознать намерение — путем стремительного наступления в общем направлении на Литцманштадт (Лодзь) окружить и уничтожить немецкие силы, находящиеся в выдвинутой части генерал-губернаторства [Польши], и при благоприятном развитии ситуации на севере путем удара в направлении Эльбинга [ныне Эльблонг, Польша] отрезать Восточную Пруссию от Рейха.» При этом полные масштабы плана Генерального штаба от 15 мая 1941 г. здесь не были верно разгаданы даже отдаленно. Показательно также, что такая «оперативная конфигурация» сохранялась, несмотря на уверенность в немецком нападении, хотя, как признавал после войны и маршал Жуков, расставленные таким способом войска тотчас оказывались под угрозой глубокого охвата, окружения и уничтожения. Согласно генерал-майору Григоренко, это могло бы оправданно только в одном случае, «а именно, если эти войска предназначались для того, чтобы внезапно перейти в наступление. Ведь иначе они были бы сразу же наполовину окружены. Противнику было достаточно нанести только два встречных удара по основанию нашего клина, и окружение становилось полным». Впрочем, захваченные немцами документы[64] подтверждают факт, констатированный полковником Филипповым, что еще до начала немецкого наступления, с 18 до 21 июня 1941 г. большинство советских дивизий было приведено в боевую готовность. Кроме того, с 14 июня 1941 г. действовал приказ, понятный лишь в случае предстоящих военных действий: перебазировать фронтовые штабы (вновь созданные из штабов военных округов мирного времени) на полевые командные пункты.

Секретная концентрация авиации, развертывание авиационного тыла и тыловых служб были также уже почти завершены к 22 июня 1941 г. Генеральный штаб Красной Армии сконцентрировал «в непосредственной близости от государственных границ самую мощную наступательную группировку авиации» за всю историю войны в воздухе и в этих целях с весны 1941 г. оборудовал в этой зоне плотную сеть оперативных аэродромов. Причем, что логично, в первую очередь во фронтальных выступах под Белостоком и Львовом, откуда, согласно плану Генерального штаба от 15 мая 1941 г., должны были последовать мощные неожиданные удары Западного и Юго-Западного фронтов. На карте, составленной штабом оперативного руководства германских Люфтваффе во время войны, массированное скопление советских аэродромов на намеченных основных ударных направлениях также предстает чрезвычайно впечатляюще.[65] Так, к западу от линии Вильно — Ковель были обнаружены не менее 142, а к западу от линии Луцк — Черновицы — не менее 260 советских аэродромов. Бросалось в глаза и скопление аэродромов в Прибалтике, а также возле Румынии. Впрочем, советские ВВС уже с 1937 до 1940 гг. подготовили точную документацию и описание целей по большому количеству немецких городов, по крайней мере, до линии Киль — Целле — Эрфурт[66] — для штаба оперативного руководства Люфтваффе это явилось «однозначным доказательством» методичной подготовки Красной Армии к войне еще в те годы.

Явные наступательные намерения выдавало и подтягивание всех материальных ресурсов вооруженных сил непосредственно к западной границе государства. Огромные склады с боеприпасами, оружием и материальной частью, горючим, продовольствием и другими предметами снабжения, со всеми мобилизационными запасами создавались, как отметил и полковник Данилов, практически в сфере досягаемости вражеского огня — наготове лежали даже железнодорожные рельсы.[67] Так, например, в одном Брест-Литовске в руки немцев попали 10 миллионов литров горючего — «несомненный признак наступательных планов», поскольку эта масса бензина была складирована непосредственно у границы, даже впереди развернувшихся частей 14-го механизированного корпуса. «Все меры, — писал тогдашний начальник Управления связи наркомата обороны генерал-майор Гапич [Гопич?], основываясь на знании своей профессиональной сферы, — были направлены на создание и подготовку плацдармов, чтобы нанести удар по противнику и перенести войну на вражескую территорию.» По оценке Г.П. Пастуховского, все было подготовлено, «чтобы обеспечивать глубокие наступательные операции».[68]

Далее, верным признаком широкомасштабных наступательных планов являлись карты, которыми были оснащены части Красной Армии. Немецким войскам в разных местах приграничной территории, а также в более глубоком тылу попал в руки картографический материал, сориентированный далеко на запад, вглубь германской территории, и столь же обильные материалы с информацией о Германии. Такие картографические находки были обнаружены в Кобрине, Дубно, Гродно и во многих других местах. Еще в октябре 1941 г. 24-й танковый корпус захватил карту Литвы и Восточной Пруссии, «очевидно, оперативную разработку: наступление на Восточную Пруссию». Как доложил 48-й танковый корпус уже 1 июля 1941 г.,[69] в крепости Дубно нашлись «карты, упакованные на случай войны и подготовленные для раздачи дивизиям. Речь идет исключительно о картах, относящихся к территории на запад от границы Рейха, вплоть до района Кракова… Обнаружено также большое количество учебных заданий для штабных офицеров и текстов докладов о Германии». В одном неназванном учебном военном лагере, как отмечено в докладе о действиях 28-го армейского корпуса от 16 июля 1941 г., были «обнаружены моб. карты Красной Армии, отображающие исключительно Южную Литву, бывшие польские территории и части Восточной Пруссии. Эти карты вновь подкрепляют намерение Красной Армии напасть на Германский рейх».[70]