Жертва разума - Джон Сэндфорд

– Не зли его.

Затем она прижала к себе Женевьеву и не отпускала, пока та не замолчала.

И тут наступил момент, мимолетный, когда Энди подумала, что события могут принять другой оборот; намек на новые возможности пронесся в ее затуманенном мозгу. Они свернули с дороги, усыпанной гравием, и покатили по земле.

Амброзии и гибискусы с черными глазками росли прямо посреди переулка и по обеим его сторонам; дальше, справа, они разглядели древние яблони с серой корой и растопыренными, точно пальцы пугала, ветвями.

В конце переулка стоял старый деревенский дом: умирающий, почти съеденный гнилью, обшитый досками, с облезающей краской и съехавшим набок крыльцом. За ним, на дальнем конце холма, из ямы торчал фундамент сарая. Он давно развалился, остался только нижний уровень с полусгнившим полом, накрытым голубой полиэтиленовой пленкой, завязанной в углах желтой полипропиленовой веревкой. Открытая дверь вела в темное нутро сарая, похожее на вход в пещеру. Вокруг него еще несколько покосившихся строений постепенно погружались в землю.

Когда они остановились, в сознании Энди пронеслась мысль, что их трое, а он один. Она могла бы попытаться его удержать и дать девочкам возможность убежать. Сразу за участком начиналось кукурузное поле. Грейс умная девочка и быстро соображает; оказавшись на поле, так густо заросшем, что оно напоминало лес, она сможет убежать…

Джон Мэйл остановил фургон, и они все перекатились к другой стенке, а Грейс встала на колени и выглянула в грязное окно. Мэйл повернулся на своем сиденье и сказал Энди:

– Если попытаешься сбежать, сначала я пристрелю твою младшую дочь, потом – вторую, а следом – тебя. – У него был неожиданно высокий голос, почти детский.

И надежда на спасение умерла.

Генетика сделала Джона Мэйла психопатом, а родители – социопатом.

Он был безумным убийцей и плевать хотел на то, как его называют.

Впервые Энди встретилась с ним во время стажировки в Университете Миннесоты. Она только начала работать психиатром, и ее интересовали необычные пациенты, сидевшие в тюрьмах округа Хэннепин. Она сразу заметила жесткий, быстрый ум Мэйла. Благодаря ему и своему крепкому телосложению он верховодил другими бандитами района. Ему некоторое время удавалось не попадать в руки полиции, но прошедший подготовку психиатр оказался ему не по зубам.

Энди разобрала его по косточкам.

Отец Мэйла не был женат на его матери, более того, он никогда с ними не жил; в последний раз о нем слышали, когда он служил в Военно-воздушных силах в Панаме. Джон ни разу в жизни его не видел.

Когда Мэйл был совсем еще ребенком, мать оставляла его на несколько часов, иногда на целый день и ночь, в детской кроватке, в голой комнате. Она вышла замуж, когда ему исполнилось три года; он еще не умел разговаривать. Отчиму не было дела до нее, и еще меньше его интересовал Джон, который постоянно его раздражал. Напившись, он порол мальчика кожаным ремнем; затем перешел на розги и, наконец, на палку от швабры и металлические прутья.

В детстве Мэйл получал невероятное удовольствие, когда мучил животных, сдирал шкуру с кошек и поджигал собак. Затем он стал нападать на других детей, мальчиков и девочек, став главным задирой среди сверстников. В четвертом классе преследования девочек начали носить сексуальный характер. Он стаскивал с них трусики и засовывал внутрь пальцы. Он еще не понимал, чего хочет, но уже был близок к этому.

В пятом классе, крупный для своего возраста, Мэйл стал ездить в большие магазины в Роуздейл и Ридждейл, где подлавливал деревенских ребятишек около игровых автоматов и отнимал у них деньги.

Он носил с собой детскую бейсбольную биту, потом – нож. В шестом классе учитель естествознания, который одновременно был тренером по футболу, отшвырнул его к стене, когда услышал, как он назвал девочку неприличным словом. Через неделю дом учителя сгорел дотла. И еще пять домов, принадлежавших родителям детей, которые оказывали ему сопротивление.

В июне после шестого класса Мэйл поджег дом пожилой пары, державшей последний в своем роде семейный магазин, торговавший продуктами, на восточной окраине Сент-Пола. Хозяева магазина спали, когда дым начал пробираться в спальню из-под двери, и умерли почти одновременно, задохнувшись на верхней площадке лестницы.

Умный коп, который занимался поджогами, в конце концов вычислил Мэйла и его поймали.

