Схватка - Александр Ольбик

Человек с автоматом, кашлянув в кулак, произнес:

— Здесь вместе с гаражом…

— О гараже потом поговорим, — перебил охранника вождь. — Меня интересует общая квадратура жилой площади.

— Четыреста пятьдесят квадратных метров. Вместе с сауной. Бассейн и бильярдная не в счет.

— Вот видишь, Арефьев, мой начальник охраны Михайло Кривозуб все о тебе знает и может даже назвать балансовую стоимость этой недвижимости, — Расколов картинно развел руками. — А как ты посмотришь на то, что мы сейчас с тобой оформим купчую? Во сколько ты сам оцениваешь свое добро?

— Боюсь, это тебе не по карману… — при упоминании слова «Кривозуб» Арефьев вспомнил разговор с Шедовым о его племянниках близнецах.

— А мы округлим…в счет страховки за потерю моих бабок, — Расколов взглянул на часы. — Скоро утро и до рассвета мы должны с тобой уладить все формальности.

— Я на твоих деньгах потерял шестерых своих людей. Молодых пацанов. И я от своих обязательств не отказываюсь и деньги, которые, благодаря продажности посредника перешли в руки другой банды, я верну. Вопрос только во времени…

— Это все пустые словеса, а мне нужны гарантии. Что у джигита самое дорогое? Свобода, конь и жена! Я сейчас могу забрать у тебя все — и свободу, и коня, и жену… Верно, Михайло? — взгляд в сторону телохранителя. — Сколько у него машин?

— Четыре иномарки, — подсказал Кривозуб. — BMW, два «мерседеса» и два «джипа», но все тачки не тянут даже на полмиллиона.

Расколов в упор уставился на стеклянный стол с медной русалкой.

— Возьми, Михайло, человека и пройдись по хате, — приказал Расколов, — Может, у него в сундуке золотое руно или сокровища Алладина спрятаны…

Кривозуб отслоился от кресла, где сидел его шеф, и с одним из охранников направился вглубь дома. Арефьев проводил их таким взглядом, что даже видавший виды Расколов поежился.

— Верни людей, — сказал Арефьев, — не усугубляй дело. Если хоть одна вещь в доме будет сдвинута с места, забудь об утре…

Пьяно ухмыльнувшись, Расколов отпарировал:

— Пока ты меня стращаешь, я оставлю тебя в одних кальсонах. А захочу и их сдеру и любой из моих молодцов опустит тебя ниже подвала.

Арефьев смертельно побледнел.

— Идет, я твои слова принял к сведению, — желваки на щеках хозяина дома железно взбугрились. — Только потом, Раскол, никого не вини. Потеряешь все, вплоть до своей грязной душонки.

С шумом откинулась дверь и вошел Кривозуб. В руках нес картину.

— Что это за дерьмо? — спросил Расколов.

Полотно поставили на спинку кресла и все увидели ничего из себя не представляющую голубую вазу с цветами, стоящую на синей скатерти.

— Зачем ты притащил эту мазню? — Расколов подошел вплотную к картине.

До Арефьева донесся плач Златы. Он напрягся, кулаки непроизвольно сжались.

— Это Анри Матисс, — сказал он. — Забирайте и катитесь отсюда к чертовой матери.

— Это жидовская мазня ничего не стоит, — поморщился Расколов. — И потом, здесь нет подписи художника… Михайло, — обратился Расколов к Кривозубу, — бери ручку и пиши купчую… — И Расколов начал диктовать: — Я, Арефьев Герман, такого-то года рождения, проживающий по такому-то адресу, все свое имущество переступаю Расколову…Впрочем, погоди, не так…Все свое недвижимое имущество, оцениваемое в один рубль ноль-ноль копеек, переступаю гражданину Расколову…

Неизвестно, что бы еще умного изрек Расколов, если бы вдруг не отворилась балконная дверь и в проеме не показался Петр Раздрыкин — козий пастух. Он был не один — одной рукой он обнимал за шею незнакомого Арефьеву человека, в другой руке держал косу без косовища, прижимая ее к сонной артерии плененного.

— Приветствую вас, гопники! — выкрикнул Раздрыкин и демонстративно вдавил жало косы в кадык заложника. И все отчетливо увидели, как по светлому воротнику куртки потекла струйка буро-красной жидкости.

— Ах, сволочь! — кинулся к двери Кривозуб. — Счас я этому пикадору снесу черепушку, — он поиграл автоматом.

— Стой! — осадил охранника Расколов. Его глаза напоминали две оловянные плошки. — Кто этот фармазон? Почему он еще дышит? — Расколов бросил изничтожающий взгляд на Арефьева и тут же перевел его на Кривозуба. — Михайло, мать-перемать и еще раз мать-перемать, где наши люди?

— Твои балахвосты были слишком самоуверенны, но они не у себя дома, — пастух, словно смычком, угрожающе повел косой. — У меня затекает рука, поэтому быстрее выметайтесь…

— Гена, блин, — обратился Кривозуб к своему пленному охраннику, — как ты мог попасть в такое мутьё? Где остальные? Где Митрофан, где Гусь? — в ярости Кривозуб ударил кулаком по картине и та косо спланировала на пол. И словно окурок, охранник каблуком стал вдавливать холст в землю. Но этого ему показалось мало и он, подняв ногу в тяжелых ботинках, обрушил ее на багет. Рама треснула и крошки гипса разлетелись по ковру.

Арефьев вскочил с дивана, но его тут же сбили с ног и он лицом упал на пол. Один из помощников Расколова прижал его голову к ковру, другой уселся ему на ноги. В поясницу уперся ствол пистолета. Арефьев застонал от пронзившей все тело боли. И все увидели как наотмашь хлобыстнула дверь и из нее живой торпедой, без единого звука, выбросилась Ронда и, перемахнув спинку дивана, обрушилась на того, кто сидел на голове Арефьева. Собака мощным обхватом лап, широкой грудью сбила обидчика со своего хозяина и мертвой хваткой вцепилась чужаку в горло.

Арефьеву невыносимо стало больно, он ощущал мощные толчки ног своего четвероногого друга, терзающего сидящего на нем человека. Арефьев уже терял сознание, когда услышал звон разбитого стекла и взвинченный голос Воробьева:

— Не двигаться, стволы — от себя!

»Вадим, задай им как следует перца», — шептали губы Арефьева.

Расколов, путаясь в длинных полах плаща, упал за диван, Кривозуб метнулся за спинку кресла, на ходу он передергивая затвор автомата. Пастух и тот, кого он держал под косой, застыли на месте, словно изваяние рабочего с крестьянкой. И когда Кривозуб выстрелил в сторону разбитого окна, оттуда мгновенно отреагировал автомат Воробьева. Синие факелки стократно отразились в большой хрустальной люстре. Где-то в дальних пределах дома послышались крики Златы.

Несколько пуль прошли над диваном и, отрикошетив от кирпичной стены, упали смятыми червячками на пол. Запахло сгоревшей смазкой и порохом.

— Михайло, спрячь, пушку! — истерично заорал Расколов. — Гоним, пока нас тут не замочили…

Люди, сидевшие на Арефьеве, скатились с него и подгоняемые рыком Ронды, бросились в коридор. Мгновенно ситуация в доме начала кардинально меняться. Пастух оттолкнул от себя заложника, зло плюнул и вытерся рукавом надетой на голое тело фуфайки.

В двери вошли Голощеков с Буханцом. Последний держал наготове АК. Они подошли к Арефьеву и помогли ему подняться. Со стороны лестницы бежала Злата. Она плакала и смеялась. Женщину едва не сбила с ног крутившаяся у колен хозяйки Ронда.

Голощеков сказал:

— Расколов со своей шоблой еще находится в пределах досягаемости…Может, оставить его навсегда на Мертвом поле?

— Пусть катится, — Арефьев находился на грани нервного срыва. — Боль одолевала его. Он нежно обнял жену и стал вытирать с ее щек слезы. — Идем, милая, мне надо сделать укол…

Они поднялись наверх, в спальню, и Арефьев прилег на кровать. Злата подала ему шприц и флакончик со спиртом.

— Какой ужас! — говорила женщина и не могла удержать слезы.

— Все позади, помоги мне одеться.

Где-то за окном они услышали милицейскую сирену. Через пару минут постучал Голощеков и доложил о прибытии подполковника Коризно.

— Э, черт! Подожди меня здесь, — сказал он жене, а сам с Голощековым пошел вниз.

Действительно, за калиткой, возле служебной машины, стоял начальник милиции Опалихи. Они поздоровались.

— Сержант нашей ППС доложил мне, что вроде бы в этом районе слышится стрельба. Ночь все-таки, а тут еще какие-то подозрительные иномарки мотаются…

— Нет, у нас пока все в порядке, — Арефьев благодарил Бога за то, что разговор происходи в темноте. — Мне тоже показалось, что где-то поблизости стреляли…

— Вот в том-то и дело, — сдержанно проговорил Коризно, — здесь такой район, не зря ведь зовется Мертвым полем…Сержант! — крикнул он в сторону «лендровера», — передай в дежурную часть, что у строения ?9 все спокойно. — И снова Арефьеву: — На всякий случай проедем к рощице, а вдруг там резвятся какие-нибудь пацаны …

— Вашей профессии, Михаил Иванович, не позавидуешь, — Арефьев поежился, порыв ветра захолодил спину.

— До встречи, Герман Олегович, — попрощался подполковник, садясь в машину.

— Всего хорошего, — стараясь быть спокойным, ответил Арефьев.

Когда милиция уехала, Арефьев вернулся к дому. Злата ожидала его на крыльце. Она дрожала, словно осиновый лист, и тихонько плакала.