Песнь Соломона - Тони Моррисон

— Ты о родной своей сестре говоришь, ты же носил ее па руках каждое утро через поле.

— Э-э… когда все это было. Вот ты видел ее. Ну и как она тебе показалась? Приличная женщина? Нормальная?

— Ну, она…

— Или такая, что горло может перерезать?

— На такую она не похожа.

— Непохожа, но она такая.

— Но что она сделала?

— Не в том суть, что сделала. Она такая.

— Да какая?

— Змея, сказано тебе. Знаешь сказку про змею? Про то, как человек нашел змееныша? Значит, шел один раз человек и увидел, лежит змееныш, полураздавленный и весь в крови. Лежит прямо в грязи. Жалко стало его человеку, и поднял он змееныша, положил в корзинку и понес к себе домой. Выкормил и вынянчил его, и из змееныша выросла большая сильная змея. Хорошо кормил ее, все, что ел сам, то и ей давал. А потом в один прекрасный день змея вдруг бросилась на него и укусила. Вонзила ему прямо в сердце ядовитое жало. И перед тем, как испустить последнее дыхание, повернулся он к змее и говорит: «Ну зачем ты это сделала, — спрашивает, — разве плохо я о тебе заботился? Я ведь спас тебе жизнь». «Верно», — говорит змея. «Зачем же ты так сделала? Зачем ты меня убила?» Знаешь, что ему ответила змея? Она сказала: «Ты же знал, что я змея, разве не знал?» Так вот, я не шучу: в кабак этот не смей больше ходить и держись как можно дальше от Пилат.

Молочник опустил голову. Отец так ничего и не объяснил ему.

— Не трать время попусту, Мейкон. Кроме того, тебе пора уже поучиться, как надо работать. В понедельник начнем. После уроков приходи ко мне в контору. Поработаешь со мной часок-другой и узнаешь то, что знать необходимо. Пилат никогда не научит тебя такому, что может пригодиться в этой жизни. В будущей какой-то жизни ее наука, может, и сгодится, но не в этой, нет. Вот что, я тебе прямо сейчас скажу, самое важное, что нужно знать: приобретай. И приобретенное поможет тебе сделать новые приобретения. Тогда ты будешь сам себе хозяин и хозяином над другими людьми. С понедельника я примусь тебя учить.

ГЛАВА 3

Жизнь Молочника стала несравненно счастливее с тех пор, как он начал работать на Мейкона. Вопреки папашиным надеждам у него теперь оставалось куда больше времени на то, чтобы заглянуть в питейное заведение к тетке. Мейкон посылал его в свои доходные дома то с одним, то с другим поручением, благодаря чему у мальчика появилась возможность бывать в Южном предместье и познакомиться с людьми, с которыми был так дружен Гитара. Молочник, дружелюбный и совсем еще юный, представлял собой полную противоположность отцу, и жильцы его не стеснялись: они могли и подразнить его, и угостить, и по душам с ним побеседовать. Но он стал реже видеться с Гитарой. Встречаться удавалось только по субботам. Встав в субботу утром пораньше, Молочник успевал к приятелю прежде, чем тот отправится шляться по улицам, и прежде, чем он сам начнет обход жильцов, помогая отцу собирать с них квартирную плату. Впрочем, случалось, и в будние дни друзья удирали с уроков, чтобы побродить по городу, и в один из таких дней Гитара привел его в бильярдную Фезера на Десятой улице, в самый центр района, известного под названием Донорский пункт.

Было одиннадцать утра, когда Гитара распахнул дверь в бильярдную и гаркнул:

— Привет, Фезер! Отпусти-ка две бутылки пива.

Фезер, низенький и коренастый, с жидкими курчавыми волосами, бросил взгляд на Гитару, потом на Молочника и нахмурился:

— Уведи его отсюда, сейчас же.

Гитара в полной растерянности на него уставился, потом тоже посмотрел на Молочника и опять перевел взгляд на Фезера. Несколько человек, игравших на бильярде, удивленно оглянулись. Трое были летчики-истребители из 332-й авиационной группы. Их шикарные кожаные куртки аккуратно висели на спинках стульев, там же красовались и фуражки. Волосы коротко острижены, рукава засучены, из задних карманов свисают белоснежные прямоугольники шарфов. Поблескивают на шее серебряные цепочки, в глазах веселое любопытство, а пальцы деловито натирают мелом кончик кия.

Гитара вспыхнул от смущения.

— Он со мной, — пояснил он.

— А я говорю, уведи его вон.

— Ну что ты, Фезер, это же мой друг.

— Это сын Мейкона Помера, верно?

— Ну и что?

— А то, что уведи его отсюда вон.

— Он не виноват, не он же выбирал себе отца, — сдержанно проговорил Гитара.

— Я тоже не виноват. Убирайтесь.

— Его отец тебе сделал что-то плохое?

— Пока нет. Поэтому пусть убирается вон.

— Он совсем не такой, как отец.

