Жил на свете рыцарь бедный - Вера Белоусова

«Какая-то чепуха, — сказал он сам себе уже на улице. — Поговорить ему, что ли, не с кем? Хотя да, у них ведь, говорят, проблемы с общением. Где-то я про это слышал или, скорее, читал. И все-таки… Нашел себе исповедника… из правоохранительных органов!.. Как это она могла скрыть от него имя своего жениха? И почему мне пару раз казалось, что все это уже было?.. Дело, впрочем, не в этом… Что я вообще о нем думаю?»

Всю обратную дорогу Мышкин добросовестно старался дать себе ответ на этот вопрос.

«Итак, что я видел? Точнее, кого? Я видел человека, крайне подавленного — это несомненно, человека, пребывающего в очень тяжелом состоянии… Вменяемого? Да, пожалуй… и в общем, даже владеющего собой. А впрочем, это разные вещи… Иногда невменяемые отлично себя контролируют… Эта потребность все время говорить о ней — видимо, непреодолимая… это, конечно, характерный признак… Вполне возможно, работать он не в состоянии. Так что если убийца ставил перед собой цель вывести его из строя как бизнесмена, то этого он, может быть, и добился. Правда, временно… Не мог же убийца рассчитывать на то, что Дерюгин никогда не оправится? Это уж было бы как-то странно…»

Все это время в голове у него вертелся еще один вопрос: как лично он, Мышкин, относится к Дерюгину и какое тот произвел на него впечатление? В конце концов Мышкин перестал третировать его как несущественный, хорошенько подумал — и вынужден был признаться, что особой симпатии к Дерюгину не испытывает. Он не мог с уверенностью сказать почему. «Три возможных причины лежат на поверхности, — сказал он сам себе. — А — социальная чуждость, Б — зависть, В — ревность, задним числом. Б и В мы с негодованием отбрасываем, остается А. Это очевидно. Вопрос: только ли в этом дело? Позвольте! — вдруг вырвалось у него вслух. — Там же было что-то, что я хотел обдумать, какая-то важная вещь!.. Забыл, совсем забыл, пропади оно пропадом! Что же это было-то, а?»

Весь остаток пути он мучительно соображал, что бы это могло быть, и вспомнил только перед самой дверью своего кабинета. Первый, кто попался ему на глаза, был Коля, уныло подпиравший стенку и листавший какую-то книгу. «Что же, он все время так здесь и стоял, что ли? — ужаснулся Мышкин. — Стойкий оловянный солдатик, ей-богу. А вообще-то очень кстати. Его-то мне и надо!»

— О, Коля! Вас-то мне и надо! — воскликнул он вслух. — Задание, причем срочное! Поезжайте прямо сейчас в университет, нет, в два университета… Не в старый и новый, а в обычный, МГУ, и в РГГУ, в гуманитарный. Узнайте, кто ведет семинар по Серебряному веку… — Он чуть не сказал «вихрю». — Ну в общем, по началу двадцатого века… Спросите, не занимается ли кто-нибудь из студентов Федором Сологубом. Нет, не так… Лучше не спрашивайте. Придется спрашивать про каждого — кто чем занимается. Перепишите всех, с адресами и явками, но особенное внимание обратите на девушку с редким именем — буде таковая обнаружится. А каким именем — не знаю. К самим студентам не подходите. Запишите — и все. Понятно?

Коля кивнул.

— Тогда быстренько, а то там все разойдутся. Может, уже разошлись. Тогда придется завтра — еще раз… и кроме того… конечно, не факт, что в одном из этих двух… Этих гуманитарных университетов сейчас — как собак нерезаных… В общем, дел хватит. Ну давайте!

Коля снова кивнул и трусцой побежал по коридору. Не добежав до конца, он развернулся и понесся обратно к Мышкину.

— Вы мне только одно скажите! — возбужденно воскликнул он. — Это из-за той книжки, да?

— Ну да. — Мышкин немного расстроился — ему казалось, что это понятно и без вопросов.

— Я не тупой, — сказал Коля, внимательно следивший за выражением его лица. — Вы мне в тот раз не сказали, что за книжка. Сказали «странная», а писателя не сказали.

— Да что вы, Коля… — смешался Мышкин.

Коля махнул рукой, развернулся и умчался окончательно.

Мышкин вошел в свой кабинет, показавшийся ему после дерюгинского совсем крошечным, но зато чрезвычайно уютным, включил электрический чайник и сел за стол. «Что теперь? — спросил он сам себя. — Зуев — завтра, и это в лучшем случае, если он действительно вернется, если удастся его сразу перехватить и так далее… Будем надеяться, что филологиня найдется. Ну и конечно, домработница Наташа. Пожалуй, это и будет следующим номером нашей программы…»

Он потянулся к телефону, но тут пришел Гаврюшин.

— Ну как вам хозяин жизни? — с порога поинтересовался он.

