Не откладывай убийство на завтра - Людмила Ситникова

– Т-там… в т-туалете…

– Кто там?

– Антон!

– И что?

– Он… умер!..

Марина вскочила, метнувшись к двери с табличкой «М».

– Нет… он в женском!

Дальнейшие события Копейкина помнила с трудом. Она продолжала сидеть на полу, когда услышала крик Марины, потом та выбежала и понеслась по коридору. Затем люди… много людей, они кричали, всхлипывали, хватались за головы.

Лилиана помогала Копейкиной подняться, в этот момент в коридоре появился Круглов. Белый, как полотно, Любомир намеревался зайти в туалет, но Ручкин вовремя схватил актера за руку.

– Любомир, лучше не ходи туда.

– Отойди с дороги, – процедил Круглов.

Спустя десять минут Любомир, опираясь на руку Константина Вольдемаровича, подошел к стене.

– Господи милосердный, что же такое делается, что тут творится, Костя?!

– Любомир, держись!

– Антон… – Круглов не слышал слов режиссера. – Антон, – твердил он, подобно старой испорченной пластинке.

Любомир медленно опустился на корточки, закрыв лицо руками. Серебрякова положила руку на плечо коллеги.

– Дорогой… мне жаль, очень жаль, не знаю, что еще можно сказать.

– Ничего говорить не надо, слова бессмысленны, они не помогут.

– Крепись, – Лилиана вернулась к Катарине. – Как все произошло?

– Я зашла в туалет и увидела его туфлю, потом открыла дверь, а он… он там…

– Это проклятая черная полоса невезения! Нас преследуют неудачи, словно группу действительно кто-то проклял. – Ручкин ходил по коридору, дымя сигаретой. – Опять милиция, опять они приедут… Кошмар! Катастрофа!

Круглов встал и нетвердой походкой подошел к режиссеру.

– Старик, я не смогу завтра присутствовать на съемках, понимаешь…

– Только не это! Любомир, одумайся, мы и так выбиваемся из плана, это невозможно!!!

– Ты понимаешь мои чувства?

– Отлично понимаю, но могу лишь посочувствовать, это страшный удар, но ставить под удар картину нельзя! У тебя завтра ответственная сцена, не может быть и речи о том, чтобы ее отменить.

– Ты можешь снимать?.. После такого?

– Друг мой, ты должен присутствовать на площадке… в девять ноль-ноль, и ни минутой позже.

– А если я не приду? – актер с вызовом смотрел на Ручкина.

Константин Вольдемарович опустил глаза.

– Пойми, не я решаю, я режиссер, а есть еще продюсер. Боюсь, если ты позволишь себе тормозить съемку, тебя уберут. Мне ли говорить, как это делается: твой герой внезапно заболеет или попадет в автокатастрофу… да, в конце концов, покончит жизнь самоубийством. И все – ты выпадешь из обоймы. Кроме сериала, ты нигде не занят, он – твоя работа, не советую рисковать. Подумай о будущем, – Ручкин отошел в сторону.

Катарина смотрела на Круглова, и сердце ее разрывалось от жалости. Она понимала его… ох, как она его понимала! Любомир – в трауре, в обычных ситуациях людей в такие моменты окружают заботой и пониманием, а Круглов натолкнулся на стену отчуждения. Никто не хотел его понимать и мириться с его переживаниями, мир шоу-бизнеса жесток и коварен! Катарина в который раз в этом убедилась.

В течение следующего часа Копейкина давала показания сотрудникам правоохранительных органов. Когда она закончила рассказ, майор, низенький плотный мужчина средних лет, сказал, что ей придется проехать с ними.

– Это еще зачем? – испугалась Катка.

– Необходимо, чтобы вы еще раз рассказали то, о чем поведали сейчас, мы составим протокол.

– Но я же все рассказала, почему вы сразу не записали?

– Таковы правила.

Катарина нашла Серебрякову.

– Лилиана Всеволодовна, мне жаль, но, думаю, сегодня не смогу поехать к вам, майор сказал…

– Я понимаю, сама справлюсь, только убедительная просьба: не опаздывай завтра. Помнишь, в семь часов?

– Конечно, до свидания.

В отделении Копейкину продержали больше часа, и, когда она наконец оказалась на улице, часы показывали половину двенадцатого.

Катарина села в машину, уставилась на руль. Перед ее глазами постоянно возникал Антон. Она видела его образ настолько отчетливо, что пришлось сильно зажмуриться, дабы видение исчезло.

– Ну и как мы поступим дальше, госпожа Копейкина? – спросила она у отражения в зеркальце.

Смерть, вернее, убийство Антона Катка связывала со смертью Татьяны.

– Идея Карповна сказала, что она общалась с Леной Мишуковой, значит, с Леной и надо поговорить.

Катка находилась недалеко от главной панели города, то бишь Тверской, и в ее голове возник план.

– Конечно, вероятность маленькая, но попробовать стоит.

