Средиземноморский пират - Клайв Касслер

Это был Майбах-Цеппелин, дополнительно укомплектованный подъемным стеклом, отделяющим сидящих в закрытом салоне на заднем сиденье пассажиров от водителя, который располагался в открытой кабине. На радиаторе был орнамент в виде огромной двойной буквы М, находившийся за ним капот двигателя вытянулся почти на два метра и заканчивался низким толстым ветровым стеклом; все это создавало впечатление автомобиля с огромной грубой мощью. Длинные обтекаемые крылья и двери отливали черным, они были отделаны серебряными молдингами. Это была классика среди классики: великолепное тевтонское мастерство сквозило в тщательной отделке, в каждом болтике, в каждой гаечке. Если в 1936 году Роллс-Ройс Фантом III выражал британский идеал тишины и выдающихся ходовых качеств, то его германским двойником в 1936 году стал Майбах-Цеппелин.

Питт встал сбоку от автомобиля и провел правой рукой по крышке большого запасного колеса, которое было прочно прикреплено к переднему крылу. Он улыбнулся удовлетворенно и с облегчением, когда заметил, что рисунок протектора был в виде глубоких ромбовидных канавок. Он пару раз похлопал по широкой покрышке, затем повернулся и взглянул на переднее сиденье.

Водитель ссутулившись сидел за рулем, лениво барабаня пальцами по дверце. Он не только выглядел скучающим, но также и зевал, как бы подтверждая это. На нем был серо-зеленый мундир, удивительно напоминавший форму нацистских офицеров времен второй мировой войны; но на рукавах и плечах не было никаких знаков отличия. На голове была фуражка с высоко поднятыми краями, а то, что он был блондином, можно было определить по выступающим небольшим бакенбардам. Старомодные очки в серебряной оправе, закрывавшие его глаза, сверкали в лучах заходящего солнца. Длинная тонкая сигарета самодовольно свисала в углу изогнутых губ, придавая водителю надменный и высокомерный вид; он даже не потрудился скрыть это.

Питт сразу же невзлюбил водителя. Поставив ногу на выступающее округлое крыло, он пристально посмотрел на сидящую за рулем фигуру в униформе:

— Полагаю, что вы ждете меня. Мое имя Питт.

Белобрысый водитель даже не потрудился взглянуть на него. Он нехотя выплюнул сигарету через плечо Питта на дорогу, потянулся, выпрямился и повернул ключ зажигания:

— Если вы американский сборщик мусора, — сказал он с тяжелым немецким акцентом, — вы можете садиться.

Питт ухмыльнулся, его взгляд сделался тяжелым:

— Вперед, рядом со скверно пахнущим сбродом, или назад, где места для господ?

— Где выберете, — буркнул водитель. Его лицо налилось багровой краской, но он так и не повернулся.

— Спасибо, — спокойно произнес Питт. — Я сяду назад. — Он нажал на массивную хромированную ручку, открыл дверь и забрался в автомобиль. Старинный свернутый занавес был прикреплен к стеклянной перегородке, и Питт опустил его вниз, отгородившись от шофера. Затем он удобно устроился на мягком кожаном сиденье, прикурил сигарету и приготовился насладиться вечерним путешествием по острову.

Двигатель машины тихо заработал, водитель переключил скорость, и огромный автомобиль плавно тронулся по дороге в направлении к Лиминасу.

Питт опустил боковое стекло и любовался фиговыми и ореховыми деревьями, растущими на горных склонах, и старыми оливками с тонкими ветвями. Часто мелькали небольшие табачные плантации и пшеничные поля, нарушавшие горный ландшафт, они напоминали ему небольшие фермы, которые он часто видел, когда летал над югом Соединенных Штатов.

Вскоре автомобиль мчался по живописному поселку Панагия, разбрызгивая лужи, попадавшиеся на вымощенных булыжником старинных улицах. Большинство домов было выкрашено в белый цвет, чтобы отражать солнечные лучи. Их крыши поднимались в темнеющее небо и почти соприкасались, когда их карнизы наклонялись друг к другу над узкими улицами. Через несколько минут Панагия осталась позади, и вскоре показался Лиминас. Затем автомобиль резко повернул, оставив в стороне основную часть маленького города, и направил нос своего громадного капота по пыльной извилистой дороге. Спуск был сначала пологим, но очень быстро превратился в цепь сплошных крутых поворотов дороги.

