Жаркое лето - Николай Печерский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эге-ге-гей! — закричал в ответ Ванята.
Но там, наверху, не услышали. Ребята покричали еще немного и ушли.
Ванята собрал остаток сил и, схватив ногами гибкую пружинистую веревку, стал карабкаться вверх.
Чудо это или не чудо, но он выбрался из колодца, снова очутился на земле — там, где жили люди, шелестели листьями деревья, светило яркое чистое солнце.
Ванята снял рубашку, подставил спину лучам. Солнце жгло изо всех сил, но он никак не мог согреться. Будто где-то за пазухой лежал белый нетающий кусок льда.
Ванята вошел в избу, надел другие штаны и рубашку. Стало чуточку теплее. Он завернул кольцо в носовой платок, спрятал в карман и помчался в тракторную бригаду. Тетка Василиса оказалась на месте. Она сидела возле полевого дощатого домика трактористов, чистила картошку и бросала в широкое, наполненное водой ведро.
Ванята подбежал к тетке Василисе, развернул платок и подал ей обручальное кольцо.
— Вот, тетя Василиса, берите… кольцо ваше!
Тетка Василиса, не понимая еще, что произошло, взяла двумя пальцами кольцо из ладони Ваняты и вдруг закричала, затрясла седой головой:
— Ой, боже ж мий! Ой, хлопчики ж вы мои риднесеньки! Та у мене ж кольцо! Та це ж мое обручальне! Та це ж мий муж подарыв!
Не в силах сдержать нахлынувших воспоминаний, она кричала на все поле:
— Та риднесеньки ж вы мои! Та я ж умру зараз! Ой, хлопчики ж вы мои!..
Смущенно переминались с ноги на ногу трактористы. Опустив глаза, молча стоял Ванята. Никому ни слова не скажет он, как доставал кольцо и чуть-чуть не застрял в черном, заброшенном колодце. Он не будет хвастать! То, что увидел Ванята сейчас, было для него важнее всего…
Горький сахар
Тихо шаркают по щербатой кирпичной стене малярные кисти. Вверх-вниз, вверх-вниз. Тут и Ванята, и Марфенька, и Пыховы. Возит кистью и Сашка Трунов. Он белит высокие деревянные стояки, которые бегут один за другим по коровнику.
Сашка белит своим способом. Наквасит сверху известкой, подождет, пока она стечет кривыми ручейками вниз, а потом начинает заглаживать, подлизывать кистью потеки. И получается совсем не так, как показала мать — в одном месте густо, а в другом — пусто. Не столб, а полосатая зебра.
Вместе со школьной бригадой белят две доярки. Одна — пожилая молчунья тетя Луша, а другая — совсем молоденькая, Вера. В том году она закончила десятый класс, а теперь работает на ферме и учится где-то в заочном институте. Вера уже несколько раз подходила к Сашке, тыкала носом в его мазню. Сашка делал вид, будто он все понял и учел. А только отойдет Вера, он снова начинает валять дурака. Мать уехала на грузовике за краской для окон, и Сашка пользуется случаем.
Ребятам Сашка объявил бойкот. Даже Пыхову Киму, который уже подходил к нему и хотел что-то рассказать. Ваняте не хотелось связываться с Сашкой. Но все же не утерпел, подошел к нему и сказал:
— Ты слышал, что Вера говорила? Ты чего!
Сашка промычал что-то и отвернулся. Катись, мол, и не лезь не в свое дело. Тоже бригадир нашелся!
Ванята плюнул в Сашкино ведерко с известкой и ушел. Приедет мать, все равно заставит переделать. И вообще скажет, чтобы взялся он, наконец, за ум. Вчера в конторе Сашкиному отцу приказали работать в полевой бригаде. Говорили что-то и про Сашку. Но это пока не пошло им впрок. Трунов укатил вечером жаловаться в область, а Сашка — вон он чего… Ванята окунул кисть в ведерко и, бросив косой взгляд на Сашку, снова начал шаркать по стене. Вверх-вниз, вверх-вниз.
Вскоре приехала мать. Привезла в банках сурик и рыжую охру для рам и перегородок. Она зашла в коровник и поглядела, как работают ребята. Сашкину мазню мать тоже заметила. Подошла и начала что-то объяснять этому халтурщику и бузотеру. Напоследок взяла Сашкину кисть, провела несколько раз по стояку.
— Теперь понятно? — спросила она.
Сашка делал вид, будто ему не все понятно и надо посмотреть и поучиться немножко еще.
Марфенька работала рядом с Ванятой. Они вкалывали без передышки целый час и теперь отдыхали на перевернутых вверх дном телячьих кормушках.
— Видал, какой паразит? — спросила Марфенька.
— Ага! Чего вы не врежете ему?
— Уже били, — сказала Марфенька. — Не помогает. Он сразу отцу жалуется…
За окном коровника послышался скрип телеги и густой, протяжный голос тетки Василисы.
— Та хлопчики ж вы мои! Та де ж вы там? Там йдить же обидать. Та боже ж ты мий!
Бригада повалила из коровника на вольный воздух. Под деревьями стоял сбитый на скорую руку стол из досок, суетилась возле зеленого ведерного термоса тетка Василиса.
Есть Ваняте не хотелось. Он как-то весь размяк, раскис, через силу ел борщ и пшенную с луковой подливой кашу. Он даже пытался шутить с ребятами, улыбался сидевшей рядом Марфеньке. Главное, чтобы мать не заметила. Она и сама вон как измоталась! Только делает вид, будто веселая.
Ванята не спасовал, дотянул до конца работы. Вымыл в кадушке кисть, поставил в угол ведерко для известки и втихомолку, чтобы не увидела мать, выскользнул из коровника.
Сначала ребята шли шагом, потом, когда за бугром засинела речка, помчались во весь дух. Ванята тоже бежал. Спотыкался на кочках, падал и снова мчался вперед.
Он разделся еще на ходу и первым бросился в речку. Вода была теплой и почему-то пахла арбузными корками.
— За мно-ой! — крикнул он.
Вслед за Ванятой бухнули с берега братья Пыховы. Поеживаясь, вошел в речку узкоплечий длиннорукий Сашка. Потом из-за кустов вышла в черных мальчишеских трусах Марфенька. Подбежала к обрыву, оттолкнулась ногой и юркнула в самую глубину.
Вода разошлась быстрыми волнистыми кругами и вновь сомкнулась. Ванята смотрел влево, вправо. Но нет, не было ее, Марфеньки, нигде. Двадцать, тридцать счетов-секунд — и вот забурлила рядом с Ванятой вода, запрыгали пузыри и мокрая Марфенькина голова показалась из речки.
Она торопливо вытерла ладонью лицо и засмеялась.
— Лови-и-и!
Марфенька подняла руки и снова ушла «солдатиком» в глубину. Ванята нырнул, открыл глаза. Что-то быстрое, белое мелькнуло в стороне и пропало. Но он все-таки поймал Марфеньку за голое скользкое плечо, запятнал и, разгребая воду руками, ушел к самому дну.
Мальчишки и девчонки замерли, считали секунды. Где же этот Ванята? Никто и никогда, наверно, не нырял так здорово в Козюркине.
Уже показался в небе молодой месяц, выплывший проводить заходящее солнце.
Ого! Вон, оказывается, сколько купались! А ведь пришли в самую жару. Впрочем, на реке время всегда летит, как самолет. Не успеешь поваляться на песочке, поджарить на солнце бока, поплавать от берега к берегу, — и вечер уже тут как тут. Хочешь или не хочешь, а надо бросать все и убираться восвояси…
Откуда-то из степи пал на реку зыбкий сквозной ветер. Качнулись, зашуршали листьями деревья. Ванята выбрался на берег, выкрутил на себе мокрые холодные трусы. Мелко застучали зубы, кожа на теле съежилась.
— П-пошли! — крикнул Ванята барахтавшимся в воде друзьям. — Н-на работу завтра!
И вот опустел берег. Остались на песке только следы от босых ног да сорванная и забытая кем-то желтая кувшинка.
Ванята бежал домой через огороды, размахивая руками, согреваясь.
В избе горел свет, озабоченно стучала швейная машинка. Мать шила обещанный Ваняте комбинезон.
— Чтой-то долго ты? — мать повернула голову навстречу Ваняте. — Ужинать станешь? Садись. Сейчас я каши тебе…
Поставила перед ним миску с гречневой кашей, подвинула ближе кружку с чаем.
— Что ж это у тебя так нехорошо получилось? — спросила она. — А я и не знала до сих пор…
Ванята опустил ложку, удивленно посмотрел на мать.
— Нюсю агрономшу встретила. Рассказала, как свеклу прорывал. Говорит, простила тебя на первый раз, не хотела перед ребятами позорить. Есть у тебя совесть или нет? У меня ж и без тебя… А еще комбинезон просишь… Эх, ты!
— Так я ж, мама…
— Лучше молчи! Пей вон чай. Только сахара нет. И не проси! В поле наш сахар остался.
Мать посмотрела сверху вниз на сгорбившегося притихшего Ваняту, толкнула пальцем в плечо.
— Возьми уж кусочек…
Ванята склонил голову, отпил несколько маленьких горячих глотков и поставил кружку на стол.
— Я пойду, мам. Спать охота…
Потащился к своей кровати, повесил рубашку на спинку стула и лег. Он уснул в ту же минуту. Все погасло вокруг — и комната, и мать в белой с черными горошинками блузке, и комбинезон с блестящими, как звездочки, пистонами на карманах.
Пусть знают все!
В колхозную контору пришла телеграмма. На сером бланке было напечатано:
«Прошу подготовить съемке правнука Егора Дорохина Сашу Трунова. Приеду вторник. Фотограф Бадаяк».
Старый с желтыми прокуренными усами бухгалтер ничему на свете не удивлялся. Не удивился он и этой странной, не совсем понятной телеграмме. Бухгалтер прочел ее еще раз, почесал кончиком ручки за ухом и написал в уголке крупным разборчивым почерком: