Два полицейских. Дело о надувном матрасе - Серж Фабр

Я предложил написать мои имя и фамилию на бумажке, но она ответила, что нет, не нужно, потому что так только хуже. Ты надеешься на то, что у тебя все, что необходимо, записано, а бумажка уже не следующий день куда-то девается и ты не можешь ничего вспомнить и бумажку эту нее можешь найти, начинаешь рыться в коробке для квитанций и перекладывать старые фотоальбомы, но все напрасно, только теряешь время и нервы. Хорошо хоть теория о том, что нервные клетки не восстанавливаются, оказалась ложной и можно теперь не нервничать по поводу того, что нервничаешь. Эти модные медицинские теории все время меняют друг друга, что может быть и к лучшему, а потом ты находишь ее в коробке с сахаром. Но тогда она тебе уже не нужна, потому что прошло уже полгода и то, что казалось важным уже таким не выглядит, все важное от времени не страдает, не правда ли? Она старается не есть сахар часто, но это не значит, что все потерявшиеся записи находятся именно в сахарнице. Это она для примера сказала, а недавно, например, нашла счёт за электроэнергию, в книге Франсуазы Малле-Жори, кстати, она совершенно не помнит, откуда эта книга взялась и почему лежит на столике для рукоделья, хорошо хоть что этот счет был за май 1998 года.21

Вот.

Она будет звать меня лейтенант Шарль. Это легко запомнить, потому что на рынке в Монако есть продавец, которого она завет Шарль. Хотя его, на самом деле зовут Шарлеман. Но разве можно такое выговорить! Она покупает у него фрукты, и он не возражает, ему, кажется, даже нравится, что она называет его Шарлем. А в Карефуре фрукты покупать нельзя, по крайней мере, она не рекомендует, кто знает, где и как они хранятся, пока их не выложили на прилавок. Поэтому она будет звать меня Шарль.

Судя по количеству подробностей, которые она готова была выложить, Мадам Раку оказалась бы прекрасным свидетелем убийства. Или жертвой.

Я еще должен отметить, что во время разговора, она все что то делала. Поправляла занавески, доставала очки из очечника и укладывала обратно, теребила носовой платок, двигалась, рассматривая меня с разных сторон. Она предложила мне сесть на небольшой диванчик, стоящий у окна. Я присел на самый краешек в правой части дивана, где, как мне показалось, на подушках не было рыжей шерсти. Впрочем, как выяснилось позже, действительно показалось. А шерсть была. Просто правый край дивана был дальше от окна, чем левый.

Пообещав звать меня Шарлем, мадам приоткрыла дверь спальни и наконец, впустила в гостиную что-то косматое, что, давно уже там, в спальне, скреблось и скулило.

– Я зову его Чипи, – сообщила мадам Раку.

И пока я осторожно пытался стряхнуть эту гадость с моего мокасина (главное – не повторить ошибку мсье Моги и не допустить повреждений зубной эмали этого чудовища), мадам сообщила, что она хотела назвать эту прелесть Снупи, но ее племянница Надин, сказала, что во Франции тридцать пять процентов собак зовут Снупи. Может возникнуть неловкость, если она (то есть мадам Раку) будет звать своего питомца, в присутствии других собак. А Чипи очень хорошее имя. Во-первых, его легко запомнить. А во-вторых, она удивительным образом совпадает с характером этого милого существа. А ведь имя ему дали, кода он был еще совсем мал. Зато теперь…

Вот здесь, я сделал вид, что в речи мадам Раку образовалась пауза (хотя, на самом деле, она лишь решила вдохнуть побольше воздуха) и влез со своим делом. Хотя почему – со своим. Это ее дело. Я поднял на уровень глаз бумагу с ее заявлением. Эту бумагу я уж минут двадцать держал в руке и она чуть-чуть помялась. Не так сильно как мокасин, но все жен. Я сказал, что приехал провести предварительное дознание по взаимно нанесённому ущербу собаке мадам Раку и непосредственно мсье Моги. Реакция, как я и ожидал, была бурной. Увы, моих сил не хватает на то, чтобы передать ее во всей полноте. Тут нужен талант мсье Бальзака, как сказал бы, по этому поводу, мой шеф. Могу лишь сообщить, что в речи мадам Раку семь раз прозвучало слово «ущерб», двенадцать раз выражение «негодяй», семнадцать раз словосочетание «бедный песик» и пять раз словосочетание «полиция обязана».

За это время, комок шерсти, с именем Чипи, был взят на руки пять раз, опущен – четыре раза. И один раз спрыгнул сам со злобным рычанием, выданным хозяйкой за предсмертный хрип умирающего любимца. Далее: скол эмали на правом верхнем клыке был продемонстрирован три раза.

