Новая кровь - Карина Вальц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я зажгла маленькую лампу и перебрала листы на столе. Какие-то страницы из дневников, обрывки историй про Хермана Армфантена и Ренана Гранфельтского. Я знала этих людей, кем они были… их я помнила, в отличие от себя. Помнила, что Ренан был светловолосым и высоким, на его лбу вечно крутился смешной завиток из непослушной челки, а Херман был грузным и хмурым, с кустистыми бровями неприличной густоты. Я помнила, что жили эти двое сотни лет назад, но в то же время они казались… соседями. Более близкими и понятными, чем мой современник Дарлан.
Я уже собиралась вставать, когда взгляд наткнулся на позолоченный конверт — его угол выглянул из-за хлама на столе, словно мне подмигнув. Я вытащила конверт на волю, покрутила в руках. Никаких надписей, но он был запечатан… внутри хранилась карточка с одним единственным словом:
«Прости, но я должен был»
И дата… много лет назад.
В королевской ложе я продемонстрировала находку Дарлану:
— Когда это было?
— Тут написано, — с недоумением ответил он.
— Вижу, но мне нужна какая-то другая временная отсечка.
— Как ни странно, я тебя понял, — Дарлан пригляделся к дате и задумался: — Если ничего не путаю, в этих числах в муках сдох Константин Виллебруг. Супруг Хеди, к слову, и отец ее дочери. Раз пошли такие вопросы… тебя можно поздравить? — спрашивал Дарлан явно о воспоминаниях.
— Не торопись.
— Неужели ничего?
— Ничего.
— Ты как будто рождена, чтобы действовать мне назло.
— Да, тут как раз подумала: не хочу ничего помнить, мне и так замечательно, лишь бы тебе назло… — разозлилась я, отнимая карточку. Далась она мне, в самом деле… — Я стараюсь, понятно? Но глупо надеяться, что одна ночь изменит то, что было неизменным долгие месяцы.
— Ночь-то одна, зато какая! — Дарлан важно поднял вверх указательный палец.
— Хочется думать, что в моей жизни бывали ночи получше.
— Если верить дворцовым слухам, то да, еще как бывали.
Уточнять, что он имеет ввиду, не было смысла — ясное дело, какую-нибудь чушь, призванную вывести меня из себя. У Дарлана аж глазки от азарта поблескивали, нельзя прикармливать этого падальщика.
Когда мы вышли на улицу, небо превратилось в серое.
По земле стелился туман, намекая на скорый рассвет. После яркости театра болели глаза, а может, мне просто хотелось спать. Придется привыкнуть к этому ощущению — вряд ли в скором времени представится возможность отдохнуть.
— Куда мы направляемся теперь? — спросила я тоскливо. Не самые удачные заходы в старый дом и театр погасили запал и готовность рыскать по городским подворотням, лишь бы что-то узнать. Наивно было полагать, что я все вспомню, поглазев на пыльные достопримечательности.
— В гости.
— И нас ждут в такой час? Или мы обшарим очередной чужой дом и уйдем?
— Нет, ты сможешь дать глазам отдохнуть, но напрячь уши, ведь придется выслушать гору философии и не уснуть.
— С философией я справлюсь, лишь бы не ты ее излагал.
Дарлан вел меня по улочкам, перед каждым поворотом заметно напрягая плечи. Он полагал, что наша прогулка безопасна, ведь он сам об этом позаботился, но все равно осторожничал.
— Сюда, — он открыл передо мной неприметную калитку, явно подготовленную к визиту, ведь она не издала ни звука. Кто-то заранее смазал петли.
Мы долго петляли вдоль густых насаждений причудливого сада, серости неба не хватало, чтобы все разглядеть, и замечала я лишь тени, иногда высокие, почти с меня ростом, а иногда мелочь под ногами. Дарлан шипел, чтобы не сходила с тропы, не топтала чужой труд. Не замечала за собой такой неловкости, ведь с тропы я не сошла ни разу, что не мешало Дарлану шипеть и дальше.
— Ты намеренно меня злишь, — поделилась я догадкой. — Все время провоцируешь ответить, цапнуть в ответ! Можешь не стараться, скучно участвовать в искусственном конфликте.
В ответ Дарлан рассмеялся и отправил меня в беседку, сам растворился в саду.
На месте сидеть было скучно, я отправилась исследовать растения вокруг беседки, попутно прислушиваясь к звукам раннего утра. Думала, что ни за что не пропущу чьи-то шаги, но в итоге пропустила и не заметила подошедшего сзади человека, пока тот не заговорил:
— Ты смотришь на фьюрус. Удивительное растение, очень необычное…
У беседки стоял пожилой мужчина. Его волосы были полностью белыми, настолько, что светились в темноте, а улыбка располагала улыбнуться в ответ. С этим я не спешила, но плечи расслабила, точно зная, что атаки не будет. Будет хорошо, приятно и многословно.
Словно прочитав мои мысли, мужчина обогнул меня и присел рядом с причудливо изогнутым кустарником:
— Фьюрус имеет глубокие корни и человеческую душу, ведь чем больше он стремится наверх, к свету, тем глубже его корни впиваются вниз, в мрак и глубину. Как и человек, фьюрус не умеет вовремя остановиться, к сожалению. В какой-то момент мрак поглощает еще вчера прекрасное растение.
— И это нельзя остановить?
— Можно. Нельзя одолеть силой — покоряй умом, — мужчина указал за землю: — Туда вкопаны каменные емкости, вовремя останавливающие рост корней.
— Много труда ради пары кустиков.
— Лопата была не в твоих руках, а у меня другая шкала измерений.
Мы вернулись к беседке и сели напротив друг друга. Я пыталась понять, что нас связывало в прошлом, и не находила интуитивного ответа. Озарения опять не вышло. Спасибо, в этот раз хотя бы обошлось без кровавых видений…
— Дарлан привел меня сюда, а я не знаю, зачем, — разговор я начала первой, надоело чувствовать на себе чужой изучающий взгляд. — Вы ведь не расскажете мне важных секретов, верно?
— Могу назвать свое имя. Луциан.
— Ваше имя я уже слышала сегодня. От самого Дарлана.
— Что думаешь о Дарлане?
Я пожала плечами:
— Мутный.
Луциан рассмеялся, добродушно и как-то по-стариковски приятно, словно он был милым дедушкой, задумавшим вдруг встретить рассвет за долгой беседой с любимой внучкой.
— В таком случае, легко понять, почему ты здесь, — отсмеявшись, сказал он.
— А теперь вы расскажете, какой он хороший и что ему стоит верить?
— Хороший? Вряд ли. Не лучше других, не хуже. С целями и амбициями — человек как человек. Но кое-что важное есть в этом человеке, Ида: с детства ему привита любовь, как многим растениям на Мертвой Земле привита способность выжить там, где выжить они никак не могли. И есть одна лишь
