Город Света - Людмила Петрушевская

Тут никто ничего такого не требовал, не спрашивал: "Где ты живешь, мальчик?", хотя Кузя давно уже знал назубок свой адрес и даже сейчас потихоньку его повторял, частично вслух. Просто так:

- Дом тридцать четыре, квартира двадцать три.

Сирень быстро шла впереди, Кузя с Мишей на руках еле поспевал за ней.

Но уже началась какая-то тихая радость, как будто Кузя мог вот-вот увидеть бабушку, папу и маму, и вдруг там будет родной двор, а там, рядом с песочницей за столиком около качелей, окажутся все знакомые - дядя Юра и дядя Коля, которые всегда любили поговорить с Кузей, узнать у него как дела и не хочет ли бабушка с ними отдохнуть малёк.

Почему бабушка все время и уводила Кузю гулять в сквер.

Но ничего такого не оказалось, когда Сирень ввела их в какие-то красивые кудрявые ворота, сплошь увитые розами.

В ее доме оказались деревянные, но как будто кружевные сквозные двери, а за ними был сад, потом опять цветы, колонны, башня, увитая листьями, потом солнечная поляна и замок: разноцветные стеклянные стены, мраморные ворота, фонтан в центре, заросли цветов, как облака...

И тут пролетела розовая птичка (Миша на руках насторожился, встопорщился, а птичка сказала: "Как раз!" - и закачалась на ветке цветущего дерева, словно нарочно, очень близко), потом их посадили за стол (Миша сел на отдельное сиденье, довольно высокое, как для маленьких, и со специальным лоточком).

Вдруг Миша сказал:

- Я не люблю цветы. Я их не ем.

- А вы попробуйте, Мельхиор, - засмеялась Сирень.

Кузе дали на тарелке тоже какие-то цветы. Он сидел, опустив голову, и боялся взглянуть на хозяйку.

- Ешь, ребенок, тебе надо набраться сил, - прозвучал вдруг нежный голосок.

На тарелке танцевала маленькая девочка. Еще новости!

Девочка взяла в руки цветок, белый и блестящий, и поднесла прямо ко рту Кузи.

- Ам, - сказала вдруг она крикливым голосом бабушки. От неожиданности Кузя открыл рот, а когда закрыл, то пришлось что-то жевать, сладкое и вкусное. Мороженое, вот что! Но не ледяное, а прохладное.

У Мельхиора на лоточке тоже работал какой-то малюсенький мальчик, и Мельхиор принимал от него на вилке полные охапки мелких цветочков, жевал и облизывался.

- Ну как тебе жареное мясо? - поинтересовался Мельхиор у Кузи.

Кузя постеснялся ответить, что у него мороженое.

- Вкусно.

- Как баба Лена приготовила, - заметил Мельхиор. - Как дома.

Они так долго ели, причем мороженое у Кузи все время было разного вкуса, в конце даже с шоколадками, мелкими орешками и чем-то воздушным и хрустящим.

- Вкусно? - спросил Мельхиор. - Волшебная жареная рыбка!

- Да.

- Мм. А курочка! - сладко пропел Мельхиор, принимая последние цветочки. - Я в упоении!

После обеда над Мишкой заплясали две розовые птички со словами: "Ну Мельхиор, ну пойдем" - и стали манить на диван.

Мельхиор вздыбился было при виде птичек, закрутил хвостом, но потом быстро смягчился, сказал: "Куда это вы меня", потом сказал, как бы оправдываясь: "Совершенно неохота жрать" - и оказался на низком, мягком диване. Там он потоптался, выделывая круги, и вдруг заговорил:

- Баба Лена, вы прелесть. Спасибо за обед. Разрешите улечься к вам на ручки.

Что-то ему все время не то казалось. То рыбка, то баба Лена.

Что касается Кузи, то он от этого так затосковал по бабушке, что чуть не заплакал.

- Кузя, - сказала Сирень, - посмотри.