(Примечание. Попытка продемонстрировать в четвертый раз и привела к прыжку, напоминающему приземление стога прошлогоднего сена, сброшенного с биплана на сельское кладбище. Скол, кстати, визуально определить не удалось.)

Далее: руки были заломлены двенадцать раз (не уверен, что правильно описываю жестикуляцию мадам Раку, но пусть будет так), очки водружены на нос пять раз, сняты – пять раз. Платок поднесен к глазам пять раз. Наличие слез визуально определить не удалось. Кончилось все это тем, что мадам Раку отправилась в спальню, наливать себе какие-то капли. А я опять попытался стряхнуть Чипи с мокасина.

Воспользовавшись паузой, я еще раз постарался донести до мадам простую мысль, что провожу лишь предварительный опрос. Ущерб, если таковой был (черт меня дернул сказать «если») … ущерб будет оценен, в дальнейшем. Но может быть есть возможность снять взаимные претен… Хорошо мы вам позвоним.

У самой двери я вспомнил кое-что и, неожиданно повернувшись (и тем застав мадам в врасплох), спросил, почему она сообщила по телефону в ночь с понедельника на вторник, что на вилле «Палома» кого-то убивают.

– А что еще можно делать с таким воплями, – ответила мне мадам.

И тут же сообщила, что, в конфликте с мсье Моги, виноват не только этот мсье, а его вина непреложна, поскольку ни один индивид, претендующий на звание человека, не будет сидеть на скамейке в сквере нога на ногу, и к тому де покачивать этой самой ногой в ужасном тапке… Да, вина лежит и на обитателях виллы «Палома». Двое суток, там происходит что-то странное, особенно по ночам. Чипи волнуется и не может спать. Он весь на нервах, как и сама мадам. Он не находит себе места. Он расстроен. Не удивительно, что столь неподобающее поведение этого развязного типа в тапочках, Чипи воспринял как агрессию. Сейчас и в мире неспокойно. Посмотрите, что делается в этом славянском государстве. Украина, да. К ней приходит убираться девушка, она украинка. Прекрасно говорит по-французски, очень любит Чипи, но каково ей узнавать…

Я уже закрывал дверь.

Выходя из дома, я размышлял о том, сколько бы мне нужно было пережить, чтобы я мог полюбить Чипи. Не представляю. Бедная девушка. Позвонил свидетельнице ссоры, но она не взяла трубку. Решил, что мсье Моги я смогу навестить и завтра. Беседа с мадам Раку заняла времени значительно больше, чем я рассчитывал. А мне надо было еще встретиться с официанткой Лайной. Мы предварительно договорились на семь вечера, когда посетителей в пляжном ресторанчике почти не бывает. Я уже полчаса как вылетел из этого графика.

21.11. Ницца. Улица Александр Мари 13.

Ничего страшного. Лайна была на месте, и мы смогли спокойно поговорить, присев на камни нагретые солнцем, там, за ресторанами, в том месте, где пляж переходит в скалы и много водорослей, выброшенных волнами на берег. Сохнувшие и почти уже высохшие водоросли пахли почти как в Венеции. Только там этот запах везде, а у нас – только здесь, в бухте Мала, в ее уголке.

Лайна спросила, какая у меня собака. Я бросился счищать рыжую шерсть с моих брюк и сказал, что если бы это была моя собака, я бы уже утопил в морской пучине. Она засмеялась и помогла собрать остатки шерсти. Мы символически опустили эти комочки в воду.

Море волновалось последние дни, волны заставили снять первый рад лежаков у ресторанов. Те туристы, что не хотели платить за лежаки и зонтики, отнесли свои поролоновые подстилки и полотенца к самой дорожке. И все равно то одна то другая волна, из самых неумных, обдавали их брызгами. Впрочем, в восьмом часу вечера, пляжников оставалось совсем мало: две три молодые пары, да несколько одиночек, пожилые, мускулистые, загорелые мужчины. То ли учителя летних школ, то ли отставные пожарные. Пара-тройка блондинок, из тех, кто профессионально занимается поиском и отловом женихов на Лазурном берегу, никак не могли закончить болтать и уйти с арендованных лежаков. Я их не обвиняю, у них тяжелая работа, надо же когда то и расслабляться.

Впрочем, Лайна, наверное, так не считает. Но я ее спрашивать не стал. Я спросил, что она делает ваучерами, когда ресторан закрывается. Она ответила просто: добирается до квартирки, которую она снимает вместе с девушкой из Чехии, ложится на диван, задирает ноги на стену и лежит.

– Каждый день?

– Нет, только когда работа в одну смену. А когда работа две смены подряд, просто ложусь и умираю на шесть часов.