Стретч - 29 баллов - Дэмиан Лэниган

Для овоща, угодившего в суп, я вел себя вызывающе. Фрост порылся в толстой кипе бумаг, которую принес с собой. Неужто сценарий потерял? Может, подсуфлировать?

— Вы, видимо, не читали писем, которые мы вам присылали?

— Ну-у, как же… читал. Но я не помню всех подробностей.

Фрост сдался:

— Ладно. Я заметил, что в среду к исходу рабочего дня на вашем счету наблюдался дебетовый баланс в размере… (эффектная пауза) одной тысячи двухсот двадцати двух фунтов и семнадцати пенсов.

— Так много? Вот черт!

— Я также заметил, что счет не был в плюсе вот уже семь месяцев. За девять лет ваших с нами отношений ваш счет ни разу не находился в плюсе дольше трех недель подряд.

Все, что он говорил, было правдой, но я оказался совершенно не готов к бою, и мне нечем было крыть. В таких ситуациях знания — сила. «Ваши с нами отношения» тоже меня слегка задели. Я прикинулся дурачком:

— Но я не превышаю овердрафт. Как правило.

Фрост взял себя в руки и наконец посмотрел мне в глаза.

— Гм. Как правило. Кстати, банку спустили новые директивы — мы должны гармонизировать стандарты обслуживания счетов и структуру расходования средств среди клиентской базы.

Я одобрительно кивал, стараясь делать вид, что мне интересно слушать про новые директивы.

— В новых директивах говорится, что если клиент не способен должным образом решать задачи по поддержанию кредита, то условия пользования счетом пересматриваются и, в особых обстоятельствах, осуществляется согласованное закрытие счета после возмещения задолженности. Неспособность клиента к выполнению пересмотренных условий в крайних случаях может стать причиной юридических санкций.

Автор этого текста умел отсекать хвост по кусочкам.

— Боюсь, что вы попадаете во вторую категорию, мистер Стретч.

— Не во вторую, а в последнюю. Судя по тексту, категорий больше, чем две.

— Разве?

Фрост в изумлении уставился в стандартный лист бумаги, на котором, очевидно, и была начертана бессмертная проза. У меня мелькнула мысль, что если бы они действительно напутали с количеством категорий, то им пришлось бы угробить несколько тысяч на перепечатку всей документации. Мысль меня утешила, но ненамного.

Фрост поднял глаза. У него был очень утомленный вид. За удушающими кольцами менеджерского новояза я различал порядочного человека, который пытался мне кое-что объяснить. Ему очень не хотелось говорить этого напрямик, но он переборол себя.

— Проще говоря, мистер Стретч, если вы не выплатите долг в течение месяца, мы подадим на вас в суд. Мне очень жаль. — Бедняга был близок к нервному срыву. — Крайний срок — тридцать дней.

— Боже, неужели все так плохо? Не волнуйтесь, это еще не конец света. Я разберусь.

— Я мало чем могу помочь. Дело уже ушло наверх.

Ишь ты. У низкой структуры вдруг обнаружился верх. Я так и знал.

Фрост проводил меня до улицы и вместо рукопожатия похлопал по плечу.

— Желаю удачи. Я действительно очень сожалею, просто слов нет.

Приподняв брови, он смотрел на меня глазами, полными печали. Мне захотелось его обнять. Интересно, как у него это получается? Только что грозил пустить меня по миру, и вот я уже готов его пожалеть. Поразмыслив, я решил, что угрозы исходили не от него. Главный мистер сидел где-то на куче денег в кондиционированной штаб-квартире, поигрывая шелковым галстуком на раздутом от бургундского брюхе. Фроста просто использовали как подневольного карателя. Его оскопили. Его прежнее право вершить дела по своему усмотрению, которое приносило ему удовлетворение от работы, заменили новыми директивами, превратив и его самого в говорящую директиву. В автобусе по дороге домой я представил, как Фрост сидит в баре отеля где-нибудь в Суиндоне во время бесовских курсов по обслуживанию клиентов и ругает почем зря новые порядки или наливается под завязку дома на диване и потом всю ночь скулит жене о своем ущемленном достоинстве. Как быстро вундеркинды с лэптопами перенацелят стратегию с нужд и запросов клиентов на увольнение половины персонала? Думаю, за ними не заржавеет.