Копейкина не сомневалась, что проституток с именем Лена на Тверской пруд пруди, но все же решила попытать счастья. О том, как снимать ночных бабочек, Ката знала лишь по фильмам, проще говоря, она ничего не знала. В кино все выглядело очень просто: подъезжаешь, сажаешь девицу в машину, и дуй куда хочешь.

Заметив издали жриц любви, Копейкина, нацепив на лицо нахальную улыбку, притормозила. Она решила вести себя дерзко, во всяком случае, в кино парни, снимающие проституток, ведут себя именно так.

Две девицы, от силы лет двадцати от роду, со скучающим видом посмотрели на тачку Копейкиной.

Катарина приспустила стекло и властным голосом крикнула:

– Эй ты, а ну, иди сюда!

«Интересно, нужно было добавить «мать твою» или нет?»

Девица подняла нарисованные брови и, выплюнув изо рта жвачку, не менее дерзко спросила:

– Это ты мне?

– Тебе, тебе… уши, что ли, заложило, мать твою!

«Ну вот и сказала, молодец».

– Видала? – путана повернулась к коллеге.

– Борзая телка.

– Ну… мне долго ждать?

Девушка медленно подошла к «Фиату».

– У тебя проблемы, тетя?

– Ты кого тетей называешь?

– Че разоралась, по башке захотела огрести?

– Да как вы разговариваете? – вспыхнула Катка.

– Не нравится, можешь оставить запись в книге жалоб и предложений, – путана заржала.

– А ну… где тут у вас главный? – Катарина знала, опять же, из фильмов: у проституток есть так называемые «мамки», именно с ней Копейкина и хотела побеседовать.

– Главный? Слышь, Надюх, эта лохня, наверное, только сегодня из леса приехала, – ночная бабочка закурила, выпустила струю дыма в лицо Копейкиной и не спеша потопала обратно. – Вали отсюда, пока не нарвалась.

Вот когда пожалеешь, что рядом нет Розалии Станиславовны, уж кто-кто, а свекровь умеет разговаривать с хамами.

Решив сменить тактику, Ката вышла из машины, приблизившись к размалеванным красавицам.

– Послушайте, девушки… – сказала она своим обычным голосом.

– Девушек здесь нет, девушки спят давным-давно.

– Точно, – засмеялась вторая.

– Я неправильно начала разговор, извините, что наорала. Мне нужно поговорить с вашей смотрящей… вернее, с «мамкой».

Надюха осмотрела Катарину с головы до ног.

– Ты кто такая?

– Катарина.

– Да ты че, сама Катарина, ну, класс!

– Я серьезно.

– Нам по фигу, как тебя зовут, чего ты здесь вынюхиваешь?

– Нужна информация.

– Позвони в ноль-девять, – веселились путаны.

– Пять баллов, Надюх!

– Среди вас есть актрисы? – Катарина чувствовала себя полнейшей идиоткой.

– Да среди нас вообще одни актрисы, – проговорила блондинка.

Надя отошла в сторону и достала мобильный.

– А Лену Мишукову знаешь?

– Я тебе не справочное бюро, за каким хреном привязалась?

Надежда подошла к подруге и, мерзко ухмыляясь, известила:

– Сейчас тебе все разъяснят.

Не успела Копейкина ответить, как за ее спиной, словно из ниоткуда, вырос здоровенный мужик.

– Проблемы?

Катка пошатнулась.

– Вы кто?

– Ты чего мешаешь девчонкам работать?

– Я… мне…

– Если хочешь снять для себя бабу, так и скажи, а нет… попутного ветра в горбатую спину.

– Никого я снимать не хочу, а вы… – Кату осенило, – их «мамка»?

– Чего?

– Ой… я хотела сказать, «папка»… ну, в смысле, сутенер?

– Коль, да она больная на голову!

Мужик сплюнул на асфальт и вытащил руки из карманов джинсов.

– Я все поняла! – Ката попятилась к машине. – Спокойно… уже уезжаю, приятной вам ночи, девочки, всех благ, трудовых, так сказать, успехов.

Запрыгнув в салон, Катка завела мотор и надавила на газ.

– Ну и идиотка, – выговаривала она себе, – просто клиническая дура, за каким хреном я приперлась на Тверскую? Наверняка у Мишуковой имеется квартира, можно узнать адрес и нанести визит, так нет, чуть проблем не нажила на свою бестолковую голову.

У подъезда, подняв голову, Ката увидела свет в своей кухне.

«Интересно, кто из них еще не спит?»

Полуночником, а вернее, полуночницами оказались Рита и Ангелина Дормидонтовна.

– Ничего себе ты домой возвращаешься, – буркнула старуха.

– Тяжелый день выдался, устала, как собака.

– Ужинать будешь?

– Не откажусь.

Ангелина Дормидонтовна потерла руки.

– Принесла?

– Что?

– Автограф Лилианочки Серебряковой?