Вызовите акушерку - Дженнифер Уорф

В следующие несколько дней Молли посетили несколько медсестёр, и все говорили о пугающих условиях. Одна рассказала, что её чуть не вывернуло – пришлось бежать на улицу, чтобы подышать свежим воздухом и справиться с позывами желудка.

На восьмой вечер пошла я, но на стук в дверь никто не ответил. Дверь оказалась заперта, поэтому я постучала ещё раз и снова не получила ответа. Я подумала, Молли занята ребёнком и не может ответить. Было только пять вечера, поэтому я отправилась по другим вызовам, намереваясь вернуться позже.

Я вернулась в «Баффин» около восьми. Уставшая, я медленно поднималась на пятый этаж, испытывая сильное искушение уйти. В конце концов, с медицинской точки зрения с Молли и ребёнком всё было хорошо, а в нашу компетенцию только это и входило. Но что-то заставило меня взять себя в руки, и я продолжала из последних сил тащиться вверх по лестнице.

Я постучала и опять не получила никакого ответа. Постучала ещё раз, громче – не может же она до сих пор быть занята. Дверь открылась этажом ниже, и из неё высунулась какая-то женщина.

– Нету её, – заявила она, и сигарета повисла у неё на нижней губе.

– Нету?! Не может этого быть. У неё только родился ребёнок.

– А её нету, говорю же. Я видала, как она уходила. Вся такая расфуфыренная.

– Куда же она пошла? – В голове мелькнуло предположение, что она могла отправиться к матери. – Она была с тремя детьми?

Моя собеседница залилась смехом, и сигарета упала на пол. Женщина нагнулась за ней, и бигуди заклацали друг об дружку.

– Чё! Трое детей! Да ты, должно быть, шуткуешь. Какой ей прок сейчас в троих детях, а?

Мне совсем не понравилась эта женщина. Было что-то неприятное в той всезнающей улыбке, которой она мне улыбалась. Я отвернулась от неё и снова постучала и даже прокричала в щель для писем:

– Впустите меня, пожалуйста, это медсестра.

Внутри кто-то явно шевелился – я это отчётливо слышала. Смущаясь оттого, что грубая женщина подглядывает за мною и смеётся, я опустилась на колени и заглянула в щель для писем.

С той стороны двери на меня пристально смотрели два глаза. Ребёнок, не мигая, поизучал меня секунд десять, а потом исчез. Это позволило мне рассмотреть комнату. От оставленной без присмотра керосинки исходил слабый зеленовато-синий свет. Рядом стояла коляска, в которой, как я предположила, спал младенец. Один мальчик бегал по комнате, второй сидел в углу.

Я резко выдохнула. Женщина, должно быть, это услышала.

– Теперь-то веришь? Я ж говорила, что видала, как она ушла.

Тогда я решила заручиться её поддержкой. Она могла бы мне помочь.

– Мы не можем оставить троих детей наедине с керосинкой. Если они повалят её, начнётся пожар. Но если Молли ушла, где же отец?

Женщина подошла ближе. Ей явно нравилось сообщать плохие новости.

– Этот Дик, он настоящий пройдоха. Помяни моё слово. Ты б не захотела иметь с ним никаких делишек. Он её до добра не доведёт, да она и сама-то, гулящая, не больно лучше. «Ох, какой стыд, – говорю я нашей Бетти, – какой стыд», – говорю я. Бедные маленькие детишечки. Они ж не просили, шоб их рождали, так? Я всегда говорю, это…

Я оборвала её:

– Эта керосинка – смертельная опасность. Я собираюсь заявить в полицию. Мы должны туда войти.

Глаза женщины заблестели, и, причмокнув, она схватила меня за руку и сказала:

– Ты будешь звать полицию, так? Бож мой!

Она умчалась на балкон ниже и постучала в ещё одну дверь. Я представила, как она будет разносить новость по всему «Баффину», даже если это займёт всю ночь.

Усталость как рукой сняло, и я припустила вниз по лестнице на улицу, а потом – к ближайшей телефонной будке. Полиция с беспокойством выслушала мой рассказ и сообщила, что они сейчас же прибудут.

Дальше я побежала в «Онтарио» – сообщить Марджори. Бедная женщина… Когда я рассказала ей, она согнулась пополам, словно её ударили в живот.

– Ох, нет, я больше не вынесу, – застонала она. – Я так и думала. На игрища свои пошла.

Я была столь невинна, что не поняла, о чём идёт речь.

– На какие игрища? – спросила я, думая, что она имеет в виду дартс, бильярд или азартные игры в местном пабе.

Марджори страдальчески на меня посмотрела:

– Не бери в голову, голубушка. Не нужно тебе о таких вещах знать. Я должна пойти присмотреть за деточками.

