Доза - Алиса Истомина

И тут он говорит: «Прости меня. Прости, что оставил одну. Я не хочу потерять тебя, ты мне нужна. Из-за этого дерьма я уже потерял друга. Если я потеряю тебя, я себе этого не прощу». Мы делаем ещё по плюшке и ложимся в постель. Обнявшись, засыпаем. Кажется, это называется счастьем.

И поэтому тоже хочу. Быть на одной волне, хочу знать, что это такое, хочу, хочу, хочу!

Мы уезжаем обратно. Точнее, он возвращает меня домой, к Соломиной, Дёме, Ренату и другим. По дороге обратно я буду реветь, как дура, с ужасом представляя, что меня ждёт впереди. Мы пообещаем друг другу держать связь и помнить, что мы друг для друга значим, что мы пережили вместе.

И вот. Два дня до отъезда. Я так ничего и не попробовала. Эта тема как-то замялась, хотя о наркотиках мы говорили постоянно, они были в нашей жизни, как маленькие дети, которых надо, не отрываясь, нянчить. Мы стоим в магазине, покупаем третью партию горячительного. Пьер смотрит на меня и говорит: «Поехали за дисками». Диски? — О, чёрт, это то, что не входило в мои планы, МДМА, о, боже, это так приятно и весело, должно быть.

Мы еле трезвые едем туда, где продают наслаждение. Экстази. От слова экстаз. Эх, что-то сегодня будет. Меня лично уже вставляет, а вас? Перед тем, как выпить таблетку, тебя трясёт, не покидает чувство страха — а что дальше? Выпил, ждёшь полчасика, а что потом? Вдруг я умру? Я же не знаю, кто трогал эти таблетки руками, из чего они сделаны, как примет их мой организм и мозг? Но это приятные мысли — это всего лишь предвкушение.

Я выпила «голубое сердце» через минуту после него. Он говорил мне — успокойся, уже ничего не изменишь. Когда мы приехали к мальчику, который в любопытном состоянии вынес нам пакетик с круглыми и немного гидропоники, я, в тот вечер невероятно сияющая, сказала ему: «Я собираюсь сделать это в первый раз». Он просто улыбнулся и ничего не ответил. Когда мы уходили он, глядя мне в глаза, выпалил: «Круто». И ушёл.

Прошло 20 минут, меня стало подташнивать. Я пожаловалась Пьеру, который уговорил меня концентрироваться на чём-нибудь другом. Мы трепались ни о чём, мне постоянно хотелось в туалет по маленькому и большому, и по всему вместе. Я посмотрела на часы. Осталось 3 минуты. А может ничего не будет? Ничего не произойдёт, это просто иллюзия, сейчас ляжем спать, и я, непременно, всё забуду. Это происходит не со мной. Господи, зачем я согласилась? Дура. И вот Пьер издаёт протяжное: «Аааааааааах!» И начинает размахивать руками, выпученными глазами, глядя вокруг. Это точно иллюзия, со мной ничего не происходит. Дерьмо какое-то. Смотрю на часы, проходит минута, в которой полчаса назад, я сомневалась. И моё тело становится восковым, жёлтым, как у куклы из магазина игрушек. Всё такое яркое, как красиво! Я определённо возбуждена, мой клитор сейчас разорвёт! Какой Пьер красивый! Его сейчас вставляет, как и меня? Мы в одном мире, как это здорово!

— Пьер, я странно себя чувствую!

— Иди сюда, садись ко мне на колени, — он никогда такого мне не предлагал, какой он тёплый сегодня, как же я счастлива! Неужели я раньше не замечала, как я счастлива?

Мы сидим, он гладит меня неугомонно, я начинаю слышать, как хрустит моя челюсть, это так необычно, это такое удовольствие, когда скрипит челюсть и ходит ходуном! Мы разговариваем, что-то друг другу рассказываем, нам так хорошо вместе! Экстаз. Вот он. Быть счастливым. Пьер заваривает чай, делая это с удовольствием. Мы идём на балкон, он ставит себе стул.

— А поставишь мне? — спрашиваю я.

— Конечно, сегодня всё для тебя, я сделаю всё, что ты только попросишь.

Не верю своим ушам! Мы сидим на балконе, глубокая ночь, мы пьём чай, который отлично «разгоняет», мы курим одну за одной. Процесс курения доставляет массу удовольствия, особенно приятно говорить с сигаретой, это выглядит как-то завораживающе и элегантно. Сигарета в беспокойной челюсти. Супер!

Говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим. Говорим, говорим, говорим, говорим, говорим. Говорим. Говорим. Говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим…

— Пойдём в комнату. Я хочу уже сделать то, для чего мы это употребили.

Какие приятные новости! Надо же, а я уж подумала, что он забыл. Мы хотели заняться сексом в этом состоянии.

— Мы можем делать всё, что захотим? — интересуюсь я.

— В смысле? — Его насторожил мой вопрос, забыла совсем о травмах детства.

