Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский (Часть 1) - Мигель Сервантес

- У меня он есть по-итальянски, - сказал цирюльник, - но я его не понимаю.

- И хорошо, что не понимаете, - заметил священник, - мы бы и сеньору военачальнику9 это простили, лишь бы он не переносил Ариосто в Испанию и не делал из него кастильца: ведь через то он лишил его многих природных достоинств, как это случается со всеми, кто берется переводить поэтические произведения, ибо самому добросовестному и самому искусному переводчику никогда не подняться на такую высоту, какой достигают они в первоначальном своем виде. Словом, я хочу сказать, что эту книгу вместе с прочими досужими вымыслами французских сочинителей следует бросить на дно высохшего колодца, и пусть они там и лежат, пока мы, по зрелом размышлении, не придумаем, как с ними поступить; я бы только не помиловал Бернардо делъ Карпъо,10 который, уж верно, где-нибудь тут притаился, и еще одну книгу, под названием Ронсеваль:11 эти две книги, как скоро они попадутся мне в руки, тотчас перейдут в руки домоправительницы, домоправительница же без всякого снисхождения предаст их огню.

Цирюльник поддержал священника, - он почитал его за доброго христианина и верного друга истины, который ни за какие блага в мире не станет кривить душой, а потому суждения его показались цирюльнику справедливыми и весьма остроумными. Засим он раскрыл еще одну книгу: то был Пальмерин Оливский,12 а рядом с ним стоял Пальмерин Английский. Прочитав заглавия, лиценциат сказал:

- Оливку эту растоптать и сжечь, а пепел развеять по ветру, но английскую пальму должно хранить и беречь, как зеницу ока, в особом ларце13, вроде того, который найден был Александром Македонским среди трофеев, оставшихся после Дария, и в котором он потом хранил творения Гомера. Эта книга, любезный друг, достойна уважения по двум причинам: во-первых, она отменно хороша сама по себе, а во-вторых, если верить преданию, ее написал один мудрый португальский король. Приключения в замке Следи-и-бди очаровательны - все они обличают в авторе великого искусника. Бдительный автор строго следит за тем, чтобы герои его рассуждали здраво и выражали свои мысли изысканно и ясно, в полном соответствии с положением, какое они занимают в обществе. Итак, сеньор маэсе Николас, буде на то ваша. добрая воля, этот роман, а также Амадис Галльский избегнут огня, прочие же, без всякого дальнейшего осмотра и проверки, да погибнут.

- Погодите, любезный друг, - возразил цирюльник, - у меня в руках прославленный Дон Бельянис.

- Этому, - рассудил священник, - за вторую, третью и четвертую части не мешает дать ревеню, дабы освободить его от избытка желчи, а затем надлежит выбросить из него все, что касается Замка Славы, и еще худшие несуразности, для каковой цели давайте отложим судебное разбирательство на неопределенный срок, дабы потом, в зависимости от того, исправится он или нет, вынести мягкий или же суровый приговор. А пока что, любезный друг, возьмите его себе, но только никому не давайте читать.

- С удовольствием, - молвил цирюльник.

Не желая тратить силы на дальнейший осмотр рыцарских романов, он велел ключнице забрать все большие тома и выбросить во двор. Ключница же не заставляла себя долго ждать и упрашивать - напротив, складывать из книг костер представлялось ей куда более легким делом, нежели ткать огромный кусок тончайшего полотна, а потому, схватив в охапку штук восемь зараз, она выкинула их в окно. Ноша эта оказалась для нее, впрочем, непосильною, и одна из книг упала к ногам цирюльника, - тот, пожелав узнать, что это такое, прочел: История славного рыцаря Тиранта Белого.14

- С нами крестная сила! - возопил священник. - Как, и Тирант Белый здесь? Дайте-ка мне его, любезный друг, это же сокровищница наслаждений и залежи утех. В нем выведены доблестный рыцарь дон Кириэлейсон Монтальванский, брат его, Томас Монтальванский, и рыцарь Фонсека, в нем изображается битва отважного Тиранта с догом, в нем описываются хитрости девы Отрады, шашни и плутни вдовы Потрафиры и, наконец, сердечная склонность императрицы к ее конюшему Ипполиту. Уверяю вас, любезный друг, что в рассуждении слога это лучшая книга в мире. Рыцари здесь едят, спят, умирают на своей постели, перед смертью составляют завещания, и еще в ней много такого, что в других книгах этого сорта отсутствует. Со всем тем автор ее умышленно нагородил столько всякого вздора, что его следовало бы приговорить к пожизненной каторге. Возьмите ее с собой, прочтите, и вы увидите, что я сказал о ней истинную правду.

- Так я и сделаю, - сказал цирюльник. - А как же быть с маленькими книжками?

- Это не рыцарские романы, это, как видно, стихи, - сказал священник.