Он отрицал свою вину – и так ни в чем и не признался, – но все знали, что это он. Полицейские привезли Энди, чтобы она взглянула на их добычу, и он рассказал ей о своей жизни ровным, равнодушным голосом, при этом его детские глаза нахально путешествовали по всему ее телу, от груди до бедер. Он ее напугал, что ей совсем не понравилось. Она не привыкла бояться детей…

В двенадцать лет уже стало ясно, что Мэйл будет очень рослым мужчиной. Кроме того, у него были мощные мускулы, постоянно напряженное лицо и жесткие, точно два холодных камня, глаза. Он рассказал Энди про своего отчима.

– Когда ты говорил, что он бил тебя, ты имел в виду кулаками? – спросила она.

Мэйл фыркнул и ухмыльнулся ее наивности.

– Как же, кулаками! Ублюдок доставал из кладовки железную палку – знаете, такую, на которую вешают одежду – и порол меня этой штукой. Мою старушку он бил тоже. Ловил на кухне и мордовал до тех пор, пока не уставал, не обращая внимания на ее крики и слезы. Вся кухня была в крови, как будто ее обмазали кетчупом.

– И никто ни разу не вызвал полицию?

– Почему же? Только копы ничего не делали. Моя мамаша говорила им, что соседей не касается то, что происходит в ее доме.

– А когда он умер, стало лучше?

– Не знаю. Я уже там не жил, по крайней мере, постоянно.

– Где ты жил?

– Ну, летом под автострадой, – пожав плечами, ответил Мэйл. – За Сент-Полом, около железки есть несколько пещер. Там много народа живет…

– Ты больше не вернулся домой?

– Нет, как же, вернулся. Я несколько дней не ел и едва держался на ногах, и подумал, что, может, у мамаши есть сколько-то денег, но она вызвала копов. Если бы я туда не вернулся, то гулял бы на свободе. Она сказала: «Поешь хлопьев, я схожу за пирогом», вышла в переднюю и позвонила в полицию. Я получил хороший урок, и когда меня выпустят, прикончу старую суку, если смогу найти.

– А где она сейчас?

– Свалила с каким-то типом.

После двух месяцев терапии Энди порекомендовала отправить Мэйла в больницу штата. Он был больше чем ребенок, который пошел по кривой дорожке, больше чем просто неуравновешенный подросток. Он был безумен. Ребенок, внутри которого поселился дьявол.

Девочки перестали плакать, когда Мэйл открыл фургон. Он вытащил их наружу, поставив друг за другом, и провел в боковую дверь старого деревенского дома прямо в подвал, где пахло сыростью, свежей землей и дезинфицирующими средствами. «Значит, он совсем недавно наводил тут порядок», – подумала Энди, и у нее загорелась крошечная искра надежды, что он не собирается их убивать. По крайней мере, не сразу. А если у нее будет хотя бы чуть-чуть времени, совсем немного, она сможет с ним поработать.

А потом он их запер. Охваченные страхом, они прислушивались к каждому звуку, ожидая, что Мэйл вернется в любой момент, и Женевьева, не замолкая, повторяла одно и то же:

– Мама, что он собирается сделать?

Минута превратилась в десять, десять – в час, и девочки в конце концов уснули, а Энди прислонилась спиной к стене и попыталась думать…

Мэйл явился в три ночи, пьяный, возбужденный.

– Выходи, – прорычал он, глядя на Энди; в левой руке он держал банку с пивом.

Девочки проснулись, услышав, как открывается засов, отползли по матрасу к стене и прижались к ней спинами, скорчившись, точно маленькие зверьки в норке.

– Что ты хочешь? – спросила Энди, поглядывая на часы, как будто это был самый обычный разговор и она куда-то спешила. Но от страха ее голос дрожал, хотя она и пыталась изо всех сил сохранять спокойствие. – Ты не можешь держать нас здесь, Джон. Это неправильно.

– Мне плевать, – заявил он. – Давай выходи, будь ты проклята.

Он сделал к ней шаг, его глаза потемнели от ярости, и Манетт уловила запах пива.

– Хорошо. Только не делай нам ничего плохого, не нужно. Идемте, девочки…

– Они останутся, – сказал Мэйл. – Только ты.

– Только я? – Внутри у Энди все сжалось.

– Именно.

Он улыбнулся и положил свободную руку на дверной косяк, как будто ему требовалась опора. Или, наоборот, как будто Мэйл был совершенно спокоен. Он заплел волосы в косички, и Энди вдруг сообразила, что от него, кроме пива, пахнет еще лосьоном после бритья или одеколоном.

Она посмотрела на девочек, затем на Мэйла и снова на дочерей.

– Я скоро вернусь, – пообещала она. – Джон не причинит мне вреда.

Обе девочки промолчали в ответ. Они ей не поверили.

Манетт обошла Мэйла по широкой дуге. Во внешней части подвала воздух оказался холоднее и более свежим, но первое, что она заметила, это еще один матрас, который Мэйл стащил вниз по лестнице. Энди шагнула к ней, когда дверь с грохотом захлопнулась у нее за спиной, и Джон предупредил: