Жизнь адмирала Нахимова - Александр Зонин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он строго оглядывает матросов. Но в лицах нет признательной благодарности. Строй молчит. У матросов прежняя настороженность, тщательно упрятана вся работа их мысли.
Лазарев раскрывает книгу на новой закладке:
– "Из главы осьмой. Пункт 84. Ежели кто из службы уйдет и пойман будет, тот будет смертью казнен, равным же образом тот казнен будет, кто беглеца будет укрывать…" Также для первого случая допущу снисхождение. Приказываю Ивана Малкова, Андрея Сатина и Илью Турышева из матросов первой статьи в рядовые разжаловать и бить кошками сколько выдержат, по указанию лекаря. Терентия Прокофьева за добровольную явку от наказания освободить.
Он добавляет скороговоркой:
– Лейтенант Кадьян, приступите к экзекуции. Господин Алиман, осмотрите наказуемых.
Кадьян молодцевато выдергивает саблю из ножен.
– На караул!
Под барабанную дробь шеренги матросов вытягивают головы к грот-мачте. Профосы – квартирмейстер Пузырь и презираемый матросами воришка Тимофей Иванов – мочат плети в соленой воде.
Во внезапной тишине раздается первый сдавленный крик. Квартирмейстер Пузырь со всей силой прорезывает ремнем кожу Сатина. Он бьет с наслаждением, он мстит за побои в лесу.
Уже свистали отбой. Уже подвахтенные спустились вниз. Нахимов у фок-мачты отдает приказания марсовым. Что-то мешает ему говорить. Он путает команды. Он радуется, что налетает ветер.
"Хорошо бы шторм, долгий шторм, чтоб очистить застоявшийся воздух на фрегате".
Вечером, сдав вахту, он неохотно идет в каюту. Дмитрий ерошит волосы и бегает из угла в угол. Он кипит:
– Невозможно. Я совершенно разочарован в Михаиле Петровиче. Знай я, что у нас получатся подобные истории, не пошел бы в плавание… Но я еще больше утверждаюсь в мысли о значении моего ордена. Будь Лазарев связан словом члена общества…
– Довольно болтать-с, Дмитрий Иринархович! До-вольно-с, – вдруг неожиданно для себя выкрикивает Нахимов. – Я вам приказываю… Что вы понимаете? Разве легко Михаилу Петровичу?
Он в остервенении мнет подушку, ложится ничком, "Что нужно, чтобы на корабле не применять кошек? – спрашивает он себя. – Что нужно, чтобы матрос не чувствовал себя крепостным рабом и так же любил Российский флот и свой корабль?"
– Решили выслуживаться, Павел Степанович! Счастливого пути! – обидчиво бормочет Завалишин.
Кадьян на правах старшего офицера дает волю своей жестокости.
Наказание кошками становится повседневным на "Крейсере". Плети за чарку водки! За два самовольно взятых сухаря! Плети за промедление в постановке парусов! Плети за плохо высушенную одежду! Кажется, что профос не покидает зловещего поста у грот-мачты.
И все больше, все больше становится на корабле матросов второй статьи, несмотря на долгую и славную службу.
Вишневский говорит в кают-компании:
– Плавучую каторгу устраивает Кадьян.
Завалишин поддакивает, а Павел хмурится. Слова Завалишина его бесят: за словами так часто не следуют дела. Он завидует тому, как Бутенев спокойно принимает все, что бы ни происходило. Завидует розовому Путятину, который с телячьей убежденностью молодого карьериста подражает каждому шагу Кадьяна. Но он не может быть Бутеневым, не может быть Путятиным.
И у него созревает убеждение, что с корабля должно списать Кадьяна. Не может быть, чтобы того не понимал Лазарев.
А корабль подвигается на север – и вот уже Таити. Здесь очаровательны и грациозны туземки, ласкает слух музыка укулеле, девственно-прекрасны голубые лагуны, окруженные белыми рифами и величавыми пальмами, но все, все кажется Павлу таким же мерзким, как рынок в Рио-де-Жанейро, как арестантские казармы в Архангельском адмиралтействе.
– Выслуживается! – уверяет Завалишин Вишневского, когда лейтенант удивляется, что Нахимов избегает поездок на берег и постоянно хлопочет на фрегате.
– Выслуживается! – решают все молодые лентяи, замечая, что Нахимов с исключительной ревностью обучает матросов парусным и артиллерийским экзерцициям.
А Лазарев доволен рвением молодого офицера и, насколько возможно, чтобы не подорвать авторитета старшего офицера, поручает Нахимову ряд задач, которые требуют работы с командой.
