Анатомия развода - Галина Щербакова

Мать - молодец, родила и вырастила, отец в этом же сорок втором погиб, а сестре мать сказала: «Умирать буду голодной смертью - в дом твой не постучу». Мать умерла, когда Вике был двадцать один год, и перед ней, испуганной и несчастной, набежавшая откуда-то родня поставила вопрос: «Неужели не позовешь родную сестру покойницы?» - «Да зовите кого хотите!» - закричала Вика. Но кто-то из старших взял ее за плечи, подвел к телефону и сказал: «Звони. Сама звони. Так по-людски». Тетка завопила с порога и рыдала настоящими слезами, такого обилия слез Вика ни до, ни после не видела. Дважды возле гроба тетка теряла сознание, ее еле-еле довели до кладбища, боялись, что умрет.

И эта удивительная, ни на что не похожая скорбь так потрясла Вику, что ей стало казаться: она-то не так любила мать, как сестра, потому что нет у нее ни слез, ни обмороков, и в могилу она не рвалась, а тетку едва удержали. Теткин муж, громадный седой генерал, на руках отнес ее в машину и увез.

На скромных поминках только и разговору было о генерале, машине, о том, как он нес жену, а она ничего себе женщина, килограммов восемьдесят, не меньше.

А потом был выход в генеральский дом. Вика, дитя московской коммуналки, вошла в квартиру, где пряно пахло чем-то необыкновенным. Потом она разобралась чем: генерал курил трубку, трубочный табак ему привозили откуда-то из-за границы, оттуда же «для отдушивания атмосферы» тетке передавали какие-то пакетики, которые она всюду рассовывала.

Вике дали на ноги необыкновенно вышитые тапочки, и она пошла по иноземному ковру, стесняясь заглядывать в комнаты слева и справа, мимо которых проходила, хотя ей очень этого хотелось. Ее привели в самую дальнюю, теткину комнату, и туда, будто из стен, просочились какие-то женщины с широкими некрасивыми пористыми лицами, но с таким покоем в глазах, что Вика даже растерялась: такие глаза она видела только на картинах старых художников или иконах. Все они были в каких-то шелковых капотах, все двигались бесшумно, говорили тихо, и Вика не выдержала: подошла к окну. На улице был шестьдесят третий год, мчались машины, у троллейбуса сорвался привод, из двери магазина торчала очередь, а прямо напротив окна висел портрет Валентины Терешковой, и глаза у нее были нормальные, живые и уставшие.

Вика повернулась к женщинам - и будто пропала улица с портретом и очередью.

Женщины в капотах оказались сестрами генерала, и, наверное, они были вполне хорошими людьми, но чувствовалась в них какая-то ирреальность, неправдоподобность. А тут еще раздался странный звук, как потом поняла Вика, это был гонг к обеду. И они тронулись по коридору, шелестя капотами, и завернули в одну из комнат, в которую Вика стеснялась заглянуть.

Вошел генерал в расстегнутом кителе. Он пожал племяннице руку и сел во главе стола. Женщина в фартуке подавала обед, все ели тихо, только слышались генеральские глотки. А за чаем уже говорили. Тетка рассказала мужу, что Вика - молодец: дважды не поступила в университет на очное, а теперь работает в корректорской и учится заочно. Генерал кивком одобрил поступки Вики. Тетка сказала, что учится Вика на редакторском отделении, и в этом месте сделала паузу. Вика решила, что паузу должна заполнить она, и уже было открыла рот, но все женщины повернули к ней свои «святые» лица, и она поняла - ей ничего говорить не положено.

– Ну что ж, - произнес генерал, - будем иметь своего редактора.

Видимо, именно для такого вывода и была предоставлена пауза, потому что тетка вся засветилась и высказала самое важное и самое главное:

– Иван Петрович пишет мемуары.

– Дадите почитать? - ляпнула Вика. И женщины покрыли ее такими презрительными взглядами, что она едва выкарабкалась наружу. Но генерал на нее не рассердился, наоборот, засмеялся и сказал, что вряд ли юной девушке так уж придутся по сердцу военные истории, ей другие истории нужны…

Женщины в капотах хихикнули. Потом генерал спросил их, что нового на свете? По тому, как они встрепенулись, Вика поняла, что ответы у них готовы и они привыкли давать генералу отчет.