Раскрыв наудачу одну из них и увидев, что это Диана Хорхе де Монтемайора,15 он подумал, что и остальные должны быть в таком же роде.

- Эти жечь не следует, - сказал он, - они не причиняют и никогда не причинят такого зла, как рыцарские романы: это хорошие книги и совершенно безвредные.

- Ах, сеньор! - воскликнула племянница. - Давайте сожжем их вместе с прочими! Ведь если у моего дядюшки и пройдет помешательство на рыцарских романах, так он, чего доброго, примется за чтение стихов, и тут ему вспадет на ум сделаться пастушком: станет бродить по рощам и лугам, петь, играть на свирели или, еще того хуже, сам станет поэтом, а я слыхала, что болезнь эта прилипчива и неизлечима.

- Девица говорит дело, - заметил священник, - лучше устранить с пути нашего друга и этот камень преткновения. Что касается Дианы Монтемайора, то я предлагаю не сжигать эту книгу, а только выкинуть из нее все, что относится к мудрой Фелисье и волшебной воде, а также почти все ее длинные строчки,16 оставим ей в добрый час ее прозу и честь быть первой в ряду ей подобных.

- За нею следуют так называемая Вторая Диана, Диана Саламантинца,17 сказал цирюльник, - и еще одна книга под тем же названием, сочинение Хиля Поло.18

- Саламантинец отправится вслед за другими во двор и увеличит собою число приговоренных к сожжению, - рассудил священник, - но Диану Хиля Поло должно беречь так, как если бы ее написал сам Аполлон. Ну, давайте дальше, любезный друг, мешкать нечего, ведь уж поздно.

- Это Счастье любви в десяти частях,19 - вытащив еще одну книгу, объявил цирюльник, - сочинение сардинского поэта Антоньо де Лофрасо.

- Клянусь моим саном, - сказал священник, - что с тех пор, как Аполлон стал Аполлоном, музы - музами, а поэты - поэтами, никто еще не сочинял столь занятной и столь нелепой книги; это единственное в своем роде сочинение, лучшее из всех ему подобных, когда-либо появлявшихся на свет божий, и кто ее не читал, тот еще не читал ничего увлекательного. Дайте-ка ее сюда, любезный друг, - если б мне подарили сутану из флорентийского шелка, то я не так был бы ей рад, как этой находке.

Весьма довольный, он отложил книгу в сторону, цирюльник между тем продолжал:

- Далее следуют Иберийский пастух, Энаресские нимфы и Исцеление ревности.

- Предадим их, не колеблясь, в руки светской власти, сиречь ключницы, сказал священник. - Резонов на то не спрашивайте, иначе мы никогда не кончим.

- За ними идет Пастух Филиды.20

- Он вовсе не пастух, - заметил священник, - а весьма просвещенный столичный житель. Будем беречь его как некую драгоценность.

- Эта толстая книга носит название Сокровищницы разных стихотворений,21 объявил цирюльник.

- Будь их поменьше, мы бы их больше ценили, - заметил священник. - Следует выполоть ее и очистить от всего низкого, попавшего в нее вместе с высоким. Пощадим ее, во-первых, потому, что автор ее - мой друг, а во-вторых, из уважения к другим его произведениям, более возвышенным и героичным.

- Вот Сборник песен Лопеса Мальдонадо,22 - продолжал цирюльник.

- С этим автором мы тоже большие друзья, - сказал священник, - ив его собственном исполнении песни эти всех приводят в восторг, ибо голос у него поистине ангельский. Эклоги его растянуты, ну да ведь хорошим никогда сыт не будешь. Присоединим же его к избранникам. А что за книга стоит рядом с этой?

- Галатея23 Мигеля де Сервантеса, - отвечал цирюльник.

- С этим самым Сервантесом я с давних пор в большой дружбе, и мне хорошо известно, что в стихах он одержал меньше побед, нежели на его голову сыплется бед. Кое-что в его книге придумано удачно, но все его замыслы так и остались незавершенными. Подождем обещанной второй части: может статься, он исправится и заслужит наконец снисхождение, в коем мы отказываем ему ныне. А до тех пор держите его у себя в заточении.

- С удовольствием, любезный друг, - сказал цирюльник. - Вот еще три книжки: Араукана дона Алонсо де Эрсильи,24 Австриада Хуана Руфо,25 кордовского судьи, и Монсеррат26 валенсийского поэта Кристоваля де Вируэса.

- Эти три книги, - сказал священник, - лучшее из всего, что было написано героическим стихом на испанском языке: они стоят наравне с самыми знаменитыми итальянскими поэмами. Берегите их, - это вершины испанской поэзии.

Наконец просмотр книг утомил священника, и он предложил сжечь остальные без разбора, но цирюльник как раз в это время раскрыл еще одну - под названием Слезы Анджелики.27