От сладких мыслей денег не прибавлялось, и я решил произвести ревизию моих возможностей. Воровство, проституция, нищенство, бегство, тюрьма, Барт. К моей остановке мне стало совершенно ясно, что иного пути, кроме как попросить денег у Барта, нет. Лучше поступить в рабство к толстому бандюгану, чем становиться домушником, попрошайкой или платным пидором. Выйдя на работу в вечернюю смену, я позвонил Барту на мобилу и так лебезил, что, когда вспоминаю об этом, хочется скулить от омерзения. В трубке было слышно приглушенное бормотание крупье и китайскую речь — Барт опять торчал в казино. Я робко умасливал Барта минуты две и только тогда понял, что он давным-давно согласился. Барт поставил только одно условие: он давал деньги в долг как личный заем и вернуть их я должен был разом, а не капля по капле. Он даже на проценты не намекнул. Его выгода состояла в том, что я фактически был прикован к «О’Хара», пока не соберу и не отдам тысячу двести фунтов. При зарплате, какую я там получал, времени на это ушло бы немерено.

И все же в тот вечер, несмотря на бодун, яйцеобразный шишак на лбу и чувство раскаяния, на душе у меня было легко. Я раздавал команды налево и направо и обволакивал посетителей своим шармом. Тепло, светло, никто меня не знает, а с работой я справлюсь и с завязанными глазами. Работа временно заменила мне счастье. Вот как повлияли на меня письмо в надписанном от руки конверте и приглашение на интервью. Счастье, разумеется, длилось недолго.

2,91 фунта

Я вспомнил, что предложил работу Сэди, и слегка скис. Попытка снять Сэди не зафиксировалась в памяти, но я не сомневался, что так все и было. После подобного поведения и прокола с Колином вряд ли у нее сложилось хорошее мнение о будущем начальнике. Я попросил Сэди прийти около шести тридцати, что оказалось очень кстати, так как, по словам повара Паоло, туповатая девица, которую я нанял неделю назад, позвонила и объявила, что увольняется. Она была из обычной обоймы — ирландка из Керри[31], но настолько ни черта не понимала, словно приехала с Крайнего Севера или родилась в четырнадцатом веке. Беспрерывно смолила у мусорных баков и тихо плакала в фартук Каких официанток я только не перевидал в «О’Хара» — вороватых, безъязыких, неграмотных, горластых, ленивых. На те деньги, что платил Барт, клевали лишь люди, не способные связать двух слов и с таким количеством прыщей, что их не пускали на порог даже в «Макдоналдсе». Сэди устраивала нас по всем статьям.

Она явилась, опоздав на десять минут, в грязном плаще и выцветшей черной мини-юбке. Я стоял у бара и расставлял белые пластмассовые цветы по вазам.

— Черт. Извини за опоздание. Заблудилась в Клапаме.

Сэди и виду не подала, что чуть меньше суток назад я пытался облизывать ее лицо.

— Ничего. Снимай плащ, я объясню тебе расклад.

Она была совсем рыжуха — волосы не соломенного цвета и не обесцвечены, а настоящего рыжего, ярко-оранжевого оттенка. Сэди забрала их назад в сложно заплетенный узел, но такая масть бросается в глаза, что с ней ни делай.

Я подвел Сэди к столику и сказал:

— Обеденная смена с одиннадцати тридцати до пяти, вечерняя — с пяти до одиннадцати тридцати. Блюда со скидкой прописаны на доске. Оплата — 2,91 в час.

— Да это ж курам на смех.

— Плюс чаевые. За день набегает больше двадцати фунтов.

— А что говорится в трудовом договоре на случай, если босс начнет приставать?

— Ну ладно, ладно… Я не обязан был принимать тебя на работу, сама знаешь.

Я сразу же понял, что сфальшивил.

— А я не обязана была соглашаться.

— Хорошо-хорошо. Но, может быть, мы… замнем… этот инцидент. Мне в самом деле очень жаль.

— Не жалей. Я была польщена.

— Правда?

— Да. Особенно когда ты сказал, что обычно не волочишься за рыжими и коллегами по работе, но я достойна исключения из правил.

— Неужели так и сказал?

— Уверяю.

— Плохо дело.

— Ничего, переживу. Как твое сотрясение мозга?

— Уже лучше. Сотрясения не было, я просто вырубился.

— Как дела с поэмой?

— Ты о чем?

— Ну, вчера ты заявил, что ты — великий поэт человеческой души. Мне просто интересно — успел ты накропать какие-нибудь стансы за сегодняшний день?

Я в глубокой печали уронил голову на локоть. Сэди рассмеялась. Она смеялась грязно и безжалостно, как мужик.

— Клиент пришел. Мне пора.

Часть меня отказывалась верить, что Генри ничего не выдумал. Я поразмыслил, не сунуть ли голову в печь для пиццы, но потом решил просто пойти курнуть у помойки. В течение следующего часа я мало разговаривал с Сэди, зато она, проходя мимо, каждый раз роняла: «Оказывается, великий поэт умеет делать коктейли!» или «Смотри-ка, наш Байрон тарелки протирает». По правде говоря, я стал относиться к ней теплее.