Жертва Венеры - Анна Христолюбова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вернулся Митя, присел рядом. Погладил по плечу – Маша сжала зубы: плечи после вчерашнего знакомства с арапником пострадали больше всего, и даже шевелить ими ей было больно.
– Зачем ты это сделал? – Голос прозвучал глухо, как из могилы. – Ты тоже предал меня…
– Дурочка, – в тоне Мити послышалась обычная нежность, – ну куда бы ты побежала? Ты же не знаешь, где он квартирует… А с девицами, что простоволосые в одиночестве бродят по улицам, случаются очень скверные вещи.
Он потянул её за плечо, заставив повернуться лицом. Взял за руку.
– Ну что ты так отчаиваешься? В тебе упрямство взыграло. Взгляни на это сватовство спокойно. Князь не просто блестящая партия – это всё равно, что за королевича замуж пойти! Ты не представляешь, как он богат! У него двадцать тысяч душ! У него деревни, дома! Он дружится с такими людьми при дворе, на коих иные и взглянуть издали за счастье почитают. У него впереди блестящий карьер! Ты за ним будешь, как у Христа за пазухой. А знаешь, как он дамам любезен? Да по нему пол-Москвы сохнет, любая богатая невеста за него бегом побежит, а он тебя, бесприданницу, хочет взять! Ровно присушила ты его. С ума свела! Помнишь, герр Краузе нам читал из книжицы французского кавалера Ларошфуко – из двоих любовников один любит, а второй дозволяет себя любить! Машка, поверь, лучше дозволять, чем любить самой. Он тебя на руках носить станет, всякую прихоть исполнять!
Маша подняла на брата сердитый взгляд:
– Да не нужен он мне! Я Фёдору обещалась!
– Зачем тебе Фёдор? Их же даже сравнить нельзя: Порецкий – красавец, богатый, образованный, а Фёдор твой? Смотреть не на что, и вошь в кармане! В Адмиралтейств-коллегии малая сошка. Сошкой и останется – из армии его списали и в коллегии никаких першпектив.
Маша резко села, оказавшись с братом лицом к лицу.
– Не смей так говорить! Да если бы не он, меня бы медведь задрал, как того мальчишку! Фёдор мне жизнь спас!
Митя нахмурился, в линии губ проступило что-то жёсткое:
– Опамятуйся! Ты же не жеманница балованная, чтобы амурным мечтаниям предаваться и вокруг ничего не замечать! Хочешь до самой могилы нужду мыкать? Посмотри округ, нешто тебе нравится этак – чулки себе штопать, капусту полоть, бельё самой стирать? На матушку погляди – ей тридцать шесть, а она смотрится старше княгини Трубецкой, что седьмой десяток разменяла! Ты тоже так хочешь: чтоб через десять лет руки в цыпках, распухшие пальцы и спина согбенная? А пойдёшь за князя, он всех нас из грязи вытащит…
Маша горько усмехнулась:
– Вон оно что… И ты туда же? Такой же, как Парашка! Тебе что, тоже приданое надобно?! – Голос зазвенел, перешёл на крик: – Я за Фёдора хочу! Слышишь?! Это моя жизнь! Почему ради того, чтобы Дунька с Парашкой приданое получили, я должна выходить за того, которого не люблю?! Фёдор тогда в церкви спрашивал, не неволят ли меня за него замуж идти, а князю твоему разлюбезному и заботы нет, что я чувствую! Для него я не человек – кукла! Балованный барчук, привыкший все свои похотения исполнять! Да только я не его девка дворовая!
Митя зажал ей ладонью рот.
– Чего орёшь, ровно режут тебя? Там, небось, Парашка под дверью уши вострит!
Маша судорожно вздохнула и заговорила уже тихо и горько:
– Митенька, неужто ты тоже против меня? Ты же всегда меня защищал, даже от матушки… Даже когда нам по четыре года было. Помнишь, как на нас собака бродячая напала? А сколько раз ты на себя мои проказы брал и розгами тебя драли ни за что? Ты же мой самый близкий человек! Мы с тобой с самых родин вместе, даже раньше. Мне кажется, я ещё в матушкиной утробе знала, что ты рядом, и мне не было страшно и одиноко.
Глаза налились слезами, и Митя порывисто обнял её.
– Я всегда знала: даже если все будут против, ты меня не бросишь. Никогда.
Она вырвалась из его объятий, резко дёрнула шнурок, растянула ворот рубахи, обнажив плечи и спину:
– Смотри!
– Что это? – прошептал Митя, с ужасом глядя на багрово-синие полосы кровоподтёков.
– Плеть. Батюшка поучил. Митька, – Маша твёрдо посмотрела ему в глаза, – я не пойду за князя. Даже если батюшка меня до смерти убьёт. Силой в церкву потащат – у алтаря «нет» скажу. Насилкой повенчают – утоплюсь, с колокольни выброшусь! Помоги мне, Митенька! – Она соскользнула с сундука и упала к его ногам, обхватив за колени. – Мне больше не на кого уповать…
– Да как же я помогу? Разве отец меня послушает?
– Отнеси Фёдору эпистолку. Он ведь не знает ничего толком, вдруг думает, что я сама расхотела за него идти. Ну вот как ты говоришь – на богатство князево разлакомилась… Расскажи ему всё!
– Он Порецкого на дуэль вызовет, такие вещи только кровью решаются.
– На дуэль? – Маша побледнела. – Разве возможно ему на дуэли драться? У него же нога калечная!
– Кодекс не запрещает.
– А князь? Он фехтует хорошо?
Митя вздохнул:
– Он на спор левой рукой против двух офицеров бился. И победил. Да и на дуэлях ему драться приходилось не раз. Говорю же – дамы по нему с ума сходят, в числе их и замужние.
Маша вскочила:
– Нет! Не рассказывай Фёдору ничего! Эпистолку передай и скажи, что люблю и хочу бежать с ним.
– Как же ты убежишь? Тебя теперь пуще глаза сторожить станут…
– Покуда не знаю. – Маша вздохнула. – Ты же поможешь мне, правда?
И она вновь заглянула брату в глаза.
***
Фёдор Ладыженский встретил Митю неласково.
– Вы явились принести извинения? Или готовы принять вызов вместо вашего отца? – Взгляд был пасмурный и стылый, как декабрьский вечер.
– Вызов? – Митя смутился.
– Вызов на дуэль. Или вы полагаете, я должен молча снести это оскорбление?
– Я… – Митя запнулся, и Ладыженский перебил его:
– Знакомьтесь, это мой друг, Андрей Львович. Он будет моим секундантом.
Только тут Митя заметил ещё одного человека, стоявшего оборотившись к окну. Когда Фёдор его представил, тот повернулся и, приблизившись, поклонился. Митя замер в смятении.
– Я не буду драться с вами, – наконец выдавил он.
Под взглядами двух пар глаз: ледяных, как Крещенская купель, и сочувственно-насмешливых – Митя смутился, будто школяр перед наставником.
– Тогда зачем вы пришли? – процедил Ладыженский. Мите