Фрегат проходит северным Тихим океаном без "Ладоги". Шлюпу назначено рандеву в центре российско-американских колоний – Новоархангельске. Теперь, когда не нужно поджидать тихоходного товарища, "Крейсер" оправдывает свое название. Он мчится при попутном ветре со скоростью в 12 узлов, навещает на короткий срок рейд Сан-Франциско и 3 сентября подходит к Ситхе.
Штиль. Туман застилает изрезанные берега. После Калифорнии здесь холодно. Офицеры в пальто толпятся на шканцах, и Лазарев, повеселев перед портом назначения – достигнута цель кругосветного плавания! – рассказывает о первом своем приходе на Ситхинский рейд.
– Правитель колоний Баранов был крутенек. И то сказать – без характера с такими владениями не управиться. Старик половину жизни провел в Америке. При нем создались оседлости промышленников на Командорских островах, в Атхе, Уналашке, на островах Павла, Георгия и Кадьяке, в заливах Ситхинском, Кенайском, Чугацком и Якутате. Его энергией продвинута оседлость русских в Калифорнию…
Он перебивает себя:
– Что-то лоцмана не посылают… Велите, Нахимов, еще раз выпалить из пушки.
На носу откатывают орудие. Эхо разносит пушечный гул по островкам, скалам и в синеющие лесные чащи. Лазарев восхищенно продолжает:
– И ведь сколько неудач постигало человека, а он не терял бодрости. В самом начале деятельности своей, когда отправился сюда еще по частному поручению купца Шелехова, галиот "Три святителя" постигло крушение. Но он не вздумал отступать. С горстью людей начал войну против колошей – здешнее весьма воинственное племя, до сих пор не замиренное, – завел бобровый промысел, построил бриг "Феникс", создал крепость в Ситхе, отразил нападение иностранных каперов, устроил боевую эскадру из бригов "Ольга", "Александра" и "Елизавета". Когда Лисянский пришел на "Неве", Баранов доверху наполнил трюмы этого шлюпа мехами.
Потом был у Баранова новый шквал бед. С колошами возобновилась война. Они сожгли якутатское селение, осадили Новоархангельск. В то же время несколько шхун компании потерпели крушение. Два авантюриста, Наплавков и Попов, подняли мятеж… Наконец, погиб фрегат "Юнона", которым командовал в вояже к Японии знаменитый Хвостов. Что же, Баранов стал унывать? Нет! Купил несколько американских судов, подписал договор с королем Сандвичевых островов Камеамеа о торговле и возмечтал о приобретении сих островов… Чересчур рьяный авантюрист доктор Шеффер интригами против Камеамеа сорвал этот грандиозный план… И умер Александр Андреевич хорошо: адмиральскую смерть принял на бриге "Кутузов" в Зондском проливе, 72 лет от рождения. О волевой упорной работе этого человека – для российского юношества надо написать книгу. Поучительно будет!
– А что у вас с ним вышло, Михаил Петрович? – любопытствует Завалишин.
– Вздор. Ну, нашла коса на камень. Хотел мною управлять. Из пушек крепости приказал палить по "Суворову" за то, что я снялся с якоря без его разрешения. Нет, замечательный был человек. А жестокий, как Кортец, это тоже правда.
Вишневский в стороне бормочет:
– Бесполезная растрата сил. И сколько их разметала Русь по миру.
– Вы думаете? – сердится почему-то Нахимов. – Нет-с, семя, в почву упав, всегда рост дает.
– Шлюпка из залива, – кричит марсовой.
– Вот и лоцман, – говорит Лазарев. – Снимайтесь, пойдем в гавань… Кто вахтенный начальник? Анненков? Вахту передайте Нахимову. А вам я поручения дам на берег…
После тропиков и калифорнийского тепла моряки плохо переносят северную дождливую и ветреную осень. С фрегата все грузы свезены – выкуривают крыс, и экипаж живет в палатках на заболоченном берегу. Хотя офицеры поселяются в блокгаузе, где массивный бревенчатый сруб долго хранит жар русских печей, они тоже болеют. Слегли Вишневский, Завалишин, Анненков, Куприянов.
Здесь очень трудно работать, еще труднее поддерживать дисциплину: квартирмейстеры все чаще и чаще рапортуют о дерзких разговорах части матросов, о противозаконных речах промышленников. Матросы здесь чувствуют себя много свободнее, чем в чужих портах. У правителя колоний вся воинская сила – инвалидная команда.
Подвыпивший рулевой с тендера "Баранов" приходит гулять в палатки крейсеровцев. Его бутыль американского джина быстро распита. Рулевой шумит о воровстве Компании и правителя колоний. Мехов продают на сотни тысяч долларов, а снабжение дрянное, голодное. Компания уже за два года задолжала сукно, кожу, порох охотникам и экипажам. Муку отпускают на голодный паек, а цены…
– Не приведи бог вам, ребята, быть на ихней службе, – каторга, – вопит один.
