Белка - Анатолий Ким

Возле ограды, окружавшей двухэтажный павильон мастерских, я увидел тень какого-то огромного животного, что промелькнула по ту сторону металлической сетки. Приблизившись к калитке, я тихо открыл ее и крадучись пошел по дорожке, нагибаясь и стараясь увидеть при свете дальних фонарей то, что тяжеловесно передвигалось за штакетником. И заметил, как еще раз промелькнул громадный зверь. Вблизи мне удалось ясно рассмотреть его — это был невероятных размеров дог. Он прошел почти в двух шагах от меня, пыхтя, пофыркивая, стуча когтями по камешкам, и, перебежав через лужайку, наполовину скрылся за толстым стволом дерева. Мне хорошо было видно, как пес машет хвостом, а затем, вытянув его саблей, высоко поднимает ногу. Закончив туалет, дог двинулся вперед — и из-за ствола вместо него вышел человек, застегивая на ходу брюки. Он направился прямо ко мне, остановился по ту сторону забора; положив одну руку на штакетник, заговорил со мною и попросил разрешения прикурить — я курил, идя от трамвайной остановки, и все еще держал в руке горящую сигарету. Не успев прийти в себя от изумления, я протянул ее незнакомцу, тот пригнулся, во рту у него торчала длинная сигарета, ее кончик, слегка вздрагивающий, коснулся красной точки моей сигареты. В тот же миг незнакомец исчез, а я так и остался стоять с протянутой через ограду рукою, в которой тлел окурок. Бросив его в мокрую траву, я направился к дверям теткиной мастерской.

Грозно ворча и громыхая железками, Трычкин отпер дверь и впустил меня. Я тоже начал браниться, прикидываясь пьяным, и, потихоньку нашарив на стене выключатель, неожиданно включил свет. Страж теткиных шедевров предстал передо мною хвостатым, с ошейником на длинной жилистой шее. Что-то в эту ночь случилось, отчего все оборотни не успевали вовремя принимать вид обычных людей и нарушали тайну своих гнусных превращений. Я со злорадным удовольствием, демонстративно рассматривал загнутый бубликом хвост и белые, мохнатые «штаны» старого пса, которые раньше, в темноте, показались мне солдатскими кальсонами. Особое внимание я проявил к ошейнику, что был обшит круглыми золотыми бляшками, хотел даже потрогать его, но тут Трычкин, делавший вид, что ничего особенного не происходит, старательно отводивший в сторону глаза, не выдержал и, хрипло рыкнув, хватил меня за руку зубами. Раздался хруст — на пол упала искусственная челюсть. Сторож с жалобным воем метнулся за ней — и когда выпрямился, ни хвоста, ни ошейника у него не было. Я рассмеялся и, оставив его в покое, отправился к себе на антресоли.

Этот Трычкин до службы своей у Маро Д. работал на стройке бригадиром каменщиков. Его бригада считалась в управлении образцовой, как рассказывал сам старик. Но однажды случилось так, что экскаватор, рывший траншею рядом с новостройкой, ковырнул яму старого нужника, и в перепревшем дерьме сверкнули монеты. Оказалось, что в нужник кто-то когда-то спустил большой клад золотых царских денег. Экскаваторщик бросился их выгребать, это увидели каменщики, сбежали с лесов вниз и вмиг разворошили всю золотоносную яму. Добыча каждому досталась изрядная, тут же возле работяг стал крутиться какой-то тип в серой каракулевой папахе, а через какой-нибудь час вся бригада была сильно навеселе. Сам бригадир, добывший полкотелка монет, тотчас бросил семью и махнул на юг. Через год он вернулся домой, виновато поджав хвост, но его и на порог не пустили. Тогда Трычкин превратился в бродячего пса и лазал по помойкам, пока его не взяла на службу к себе тетка Маро. И от тех золотых дней, проведенных на курортах Крыма и в шашлычных Кавказа, осталось у него всего несколько монет, которые он берег как дорогую память, пришив для вящей сохранности на собачий ошейник. Я не раз слышал от Федота Титыча эту печальную историю, которую он неизменно заканчивал назидательным речением, не вполне, впрочем, безупречным с точки зрения морали: «Так-то, брат, золото губит человека: Но зато я вина попил, мяса пожрал и женщин поимел. Надо уметь жить, парнишечка».

Теперь сей любитель пожить плелся за мною и скулил, что я, пьянь такая-сякая, сломал ему челюсть, которая обошлась в шестьдесят рублей. А я добродушно советовал, чтобы он пустил остатки своих монет на золотые зубы, и такое помещение драгоценного металла будет гораздо надежнее, чем хранение его на собачьем ошейнике под видом якобы медных бляшек. «Какой еще такой ошейник? — нагло отрицал Трычкин. — Выдумал какой-то ошейник, молокосос. Вот завтра скажу все самой, ужо она покажет тебе ошейник, ужо покидает тебя заместо штанги, Хулиган Петрович».

Назавтра и впрямь состоялось мое великое объяснение с Маро Д., произошло это на антресолях, где я спал нераздетым на тахте и куда тетка взобралась, не дозвавшись меня снизу.

— Объясни, что это все значит, Жоржик, — насмешливо гудела она, монументально возвышаясь надо мною, распростертым на ложе пьянства в окружении пустых бутылок и круглых черепов. — Ты не пошел на занятия, избил Федота, выпил весь запас вина, а теперь валяешься передо мною в позе запорожского казака и не соизволишь даже привстать. Встань сейчас же, а не то получишь по зубам, понятно тебе?

— Понятно, тетя. Доброе утро, — ответил я, поспешно поднимаясь. — А это сделал не я, тетя, это они, — и показал на разбросанные черепа и бутылки.

— То есть? — приподняла густейшие черные брови Маро и черными глазами южанки вперилась в меня.