Питт мог только лишь представить себе, как трудно приходилось за рулем Майбаха водителю; неуклюжий автомобиль был предназначен больше для поездок по Линден-штрассе, чем по неровным извилистым горным серпантинам. Он посмотрел с крутого обрыва на море и подумал, что произойдет, если еще один автомобиль встретится им на пути. Затем он увидел впереди огромное белое квадратное сооружение на фоне темно-серых скал. Крутые повороты наконец прекратились, и покрышки с ромбообразным рисунком протектора плавно заскользили по твердой ровной дороге.

Питт был поражен. По величине вилла едва ли уступала пышному Римскому Форуму. Земля была великолепно ухожена, везде царила атмосфера роскоши и хорошего вкуса. Все поместье разместилось в долине между двумя высокими горными вершинами, а перед ним раскинулась завораживающая панорама Эгейского моря. Большие ворота в высокой стене распахнулись таинственным образом, словно их открыл кто-то невидимый; шофер без задержки поехал по аккуратной, обсаженной пихтами дорожке и остановился у мраморных ступеней. В середине лестницы стояла огромная античная статуя женщины, несущей ребенка; она ласково смотрела вниз, приветствуя Питта, когда он вышел из Майбаха.

Он уже начал подниматься по ступенькам, когда вдруг внезапно остановился и вернулся к автомобилю.

— Я извиняюсь, шеф, — сказал Питт, — но я не расслышал вашего имени.

Водитель смутился и посмотрел на него.

— Меня зовут Вилли. А почему вам вдруг стало так интересно?

— Вилли, друг мой, — серьезно заговорил Питт. — Я должен сказать тебе кое-что. Не выйдешь ли на минутку из автомобиля?

Брови Вилли удивленно поднялись вверх, но он, пожав недоуменно плечами, вышел из машины, глядя на Питта:

— Слушаю вас, герр Питт, вы что-то хотели мне сказать?

— Я вижу, ты носишь сапоги, Вилли?

— Да, я предпочитаю носить сапоги.

Питт изобразил доброжелательную улыбку на лице:

— А в подошве сапог есть гвозди со шляпками, не так ли?

— Да, естественно, в сапогах есть гвозди, — ответил раздраженно Вилли. — Почему вы занимаете мое внимание такой чепухой? У меня есть еще и другие обязанности, к вашему сведению. Что еще вы хотите мне сообщить?

Взгляд Питта стал тяжелым:

— Друг мой, мне кажется, если ты ставишь себе заслугу чрезмерное любопытство или стремишься заработать на этом, то мой долг предупредить тебя, что очки в серебряной оправе отражают солнечные лучи, и можно легко обнаружить укрытие, откуда они поблескивают.

Лицо Вилли стало белым, как полотно, он начал было что-то говорить, но кулак Питта заткнул ему рот, оборвав в самом начале так и непроизнесенные слова. От сильнейшего удара голова Вилли дернулась назад, фуражка слетела с головы и покатилась по дорожке. Его глаза закатились, и он медленно осел на колени. Стоя на четвереньках, Вилли растерянно и изумленно смотрел по сторонам. Струйка крови сочилась из разбитого носа, капала на униформу и, растекаясь, создавала, по мнению Питта, довольно живописную картину на серо-зеленом фоне. Затем вдруг Вилли завалился на мраморные ступени, превратившись в неподвижную массу.

Питт потер суставы пальцев ушибленной руки, удовлетворенно улыбаясь при этом. Затем он резко повернулся и побежал вверх, перескакивая сразу через три ступеньки. Наверху он прошел под каменной аркой и очутился в круглом дворике с зеркальной гладью бассейна в центре. Весь дворик был окружен двадцатью или более величественными статуями римских легионеров, высеченных в натуральную величину. Их невидящие каменные глаза были задумчиво устремлены на белые отражения в бассейне, как бы разыскивая давно забытые воспоминания о победоносных сражениях. Длинные вечерние тени обволакивали каждую фигуру призрачным покровом, и у Питта возникло навязчивое ощущение, что в любой момент каменные воины могут ожить и взять виллу в осаду.

Он быстрым шагом обошел вокруг бассейна и остановился перед массивной двойной дверью в дальнем конце внутреннего двора. Огромное бронзовое дверное кольцо в форме львиной головы висело на двери. Питт поднял кольцо и опустил вниз. Затем он невзначай обернулся и бросил взгляд на убранство дворика еще раз. Окружающая обстановка напомнила ему мавзолей. Единственно, чего не хватало для полной картины траура, подумал он, это нескольких разбросанных вокруг венков и тихого звучания органной музыки.

Дверь бесшумно отворилась. Питт заглянул через порог и, никого не увидев, на какое-то мгновение заколебался. Однако мгновение превратилось в минуту, затем в другую. Наконец, устав от игры в прятки, расправив плечи и сжав кулаки, Питт шагнул через порог в богато отделанную гостиную.