Оловянное царство - Элииса
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сто воинов? — услышал он брата. — Ты многого хочешь, Амброзий, очень многого. Знаешь, ты всегда был недальновидным, думаешь, я оставлю форт почти без защиты? Впрочем… Я всегда недолюбливал Вортигерна, но думаешь, за девять лет он не смог разгрести свою вонючую шахту? Достать всеми способами то свое олово, вырвать его из земли, лишившись ногтей? Обвалы разбираются, брат. И очень хорошо чужими руками.
Утер был спокоен и, даже сказать, безмятежен. Это сбивало с толку и путало, Амброзий сжал зубы. Он хочет окопаться на своей Стене и ждать, когда за ним явятся? Отряды солдат, попрятавшиеся по углам и безвольные. Он подошёл совсем близко к брату.
— Помнится, ты хотел власти, как в Риме. Называл себя здесь первым владыкой и господином. Что стало с тем Утером? Он прячется от одних варваров за спинами остальных.
Краем глаза Амброзий заметил движение возле двери. Он дернулся, обернулся. Лениво прислонившись к дверному косяку, на него смотрел пленный сакс.
— Ублюдок!
Центурион было метнулся к постели — на ней лежал меч — но крепкая рука брата удержала его.
— Что?.. Ты.
— Это совершенно лишнее, брат, — промолвил Утер и скрутил ему искалеченную руку. Амброзий взвыл, точно зверь, он не думал, что через девять лет боль будет такой яркой и острой. — Точно лишнее.
Амброзий видел, как расплывалось в щербатой улыбке уродливое лицо пленника, как тот вальяжно стоял и не двигался с места, будто он здесь хозяин, а центурион — его пленник, как лицо брата не выражало ни смущения, ни злобы, а лишь безразличие. От боли его ноги подкосились, и он упал на колени, разразившись бранью. За последний день он перестал понимать что-либо и лишь знал, что сейчас один против всех.
— Передай от меня привет Вортигерну, — участливо проговорил Утер, глядя на него сверху вниз. — Да, сперва он был большим другом тебе, чем мне, но знаешь… Со временем мы нашли с ним общий язык.
— Ты сволочь… — бормотал Амброзий. — Сволочь…
Он не знал, к кому именно сейчас обращается, но это было неважно.
— Я убью тебя.
— Да, да, ты всегда был чудесным братом, — заверил Утер. Он присел на корточки рядом с ним и схватил его крепко за волосы. — Знаешь, меня всегда удивляло, что ты смог так подняться. Сплошное везение, брат. Ведь ты лишен даже капли ума.
— Кончай с ним, — голос сакса был грубым и лающим. — До Повиса шесть дней пути. И приложи его посильнее, тогда дольше не придется кормить.
— Как скажешь.
Утер наклонился еще ниже. Амброзий плюнул в него.
— Прости, брат, — он услышал еле заметный шепот у правого уха, а затем темнота и каменный пол стремительно набросились на него.
Снова.
Солдат-император
За долгую жизнь к предательствам привыкаешь, как к размытым дорогам, ненастной погоде или прокисшему пиву — они вызывают лишь ругань и желание выбить обидчику зубы. И все. Чем больше зубов, тем легче станет на сердце. Двуличие друга, измена любовницы, ложь перекупленного командира — все это забывалось за месяц. Либо страдаешь, либо живешь — умные люди считали, что жить веселее. Доверие дарилось лишь равным, обман остальных объяснялся их дикой прогнившей природой. Амброзий Аврелиан знал эту истину с самого детства, она росла и крепла в его сознании все долгие годы армейской службы на острове, но редко когда он мог ее применить, а потому обман бритта Гилдаса, хитрость Вортигерна, предательство Утера — все это доводило его до истерики, рушило в голове стройный ход мыслей и порой ему хотелось стать диким волком с северных пустошей, что в безумии разрывает добычу. «Тебе сядут на шею и затянут удавку потуже». Так и случилось, ему говорили об этом.
Их с Утером не связывали узы, как в старых языческих песнях, когда выживший брат просит суровых богов забрать его следом за первым. Они редко делили добычу, разнились, как огонь и вода, и общества друг друга искали не часто. Но они сражались бок о бок всю жизнь, знали мысли друг друга и помнили, что они братья. Это казалось им нерушимым. До этого дня.
За шесть долгих дней по дороге в Повис Амброзию было над чем поразмыслить. Когда Утер предал его? Сколько лет прошло с этого? Как долго брат его ненавидел? Почему Вортигерн решил вести дела с тем, кто его презирает? Может это случилось пять лет назад, когда неожиданно в форте Банна стало комфортно жить. Появились исправные печи, деньги, даже поставки приличной еды — не только хлеба и дичи. Одежда Утера и его приближенных перестала походить на лохмотья, и тот стал играть в полноправного господина. Кто знает. Когда было тоскливей всего, Полу-бритт Амброзий думал, что в брате нет ненависти, он просто нашел ему применение, как любой вещи в своем новом доме. Это не предательство, всего лишь политика сильного. И каждый на разграбленных землях и он, Амброзий, в придачу, проклянет его за такую политику.
— Шевелись, ты!
Теперь сакс ехал верхом на лошади, а он со связанными руками волочил ноги следом. Первое время центурион шел, как в бреду, теперь же сознание прояснилось, сакс порой бил его на стоянках, но теперь ему это прискучило и большую часть ночи он пил. Пьяный храп варвара разносился по пустоши, а Амброзий складывал вместе кусочки загадки. Первая — кого он теперь ненавидит больше?
Амброзий не очень-то жаловал слово «ненависть», от него веяло беспросветной обреченностью и не было триумфа победы. Но иного слова он не придумал, хотя знал, что эта острая ярость в скорости притупится, оставив место брезгливости и вражде. Сейчас он совершенно не мог думать о брате — значит, это ответ. Утер его предал, Утер за это заплатит. Утер предал и тех, кого он хотел защищать. Что же до Вортигерна… Прошло девять лет, ему будет что обсудить с этой шелудивой собакой. И он до сих пор думал о нем, как о равном себе. Было в нем что-то слишком похожее — и за завесой нищеты и безродности, и за пологом власти и силы.
— Твое счастье, солдат, мы пришли, —