— Пусть даже не такой, он его сын — с меня и этого хватает.

— Ну, я отвечаю…

— Ладно, кончай торговаться. Уведи его. Слишком зелен еще, не дозрел, чтобы видеть во сне голых баб.

Летчики засмеялись, а мужчина в серой соломенной шляпе с белой лентой сказал:

— Что за дела, впусти мальчонку, Фезер.

— Не вякай. Здесь хозяин я.

— Чем он тебе мешает? Двенадцатилетний парнишка. — Он с улыбкой посмотрел на Молочника, и тот еле удержался, чтобы не сказать: «.Мне не двенадцать, а уже тринадцать».

— Это вроде бы не твое дело, верно? — огрызнулся Фезер. — Его папаша не твой домовладелец, ведь так? И лицензию не он тебе выдавал. Так какого же ты…

Фезер набросился на человека в шляпе с белой лентой так же желчно, как перед этим на мальчиков. Воспользовавшись тем, что он переключился на нового противника, Гитара стремительно выбросил руку вперед, словно метнул в ствол дерева топор, и крикнул: «Мы с тобой еще разберемся, приятель. Сейчас времени нет. Давай по-быстрому отсюда». Голос у него теперь стал громким, звучным, таким громким и звучным, что хватало на двоих. Молочник сунул руки в задние карманы и направился к двери вслед за Гитарой. Он немного вздернул голову, подчеркивая холодное высокомерие, которое, как он надеялся, летчики разглядели в его глазах.

Молча поплелись они по Десятой улице и остановились возле каменной скамьи у обочины тротуара. Они сели на скамью, спиной к двум мужчинам в белых халатах, которые внимательно на них поглядывали. Один стоял в дверях парикмахерской, прислонившись к косяку. Второй сидел, откинувшись, на стуле у зеркального стекла витрины той же парикмахерской. Это были владельцы заведения — Железнодорожный Томми и Больничный Томми. Мальчики ни слова не сказали ни друг другу, ни обоим Томми. Сидели молча и смотрели, как мимо проезжают машины.

— А что, Гитара, в ваших академах[5] обрушились все залы? — сидя на стуле в той же позе, спросил Больничный Томми. Глаза у него беловатые, молочные, как у древних стариков, а тело крепкое и гибкое, вид моложавый. Говорит как бы небрежно, но чувствуется властность.

— Нет, сэр, — оглянувшись, ответил Гитара.

— Тогда скажи мне бога ради, что вы делаете вне их пределов в это время дня?

Гитара пожал плечами.

— Просто взяли выходной, мистер Томми.

— А твой спутник? У него тоже академический отпуск?

Гитара кивнул. Больничный Томми разговаривает как энциклопедия, большую часть сказанных им слов можно понять лишь по наитию. Молочник все смотрел на проезжающие мимо машины.

— Мне кажется, день отдыха не очень-то вас веселит. Вы и в залах академов могли бы сидеть с точно таким же зловещим видом.

Гитара вынул из кармана две сигареты и протянул одну Молочнику.

— Просто я разозлился на Фезера.

— На Фезера?

— Ага. Он не позволил нам войти. Сам-то я всегда у него бываю. Всегда бываю, и он ничего не говорит. А сегодня он нас выставил. Сказал, мой друг, вот он, — слишком молодой. Слышали вы что-нибудь подобное? Это Фезер-то! Волнуется, что кто-то слишком молодой.

— Я не знал, что у Фезера в мозгу хватает извилин, чтобы волноваться.

— Нет у него никаких извилин. Просто строит из себя. Даже не позволил мне купить бутылку пива.

Железнодорожный Томми, стоявший в дверях, негромко рассмеялся.

— Всего и делов-то? Пива не захотел отпустить? — Он потер затылок и поманил Гитару пальцем. — Подойди-ка сюда, и я расскажу тебе, парень, еще об одной штуке, которой ты не получишь. Подойди-ка, говорю, сюда.

Они нехотя встали и бочком приблизились к хохочущему Томми.

— Ты думаешь, большая случилась беда? Пива тебе не отпустили? Погоди-ка, я задам тебе один вопрос. Ты стоял когда-нибудь в подсобном помещении вагона-ресторана поезда Балтимор — Огайо, в полночь, когда кухня уже заперта, все чисто прибрано и готово к завтрашнему дню? Поезд мчится, путь свободен, и трое корешей поджидают тебя с нераспечатанной колодой карт?

Гитара покачал головой.

— Нет, я никогда…

— Вот именно, никогда. И никогда такого не дождешься. Ты и этого удовольствия будешь лишен, не говоря уж о бутылке пива.

Гитара улыбнулся.

— Мистер Томми… — начал он, но Томми перебил его.

— Ты когда-нибудь проводил две недели подряд на колесах, а потом возвращался домой, где тебя ожидала красивая женщина, чистые простыни и добрая порция отличного джина? А? — Он перевел взгляд на Молочника:- Бывало с тобой такое?