Он заснул мгновенно и что-то во сне видел, то войны и сражения, а то голод, тьму, казни, когда людей прибивали к столбам с перекладиной и оставляли под палящим солнцем, потом он видел, как львы валят и грызут женщин, детей и стариков в каких-то специальных цирках, на глазах у радостно кричащей толпы, видел шеренги худых мальчиков, босых и в тряпье, идущих колоннами, видел несущиеся высокие наводнения, в которых мелькали кричащие головы и отчаянно бьющие по волнам руки, видел землетрясения, когда целые города проваливались в пекло, а на земле горели неугасимые пожары, при этом он все время спасал кого-то и его спасали, выручали, протягивали ему руку. Он видел горящих на кострах девушек, пролетал над полями, затянутыми пеленой отравляющего газа, и солдаты в окопах сваливались, надсадно кашляя, плюясь кровью... Он видел, как забавлялись, пыхтя, краснорожие смеющиеся мужики, как они распарывали штыками животы, заливали в чужие глотки кислоту, рубили штыками детей, видел, как голые люди толпами смотрели в потолок, откуда шел ядовитый газ, и как они падали и рвали ногтями рты, задыхаясь, и седели прямо на глазах, все - молодые и старые. А эти седые волосы состригали потом у мертвых такие же истощенные людишки в полосатых, истрепанных одеждах и набивали ими матрацы... Он видел такие же тени в кандалах на обледенелых просторах, они рубили деревья или возили тачки с мерзлой землей, где содержался уран, и этих работников, уже мертвых, складывали штабелями до лета, с номерками на ногах... Потом он увидел огромные, как грозовые облака, грибообразные взрывы, людей, которые обращались в тени на камне... Видел больных малышей, они складывали из бумаги журавликов, прежде чем умереть... Видел валящиеся, разорванные у вершины высочайшие дома, видел горящие в самолетах тела, кого-то, кто махал белым листом бумаги из окна на шестнадцатом этаже, надеясь на спасение, а потом прыгнул и летел до самой земли... Видел женщин, худых как скелеты, прижимающих к себе таких же истощенных детей. Видел человека, который, согнувшись под тяжестью наваленного на него мусора в недрах машины-пресса, говорил со своей матерью по телефону, пока его совсем не раздавило... Помощь не пришла, он не знал, где эта машина, а Кузя не успел, хотя мчался на вертолете. Он видел, как рождаются дети, как умирают, как болеют и как тяжело работают люди, как они танцуют и веселятся как ни в чем не бывало, беседуют за длинными столами, заставленными посудой, как они болтают по телефону, убивают по телефону ради денег, как мучают привязанных детей и снимают это на пленку, а потом смотрят и хохочут... Он видел, как курят, как жуют и глотают, всасывают, запускают в себя иглами медленно действующие яды, как торгуют ими, богатеют на этом и что происходит потом с их собственными потомками. Он видел убивающих себя девочек, которые летели с крыши пятиэтажного дома, взявшись за руки... Опять не успел, хотел их подхватить у самой земли, но промахнулся. Он видел, как молятся, оставив обувь на улице, покрыв голову, открыв голову, лежа распростершись, стоя, сидя, плача, в одиночестве, в толпе на площади под окном одного святого человека, или прислонившись к стене, или вокруг огромного черного камня... И потом, обвязав себя взрывчаткой, идут на смерть, молоденькие, почти дети... А их родители смотрят вслед, кивая и не смея плакать.

Потом он проснулся на диване, рядом с тихо дышащим Мишкой, обнял его, почесал за ушком. (Мишка басом сказал: "Еще и чуть левее".) Вскочил.

- Господи, нам уже пора, - сказал он.

Кот Миша открыл глаза и важно сообщил:

- Я многое понял, простите.

Он, видимо, адресовался к двум розовым птичкам, которые сидели прямо над ним, на расстоянии полулапы. Птички покивали, и одна ответила:

- Бывает.

- Я вернусь, - нежно пропела Сирень, - через некоторое время. Ты меня дождешься. Все, пока.

Миша важно протянул ей лапку, спрятав свои крючки. Попрощались.

Потом Сирень хотела погладить Кузю по голове, но Кузя, хмурый, стоял так печально, так одиноко, что Сирень сдержалась.

Затем Кузя взял Мишу на ручки, и они пошли вон из города как пришли, пешком по улице.

Мимо проплывали огромные, какие-то прозрачные дома со сверкающими куполами, а вокруг них нежно пахли сады, белые и розовые. Счастье расплывалось в воздухе, сердце у Кузи подпрыгивало от радости, Мишка же произносил длинный монолог о том, что каждое живое существо нуждается в защите, и хватит убивать-то, дураки.

Глава двенадцатая

ВАЛЕРА В БОРЬБЕ

- Оглянись, Валера, - сказала баба Лена, волоча три елки. - Где ты находишься.

Валера наконец пришел в себя.

- В больнице?

Баба Лена засмеялась.

- Нет, это вас приветствует телепрограмма "Чудо"! Такая как бы передача по телевидению. Нас снимают. Скрытой камерой. Как мы, земляне, можем очистить помещение. И с какой скоростью.

Она надеялась, что Валера примется ей помогать. Но не тут-то было. Помогал он только посторонним, причем бабам со своей работы. Вешал полки. Приходил домой угостившись.

- Телевидение? - глупо сказал Валера и стал обтряхиваться. - Я упал же!

- Как упал? С дуба? - спросила баба Лена.

- Как упал? Это ты меня послала, а я на твоем компоте подсклизнулся! как можно тише объяснил Валера. - Со всей силы ёкнулся! А я тебя только спросил, почему с землей и соленый компот. И пролил маленько, плеснул, типа того... Ты меня послала, а я ногой так... В лужу попал, типа. Упал, очнулся - я в "Скорой помощи". Спрашиваю, куда меня везут, отвечают: на рентген. Выгрузили и уехали, елки. Вместо рентгена ты сидишь.