Викина тетка сообщила, что «ту шубу» она решила все-таки не покупать, скорняк посмотрел и отсоветовал: не та мездра. Женщина в лиловом капоте пожаловалась, что у нее никак не получается изнаночный шов, а та, что была в сиреневом, сказала, что зря открыли у нас Ремарка, она никому-никому не советует его читать, сплошное хулиганство, а не литература. В малиновом посетовала, что покрылся плесенью клубничный джем, на что женщина в фартуке, убиравшая посуду, небрежно бросила: «Да переварила я его уже, переварила». - «Когда же?» - пискнула в малиновом, смущаясь неполноценностью своей информации, и тут Вика не выдержала и снова подошла к окну. Вид отсюда был другой, но и он не оставлял сомнений в шестьдесят третьем годе нашего столетия. Дети несли в авоськах макулатуру, под забором, согнувшись как в чреве матери, спал пьяный, в кинотеатре шел новый фильм «Гусарская баллада», из двери магазина высовывалась очередь… Всюду живые люди, с нормальными глазами, у которых наверняка нету ни капотов, ни серебряного гонга, ни иноземных ковров, а многие даже не знают, как не знает и Вика, что такое мездра… Все они бегут куда-то стремглав, и Вике так захотелось бежать вместе с ними, что она так прямо и сказала:

– Мне надо бежать.

Они провожали ее в прихожей все: и женщины, и генерал.

Смотрели, как она снимает вышитые тапочки и надевает свои триста раз чиненные босоножки, они все протянули ей руки лодочкой, а женщине в фартуке она крикнула куда-то в глубину квартиры: «До свиданья!»

Ответа она не услышала, да и немудрено - такая квартира. Всю дорогу домой Вика ощущала на себе запах генеральской квартиры, это был хороший, чистый запах, но ей стало легче, когда сквозь него проступил наконец запах ее собственных дешевеньких духов.

Потом генерал умер. Были пышные, по рангу, похороны. И она шла в близком к гробу кругу. Сначала она боялась за тетку, что та будет себя вести так, как на похоронах сестры - громко рыдать и рваться в могилу.

Но оказалось - ничего подобного. Тетка соответствовала ритуалу, как соответствовали ему печатный шаг, траурная пальба, непокрытые головы штатских. Она шла точно в такт музыке, нигде не сбилась, нигде не нарушила строй, и эта ее безупречность была Вике так же непонятна, как вопли на похоронах матери.

Родственные отношения так и не сложились. Вика всегда жила в своем времени, и ей было важно не выпасть из него, не дай бог не соответствовать ему, а тетка жила вне времени, и смерть генерала ничего в ее жизни, в сущности, не изменила. Уехала одна из сестер, та, которую она не любила. Еще одна умерла. Ушла женщина в фартуке, нашла себе работу - дворником в новом доме для дипломатических работников. Дали ей квартирку, даже телефон провели. Тетка осталась с одной из сестер, они постигали тайны изнаночных швов, ходили на дневные сеансы в кино, сердились, если в магазине продавали мороженый творог, писали жалобы и добивались своего - им выносили откуда-то свежий творог, только-только из-под коровки.

Поэтому тетка считала, что умеет жить так, как надо, и всего можно добиться правильными действиями, и это глупости, если говорят, что чего-то где-то не хватает: напишите в жалобную книгу - и вам дадут то, что вы хотите.

В редкие встречи Вика не вступала с ней ни в объяснения, ни в конфликты. Иногда грешная мысль приходила в голову: ну вот умрет сестра генерала, она намного старше тетки, потом в конце концов умрет и тетка. Кому останутся эти иноземные ковры, бесчисленные сервизы, серебряный гонг, шубы, палантины, боа?

Детей у тетки нет, а племянница у нее одна - она, Вика. Но нельзя было вообразить себя владелицей всего генеральского богатства, как нельзя, к примеру, перенестись в другое время. «Кому-то достанется», - равнодушно думала Вика. А вот попросить у тетки взаймы можно. Деньги у нее есть, по мелочи она ее иногда выручала, хотя радости от этого Вика не испытывала. «Почему у тебя нет денег? - спрашивала тетка. - Ты же работаешь?»

В этот раз Вика не могла сразу придумать, для чего ей нужны целых три тысячи. Идея объяснения родилась у нее спонтанно: эти деньги - отступные для жены человека, за которого Вика выходит замуж. Шелковые женщины разинули рты. Но Вика и вообразить себе не могла, как ловко она попала в точку. Во-первых, от женщины, которая такая материалистка (берет за мужа деньги), конечно, надо уходить. Как он (имелся в виду. Алексей) жил с ней до этого? Во-вторых, об этом надо сообщить в общественные организации. Кто она? Учительница? Она не имеет права преподавать в школе! Вика уговорила их не принимать никаких мер, пока все не устроится, а потом уж, потом, можно будет эту историю раскрутить. В общем, тетка пообещала сходить в сберкассу и снять три тысячи.

– Я напишу расписку, - сказала Вика.

– Глупости, - возмутилась тетка. - Что мы - чужие? - И срок она не стала оговаривать, больше того, добавила: - А может, я и умру скоро, так тебе и думать о долге не придется.