— Вчера, когда я проводил Митю и вернулся, здесь веселилось двадцать пять парней и девушек, тетя. Они были нагие и прекрасные собою.

— Как же они сюда попали, шалопай? Это сколько же надо выдуть вина, чтобы увидеть целых двадцать пять голых девок!

— Вино тут ни при чем, тетя Маро. Вино выпили они, а я — всего лишь бутылочку, и то вместе с приятелем.

— Кто это они?

— А те, которые были здесь, когда я вошел. Золотистые призраки, тетя. Вот вы говорили мне, что это всего лишь учебные пособия, необходимые для работы, а вышло, что вы обманули меня. Каждый из них, оказывается, когда-то был человеком, молодым и прекрасным. Я ведь тоже еще молод и прекрасен, не правда ли, тетя Маро?

— Несомненно, голубчик. Ты так прекрасен, что сравнения нет. Но что я скажу твоему отцу? Что ты здесь за год учебы научился кутить и пьянствовать? Мне жаль тебя, Жоржик.

— Вам жаль меня! — вскричал я, хлопая себя по ляжкам. — А этих бедняг, которых вы держите в шкафу, Не жалко?

— Но они выпили, как ты говоришь, почти весь запас моих дорогих вин, негодяй.

— Полно, тетя! Что для вас несколько бутылок вина, ведь вы так богаты. Признайтесь, вы очень богаты?

— Да, богата, но не настолько, чтобы содержать такого наглого алкоголика, как ты.

— Я думаю, что не все это вино выпили я и мои друзья из шкафа. Должно быть, Трычкин помогал нам. Где он там, давайте у него спросим.

— Федот ушел в поликлинику, и мне еще придется заплатить за челюсть, которую ты ему сломал.

— Вот видите, как вы щедры и богаты. А черный дог, который находится за стеной, тоже, наверное, богат?

— Какой дог? Ты что, встречался с Мефодием Викторовичем? Уж не поскандалил ли и с ним, дурень?

— Нет, что вы, с таким скандалить опасно, сразу глотку перегрызет. Я видел, как он прогуливается у себя по двору. Ну, тетя, и сосед у вас! Серьезный зверь, скажу я вам. Сразу видно, что тоже богатый. Вот и скажите мне, почему вы так богаты? Как это вам удается?

— А очень просто, племянник. Я работаю, вот и богата, как ты говоришь. Но ты еще глуп, поэтому не знаешь, что значит по-настоящему быть богатым.

— Неужели! — с притворным огорчением вскрикнул я. — Быть не может! Нет, вы у меня самая великая богачка, тетя Маро.

— Представь себе, не самая, — со вздохом отвечала Маро Д. — Скоро придет ко мне действительно богатая женщина, миллионерша из Австралии. Вот уж кто может называться богачкой. Перед нею я, голубчик, просто нищая, нищая.

— У-у, как я завидую, — продолжал я в том же духе. — Какие люди ходят к вам, тетя Маро! А зачем она придет?.

— Чтобы купить у меня картины.

— И вы продадите?

— Отчего же не продать? Продам.

— И дорого возьмете?

— За дешевыми картинами она и гоняться бы не стала. Вот, племянник, один из секретов того, почему твоя тетя Маро не из самых бедных. Надо работать, голубчик, много работать, добиваться своего, тогда и будешь богатым. А теперь ты мне надоел — приведи себя в порядок и скройся с глаз.

— Еще один вопрос, тетя. Почему за ваши картины платят так дорого?

— Потому что они того стоят, нахал. И уходи побыстрее, пока я тебе кости не переломала.

— Ухожу, ухожу! Только я должен сказать вам, дорогая тетя, что я ухожу насовсем. Я не хочу больше жить у вас. Мне не нравятся ваши картины, уж извините меня, и за них я не стал бы платить так дорого. Мне мои собственные этюды нравятся гораздо больше, а еще больше нравятся картинки Мити Акутина. И за любой его маленький этюд я дал бы больше, чем за самую огромную вашу картину. Сейчас вы меня убьете, но погодите, дайте пожить еще минуту и выслушайте меня. Я не хочу быть богатым, а хочу быть бедным. И я думаю что-то мне шепчет, подсказывает, — что вы не та Маро, сестра моего отца, про которую рассказывали, что сорок лет назад она уехала из дома в одном ситцевом платье и с черным ридикюлем в руке. Нет, вы не та Маро Д., вы другая, подменная. Вы, наверное, убили ту славную, толстую армянскую девушку из Мегри, как вчера попытались убить Митю Акутина. Да, я разгадал вашу хитрость. Покушение на человека можно устроить по-разному. И не обязательно стрелять в него или подсылать бандитов с ножами. Иной человек может умереть с испугу, а другой сам повесится, если довести его до точки. А можно и поселить его рядом с целым кладбищем мертвецов, набитых в полированный шкаф, и уверять беднягу, что это не священные останки мыслящих существ, а учебные пособия. И однажды ночью, когда бесы и оборотни почему-то дают себе волю, явятся к нему двадцать пять золотоволосых духов и скажут, что они тоже были когда-то парнями и девушками и им так хотелось жить и веселиться. После такой встречи, тетя, хоть в петлю лезь, вы об этом знали или нет? Знали, конечно. Только вот загадка для меня: ну зачем, зачем вам надо было покушаться на Митю? А я чем вам мешаю? Для чего вся эта прорва еды, вина, полный холодильник наготове жратвы, после которой ничего не хочется делать, только спать или заниматься глупостями? Вы покушались на мою жизнь с помощью холодильника, тетя! Я ухожу в общежитие, буду лучше разгружать по ночам вагоны, а отцу я напишу, он простой деревенский портняжка, он поймет меня. А вы…