Граница не знает покоя - коллектив авторов

На мостик командиру посыпались доклады о боевой готовности радиотелеграфистов, штурманского электрика, мотористов, комендоров...

Не глядя на часы, командир видел, что катер принял боевую готовность ранее уставного времени. Так было и вчера, и позавчера, и неделю назад. И каждый раз сердце командира теплело горделивой радостью: хорошо воспиталась команда — дружная, комсомольская боевая семья! Правда, не все еще отличники. Вот Андреев — комендор «спарки» — оскандалился на стрельбах, моторист Гогоберидзе бывает не в ладах с двигателем. Но это ничего, ребята старательные — выправятся.

Командир покосился на своего соседа по мостику рулевого Гриценко — худощавого, с девичьим румянцем на скулах, паренька—одессита. Тоже был не ахти какой рулевой: «рыскал», уходил с курса, в тесной и тихой военной бухте норовил протаранить то крейсер, то эсминец. А теперь не рулевой — золото. «И не такими станут»,— подумал командир и, открыв узкую горловину, заглянул прямо с мостика в тесную рубку, где за штурманским столиком колдовал над картой старший лейтенант Санаев, а рядом с ним теснился у локатора радиометрист.

— Петр Васильевич, дай мой «чепчик», пожалуйста,— попросил командир.

Бурча под нос какие—то расчеты, старший лейтенант, не глядя, достал кожаный на меху шлем и передал командиру в обмен на его щегольскую форменную фуражку:

— Пожалуйста, Виктор Хрисанфович. Пробирает?

— Спасибо... Так ведь не июль — февраль на дворе,

— Да? Скажите, пожалуйста!..— весь сосредоточенный на своих выкладках, равнодушно удивился старший лейтенант и снова уткнулся в карту.

Командир засмеялся, надел шлем, приказал комендору:

— Старшина Гусак — в кубрик!

Гусака уже закачивало, а впереди еще многочасовый поход, и лучшего артиллериста надо беречь: мало ли что...

Капитан—лейтенант передвинул рычажки управления моторами — под палубой взревели могучие дизели, катер рванулся вперед.

Он мчался, задрав нос, и уже не форштевнем, а днищем разбивал встречные волны. По бортам, как два веера, выросли белопенные водяные гребни. За кормой бесновался бурун. Воздух стал плотным, упругим и не обдувал, а давил на лицо, на грудь. Неохотно кланяясь волне, катер стремительно несся все дальше в море — к линии дозора, к границе.

Однако скорость эта не была предельной. Просто катер взял самый экономичный ход — тридцать два узла. В переводе на «сухопутный» язык это означало без малого шестьдесят километров в час,— всего—навсего.

Зарево огней большого портового города скрылось в свинцовых сумерках. Близилась ночь. Командир осмотрелся: вокруг — ни силуэта, пи огонька. Одни волны — холодные, тревожные... На востоке свинцовые сумерки переходили в иссиня—черную полосу. Она приближалась, заволакивая небо. Посмотрев туда вслед за командиром, рулевой Гриценко констатировал:

— Свежеет.

— Что? — чуть подался к нему капитан—лейтенант.

— Свежеет, говорю, товарищ командир,— перекрывая юношеским тенорком рев двигателей, прокричал худощавый матрос.

Высокий, статный капитан—лейтенант чуть улыбнулся, кивнул в ответ и подал знак рукой,

Всегда рядом на мостике, крепко «сплаванные», матрос срочной службы и кадровый офицер были связаны той невысказанной дружбой, какая возникает лишь у моряков, испытанных морем и суровой пограничной службой. Командир был уверен в своей «левой руке» на мостике, рулевой безгранично верил в своего командира. В море они почти по разговаривали: Гриценко не догадывался, а как слово понимал каждый жест командира. Сейчас он означал «сменитесь и идите в кубрик».

Приоткрыв бронедверцу, старший лейтенант Санаев выглянул ив рубки на мостик:

— Поворот лево, курс двести пятьдесят три...

Описав поворот, катер лег на заданный курс. Командир включился в связь, приказал вахтенному радиотелеграфисту;

— Передайте в дивизион: «Двадцать один десять вышел на линию дозора, следую курсом двести пятьдесят три. ТК—812, Золотов».

— Есть!..

Радист повторил донесение, и быстро передал его ключом в эфир.

Катер шел уже параллельно границе. Ома была тут, совсем близко в нескольких кабельтовых по левому борту.

Государственная граница!..

Здесь, в море, нет ни пограничных знаков, ни застав, ни постов, ни КСП — ничего, что говорило бы о границе. Реально, зримо, она существует здесь только на карте. А на местности... На тысячи миль раскинулась морская пустыня, плещут повсюду одинаковые волны, и только навигационные приборы да особое чутье моряка—пограничника безошибочно видят в этой пустыне ту незримую линию, которая делит море на «наше» и «не наше».

Линия эта имеет много «ворот», широко и приветливо распахнутых для всех добрых гостей. Их суда идут открыто, гордо неся свой флаг днем и ярко освещенные ночью. Но есть и безымённые незванцы: без флага, без огней, они, тайком крадучись, норовят нарушить суверенность этой линии. Не с добром пробираются они к нашим берегам. И вот, чтобы не допустить этого, ведут в дозоры свои сторожевые корабли моряки—пограничники — подлинные труженики благородной службы.

...Похолодало. Сменивший Гриценко рулевой в шлеме, перчатках и теплом непромокаемом костюме стоял за штурвалом, похожий на средневекового рыцаря. «Пойти, что ли, и мне надеть все доспехи?» — посмотрев на него, подумал капитан—лейтенант, но, поежась, махнул рукой: «Успеется еще. Пока терпимо». И остался в шинели, лишь затянув ремешок шлема под подбородком.

Небо заволокло вовсе. Густая ночь плотно легла на море. Волнение усилилось. Затем пошел дождь со снегом вперемежку. Зорко осматриваясь лучом радиолокатора, катер шел сквозь тьму и непогоду, сторожа государственную границу...

В тесном пространстве моторного отсека дрожал и бился яростный гул могучих дизелей. Матовые плафоны лили мягкий голубоватый свет. Светло—серые тела дизелей, вокруг и сверху — белая эмаль, внизу под ногами — светлый сурик, не подлежащие окраске части механизмов надраены,— отсек блистал строгой светлой чистотой.

Как и везде на катере, тут каждый сантиметр места имел цену. Густое переплетение трубопроводов, тесное расположение главных и вспомогательных двигателей, механизмов управления, обслуживания, аварийного и ремонтного оборудования — и никакого неудобства!

Моторное отделение — сердце корабля. Вихревая скорость катера, радиосвязь, автоматика вооружения, гирокомпас, лаг, авторулевой, освещение, радиолокатор, отопление, даже камбуз — все замрет, если откажут двигатели. На аккумуляторах далеко не уйдешь. Как боевой корабль катер умрет: беспомощный, слепой, нестрашный, он станет лишь игрушкой равнодушных, недобрых волн.