И мы молча пошли. Полицейские уже прибыли – вскрывали дверь. Я думала, они приведут с собой слесаря, но оказалось, большинство из них и сами имеют неплохой опыт в этом деле. «Они что, в колледже это проходят?» – мелькнула у меня мысль.

На балконе собралась толпа. Марджори протолкнулась вперёд, заявив, что она – бабушка, и, когда дверь наконец-то открыли, первая зашла внутрь. Полицейские и я двинулись следом.

В комнате было удушающе жарко и воняло гнилью. Детей не было видно, кроме той, что блаженно спала в коляске. Я поспешила к ней – девочка выглядела на удивление ухоженной, чистой и сытой. Остальная часть комнаты была просто неописуема. Рой мух, в углу – куча экскрементов и грязных подгузников, по которой ползали опарыши…

Марджори вошла в спальню, нежно зовя мальчиков. Они сидели за стулом. Заливаясь слезами, женщина взяла их на руки.

– Ничего, мои лапоньки. Бабушка с вами.

Полицейские делали заметки, а я подумала, что, возможно, должна уйти, раз за малышей теперь отвечает бабушка. Но в этот момент снаружи поднялся переполох, и в дверях появился Дик. Он явно не знал, что в его квартире находятся полицейские. Едва завидев их, он бросился было бежать, но путь к отступлению преградили собравшиеся зрители. Они впустили его, а вот выпускать не собирались. Возможно, за Диком числился десяток-другой должков перед соседями.

Ему было вынесено предупреждение за халатность в отношении детей, не достигших пяти лет. Дик выругался, сплюнул и спросил:

– А чё с ними? Малые в норме. Ничё такого, насколько я вижу.

– Вам повезло, что с ними ничего не случилось. Оставив их одних с зажжённой керосинкой, вы могли спровоцировать пожар, если бы они её опрокинули.

Дик начал оправдываться:

– Это не моя вина. Я керосинки не зажигал. То хозяйка. Я не знал, что она уйдёт и оставит её. Ленивая потаскушка! Пусть только попадётся на глаза – уж я ей всыплю по первое…

Полицейский спросил:

– Где ваша жена?

– А я почём знаю!

Марджори напустилась на зятя:

– Ах ты, окаянный! Ты знаешь, где она. И это ты её вынудил. Свинья ты поганая!

Дик был сама невинность:

– Чё эта старая корова мелет?

Марджори закричала было в ответ, но полицейский её остановил:

– Уладите свои разногласия, когда мы уйдём. Мы составили рапорт, что вам вынесено предупреждение за то, что вы оставили своих детей без присмотра и подвергли опасности. Если это повторится, с вас взыщут штраф.

Дик подлизывался изо всех сил:

– Вам не придётся делать этого, офицер, потому как этого не повторится, офицер. Я извиняюсь и прослежу, чтоб это в последний раз.

Полицейские собрались уходить, и Дик заявил, указывая на Марджори:

– И эту с собой заберите.

Издав страдальческий стон и крепче прижав к себе мальчиков, женщина обратилась к полицейским:

– Я не могу оставить их здесь, малышку, мальчиков. Разве вы не видите? Я не могу их вот так оставить.

Дик проворковал успокаивающим, ободряющим голосом:

– Не волнуйтесь, мамаша. О ребятишках я позабочусь. Нечего тут волноваться. Потом обратился к полицейскому:

– Со мной им ничё не грозит. Слово даю.

Ни один из полицейских не был дураком, и никого ни на секунду не обмануло это проявление отеческой преданности. Но они не могли сделать ничего, кроме как вынести предупреждение.

Один из них повернулся к Марджори:

– Вы можете остаться здесь, только если вас пригласят, и, конечно, не можете забрать детей без согласия отца.

Дик торжествовал:

– Слыхала? Ты должна получить согласие отца. Отец – эт я, и я не даю своего согласия, по́няла? А теперь проваливай.

И тут я впервые заговорила:

– А как же новорождённая? Ей всего восемь дней, она нуждается в грудном вскармливании. Ещё чуть-чуть, и она проснётся голодной. Где Молли?

Не думаю, что до этого Дик обращал на меня внимание. Повернувшись, он осмотрел меня сверху вниз. Я практически чувствовала, как он раздевает меня глазами. Этот тошнотворный тип явно мнил себя божьим даром для любой из женщин. Он подошёл ко мне:

– Не волнуйся ты, сестричка. Моя хозяйка накормит её, как только воротится. Она просто выскочила на минутку.

Он взял мою руку в свои и погладил по запястью. Я резко её отдёрнула. Мне хотелось вдарить по этому ухмыляющемуся лицу, которое нависло над моим так низко, что я чувствовала его смрадное дыхание. Я с отвращением отвернулась. Он придвинулся ещё ближе, в его глазах мерцал насмешливый интерес. Дик понизил голос так, что больше никто не смог бы расслышать: