Декоративка. Книга 1 (СИ) - Грин Агата

С тех пор как оказалась в этом мире, я видела его трижды: когда он нашел нас с Леной и доставил Шариану, когда почти придушил меня, и сегодня.

— Что смешного? — спросила я, не заботясь тем, что, скорее всего, использовала неправильную форму слова. Я вообще не заморачивалась правильным построением фраз: говорила, мешая русские и имперские слова, и активно сопровождала их жестами. Может, моя речь и звучала для местных странно, но они вполне меня понимали, да и я их уже «переводила» без особых проблем.

— Тебе не быть мэзой, — ответил Зен.

— Почему? — спросила я, опередив Кирила.

— Даже если ты способна рожать…

— Еще как способна. Я беременна! — прервала я его сердито.

Он невозмутимо продолжил:

— … Шариан никогда не отправит к Хауну полуслепую женщину. Это оскорбит отца. Да и в декоративки ему ты не годишься — темные волосы. Отец любит светловолосых.

Зен говорил быстро, глотая звуки, а не медленно и правильно, как Кирил, так что я не разобрала всего сказанного им, но на всякий случай нахмурилась.

— Хоть Ирина и темная, она красива, — вступился за меня Кирил. — Отец оставит ее себе.

— Вряд ли.

— Не твое дело, — огрызнулась я. — Уйди, желтоглазый. От тебя несет зверьем; ты быть хоть мылся после того как разделываешь животных.

Если желтоглазый что-то и понял из моей фразы, составленной из русских и ниэрадских слов, то только то, что она сочится злостью. Посмотрев на мой разбитый кулак, он произнес равнодушно:

— Могут остаться шрамы. Ты будешь наказан, Кирил, за порчу хозяйского имущества.

— Но ведь я сама поранилась!

— Неважно. Он не досмотрел.

Я фыркнула возмущенно, но учитель согласно кивнул на слова Зена и опустил голову. Что за несправедливость! Это мое тело, моя вспышка раздражения, так почему за нее должен отвечать другой человек?

— А ты будешь наказан? — желчно спросила я у Зена.

— За что?

— Из-за тебя мое зрение ухудшилось, — солгала я, но солгала уверенно, так что расстроенный Кирил вскинул голову, внимательно посмотрел на меня и напомнил:

— Ты говорила, что не знаешь, почему испортилось зрение.

— Теперь, кажется, знаю. У меня всегда было хорошее зрение. Когда этот зверь меня душил, — с презрением выговорила я, указывая на Зена, — было ощущение, будто мои глаза вот-вот лопнут. А потом появилась муть перед глазами, и теперь я вижу очень плохо.

Мэнчи переглянулись, вероятно, не до конца понимая, что я сказала. Я была уверена, что слова «душил», «зверь», «лопнут», «глаза» произнесла правильно, но не была уверена, верно ли встроила их во фразу.

Однако меня все же поняли.

— Ты душил мэзу, Зен? — ахнул Кирил, сам чуть не задохнувшись от удивления. — Как ты посмел?!

— Посмел.

— Невероятно! — возмутился мой легковерный учитель. — Так это ты сотворил с ней это!

— Нет.

— Вспомни, я хорошо видела в лесу, когда вы нас нашли. Плохо я стала видеть только после того, как ты меня душил. Теперь я уверена, что это ты виноват! Нет другой причины!

— Нет, — повторил мэнчи, уже не пытаясь разобрать мою речь.

— Я расскажу Шариану, — пообещал Кирил, краснея. — Расскажу, что ты навредил мэзе!

— Она не мэза, — отрезал Зен и, развернувшись, ушел.

В тот же день и Кирилу, и Зену пришлось ответить за «порчу имущества», то бишь меня; я присутствовала во время разговора.

Выслушав Кирила, Шариан, сам теряющийся в догадках, чем была вызвано резкое ухудшение моего зрения, решил, что в его словах есть логическое зерно, и потребовал, чтобы Зен вернул полученное за меня золото в качестве штрафа. Зен упирался и говорил, что я лгу, а золото он честно заработал. Шариан предложил ему на выбор вернуть золото или же отведать плетей.

Желтоглазый выругался, но сходил за золотом и вернул его, после чего ушел крайне недовольный; я осталась удовлетворена тем, что моя маленькая месть удалась.

Увы, Кирила тоже ждало наказание.

Мой кулак опух, посинел; больно было двигать всей рукой, в общем, с ударом в стену я перестаралась. Но откуда мне было знать тогда, что за каждую новую царапину на моем теле придется отвечать Кирилу?

Когда Шариан объявил, что учителя ждет тридцать ударов плетью, я напомнила, что он ни в чем не виноват, что я сама повредила свой кулак, но хозяин был непреклонен.

Кирила выволокли во внутренний двор, меня тоже.

Пока ходили за плетью, бедный мой учитель торопливо раздевался, чтобы сохранить одежду в целости. Я продолжала то упрашивать, то требовать от Шариана, чтобы его не наказывали. Поначалу хозяин слушал меня спокойно, лишь тонкие губы его подрагивали, а потом схватил за руку, дернул на себя, и, склонившись к самому уху, прошипел длинную зловещую фразу, из которой я поняла, что Кирил будет наказан, и я тоже, если не замолчу, и что он, Шариан, знает, что Зен не виноват, но его надо было поставить на место.

Я в панике посмотрела на Кирила; он уже разделся и ждал наказания. Один из слуг Шариана зашел во дворик, поигрывая плетью, чьи очертания раздваивались и смазывались в моих глазах, делая ее еще страшнее. Кирилу велели встать лицом к стене и упереться в нее руками.

Раздался предупреждающий свист; несколько хвостиков плети впервые разрезали воздух и с кажущимся мне оглушительным звуком опустились на спину учителя.

— Один, — выдохнул Кирил, начиная счет.

За первым ударом последовал второй, третий… Я не смотрела, но все слышала; уйти Шариан мне не позволил. Он стоял рядом и комментировал, что видит, чтобы мне стало еще хуже: «Десять ударов, а Кирил уже переступает с ноги на ногу. Одряхлел совсем», «Вот и первая кровь», «Осталось недолго».

Тонкий присвист плети и страдальческие вздохи старика стали тише, потонули в шуме и гуле, возникшими в моей голове. Живот вдруг скрутило таким сильным спазмом, что я ахнула и, вцепившись в Шариана, стала ловить ртом воздух. Живот окаменел, звуки пропали совсем, и я осталась на несколько мгновений наедине только с непереносимой, вгрызающейся в низ живота болью.

— Ирина! Смотри на меня! — приказал зеленоглазый, подхватывая меня, но я уже ничего не могла — ни смотреть, ни слушать…

Глава 6

Первые несколько дней после выкидыша я не вставала с кровати и послушно пила отвары, которыми меня поил Шариан. От некоторых в матке снова возникали спазмы, усиливающие мазню, но я не пугалась, понимая, что эти отвары помогают телу избавиться от лишнего и не допустить воспаление и заражение.

Тепло, хорошая пища и покой способствовали тому, что физически я быстро оправилась, и скоро молодой, стремящийся к выздоровлению организм потребовал активности, прогулок, свежего воздуха. Да и морально по мне это не ударило: я не планировала беременность, узнала о ней совсем недавно, и, несмотря на то, что здесь очень ценят мэз-матерей, не хотела ребенка. Кого бы я ни родила — мальчика или девочку — их бы не ждала здесь хорошая судьба.

Кирила ко мне больше не пускали, и навещал меня только Шариан. Хоть он и обходился со мной немного добрее, чем прежде, это меня не обманывало; теперь я была уверена, что он будет готовить меня не в мэзы, а в декоративки. Вообще, мне кажется, он решил сделать меня декоративкой сразу после того инцидента с ванной, но колебался все это время, раздумывал, что ему доставит больше удовольствия: возможность испортить мне жизнь или награда, которую он мог бы получить от Хауна за еще одну молодую женщину, способную рожать.

Мысли о родном мире и близких я решительно отгоняла, чтобы не расклеиться. Если мне выдастся когда-нибудь возможность вернуться домой, сама не знаю, как, то я вспомню о них, а до этого усилиями воли буду заставлять себя не думать о них, не вспоминать. Хотя сердце ноет, я должна думать в первую очередь о своем собственном спасении.

Но что для меня будет спасением?

Мэзава. Я должна во что бы то ни стало туда попасть, потому как пожизненно стать «общественной собственностью» не входит в мои планы. Да, какое-то время придется потерпеть все прелести этой «общественной» жизни, а точнее ужасы, но каждый день будет приближать меня к цели. Я выучу имперский язык, постараюсь разузнать, как добраться до Мэзавы и не попасться мэнчи, придумаю что-то со зрением — найду возможность потолковать со стеклодувом и купить у него очки или что-то похожее на них.