— Страдает… — неопределенно ответил Мышкин. — Это его пистолет.

— Как — его?

Мышкин вкратце передал содержание беседы.

— Как же это его сперли? — удивленно пробормотал Гаврюшин. — Видимо, кто-то, кто в доме хорошо ориентировался и кому он доверял… Сама Козлова, я думаю, вряд ли… А то что же это получается?.. Зачем-то попятила пистолет, причем, заметьте, в перчаточках, и сама вручила убийце… Конечно, они могли строить какие-то планы вдвоем — насчет того, как Дерюгина подставить. А тот, убийца то есть, ее обманул. Передумал, скажем, или с самого начала обманывал… Как вам такая идея, инспектор?

Мышкин пожал плечами:

— А почему не прислуга, Женя?

— Н-ну, — задумался Гаврюшин, — я думаю, его прислуга столько получает, что ее не перекупишь…

— А вдруг они специально засылают друг к другу агентов, под видом прислуги? Штирлицев нового поколения…

— Я не пойму. — Гаврюшин вдруг уставился на Мышкина с величайшим подозрением. — Вы что, смеетесь надо мной, что ли?

— И не думал. Совсем я не смеюсь. Я унываю… ну, не унываю, а… беспокоюсь. Что-то зацепок никаких нету. Может, вы правы, а может — я. А может, ни вы, ни я. И главное, данные экспертизы такие… интересные, а толку пока никакого… Отдам я вам ножик, Женя.

— А вино? — цинично поинтересовался Гаврюшин.

— Нет, вино не отдам. Нечестно.

— Ну и ножика мне вашего не надо! Какие планы?

— Прежде всего — позвонить домработнице Наташе. Очень мне хочется понять, что она собой представляла. Не Наташа, разумеется, а Катя. Например, могла ли она выкрасть по чьему-то наущению пистолет. Вы учтите все-таки: если она и ее условный сообщник собирались впоследствии подставить Дерюгина, то для этого нужно было, как минимум, кого-то убить. И она должна была на это пойти и в этом участвовать, пусть даже косвенно. Не всякий ведь на это пойдет. Так вот, похоже это на нее или нет? Хотелось бы мне понять…

— Я знаю, что вы у нас великий психолог, инспектор, — притворно почтительно вздохнул Гаврюшин. — Но улики, знаете, как-то… надежнее…

— Одно другому не помеха, — отпарировал Мышкин, набирая номер.

Наташа оказалась на месте и сообщила, что так и думала, что ей позвонят, но сама вылезать не хотела. После некоторых колебаний она предложила два варианта: либо завтра днем она сама приезжает в контору, либо сегодня вечером кто-нибудь приезжает к ней. «Горло болит, — пожаловалась она. — Не хочу выходить. Холодно». Мышкин решил не откладывать и договорился на вечер.

— Есть очень хочется, — пожаловался он, положив трубку. — Может, чаю с сухариками?

— Нет, — решительно возразил Гаврюшин. — Никаких сухариков. Пошли в кафешку напротив. Нельзя так к себе относиться, инспектор. Вы нужны отечественной криминалистике.

— Записку надо оставить… Коле… записку… — беспомощно бормотал Мышкин, увлекаемый Гаврюшиным за дверь. — Погодите, дайте шапку надеть!..

Они прилепили записку к двери и отправились подкрепляться.

ГЛАВА 5

Примерно в то же самое время, а может, чуть позже, Коля вошел в стеклянное здание первого корпуса гуманитарных факультетов на Воробьевых горах и растерянно огляделся. То ли занятия уже кончились, то ли наступила перемена — в вестибюле и в гардеробе клубилась оживленная толпа, состоявшая по большей части из девушек, с редкими вкраплениями молодых людей. Сперва Коля вдруг застеснялся, сам толком не зная отчего, но потом вспомнил, что он здесь не сам по себе, а как представитель организации, которая, может, будет и посильнее университета, взял себя в руки, взбодрился и двинулся вперед. Все-таки со студентами ему разговаривать не хотелось. Он отыскал глазами женщину постарше и спросил, на каком этаже филфак. Потом он поднялся на лифте, немного побродил по длинному коридору и вдруг увидел табличку: «Кафедра русской литературы XX века». Он постучал и вошел. В углу, за столиком, сидела женщина, перебиравшая бумаги. «Секретарша», — понял Коля. Женщина оторвалась от бумаг, подняла глаза и спросила:

— Вы по поводу пересдачи?

— Нет, — краснея, объявил Коля. — Я по другому делу. — И показал удостоверение.

Секретарша воззрилась на него с чрезвычайным любопытством:

— Я вас слушаю.

Коля быстренько объяснил, что ему нужно.

— Семинар ведет Дина Максимовна Соловьева, — сообщила секретарша. — Вам повезло. Она как раз сейчас подойдет. А то могли бы сегодня и не застать. Поздновато приехали. Садитесь, подождите.