— Хочешь, чтоб я распустила волосы? Или тебе нравится так?

Думает.

— Ну, распусти.

Раздевает меня, неуклюже как-то, пытаемся целоваться, всё так нелепо, кошмар. Ложится, я сверху, вставляю его член в себя, опять не получается ничего. Еле-еле, с кучей проблем, мы начинаем чем-то заниматься, как назвать этот акт я не знаю. Мышцам влагалища нравится, я лично не чувствую ни хрена. Стонать абсолютно лень, а Пьер смотрит на меня, как на марсианина, который совершает с ним какие-то манипуляции. Хотя он и сам не с этой планеты, поглядите только, что у него между ног! Член падает. Я пытаюсь делать ему минет, но это помогает лишь на несколько секунд. В этот момент я пытаюсь вернуть его эрегированный член обратно, Веньковский тоже торопится, всё, крах, секса не будет. Надо было раньше, когда всё только началось. Чёрт! Хотя плевать, пойдём лучше выкурим по сигаретке.

Говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим, говорим…

— Я всегда буду ждать тебя, даже если тебя не будет рядом, я всегда буду любить только тебя, ты для меня всё. Если ты вдруг скажешь — бросай всё, идём со мной, я пойду. Я люблю тебя.

И в каждой игре, когда оба игрока авантюристы, затягивается финал, потому что в финал постоянно эти двое и выходят. И здесь можно кое-что прозевать, смешно, не правда ли, взять и прозевать свою судьбу. Умный человек с фамилией на букву Ш, сказал: «Человек только тогда в полной мере является самим собой, когда он играет». Так вот, помните, если вы вышли вместе в финал, вам не нужно больше расходиться-сходиться, просто останьтесь вместе, вы будете жить, играя, не надевая при этом маску. Это и есть настоящее слово на букву Л.

Остаток психоделичного времени мы проводим, рассказывая какие-то истории, прощая всех врагов на свете, смеясь над друзьями и нашими дурацкими отношениями. Потом я пела ему песню под гитару, постоянно проскакивая мимо нот и струн, после чего он отобрал у меня несчастный инструмент и принялся играть сам. «My girl, my girl, don't lie to me, tell me where did you sleep last night…». Так мило слышать это от него, такие символичные песни.

Эксперимент с экстази повторился ещё один раз. Мне не очень понравилось, было как-то спокойно, без прошлого взрыва. Мы целовались на глазах у друзей, которые Пьера вообще с девушкой видели, может быть, раз. Они рассматривали нас. И мне это нравилось. Ведь он был только со мной. Только мой. И знала его только я. Вот так.

Утром, когда все спали, мы молча лежали на диване, Пьер гладил мой живот, спину, он прижимался ко мне как никогда, тёрся своим крепким членом о мою задницу. Но именно в этот момент мне было всё равно, я адски хотела спать. Экстази меня сломало в ту ночь. Поменяло всё моё миропонимание. Я перестала видеть свет вдалеке.

Сутки в машине, бок о бок, после бурной ночи. Больше, чем ад. Молчание, ругань — третьего не дано. Хотя с другой стороны, ощущение невероятной близости, когда с человеком, который сидит рядом, ты прошёл через всякое. И пусть мы не так много всего употребляли, он видел, как меня ломало, как я плакала, когда ничего не было. Он меня успокаивал и даже трахал, когда было совсем плохо. Боже! И он ещё говорит, что ему не нравится заниматься сексом. Ну, только не со мной.

Мы приехали. Две недели ломок, я твёрдо решила завязать. Веньковский поддержит. Он и сам бросает, а вдвоём это делать бывает легче, потому что ни один не сорвётся только для того, чтобы доказать что-то другому.

Я ждала его помощи, понимания и ласки. Он не звонит вторую неделю. Я в депрессии и слезах, пытаюсь что-то пережить, что-то бросить, опять блядская игра! Я играюв жизнь. Только в двух состояниях я настоящая: когда трахаюсь и когда меня ломает. В эти два момента я не играю, не вру, ничего не скрываю.

Скажи, пожалуйста, почему постоянно приходится врать? Почему никому нельзя верить? Ты говоришь что-то, тебе обещают, что не скажут никому, а потом все об этом знают! Я так хотела начать здесь новую жизнь, а всё равно обманываю себя в первую очередь. Как от этого избавиться? Свои секреты надо бы держать при себе, скажет мне кто-то. Так и есть. А если это не секрет, если это рассказ о любви, мало того, что все узнают о твоих чувствах, их выставят в ненужном свете, посмеются над тобой. Всё так нелепо. Новый город, новые люди, новая жизнь? Всё остаётся на месте, ничего не меняется, потому что ты сам не хочешь (не можешь) измениться. Если ты родился брехливым ублюдком, ты останешься таким навсегда. Что есть враньё? Если тебя о чём-то не спрашивают, ты этого сам не говоришь. Если б меняспросили — ты спала в пятницу с Веньковским? Я бы сказала — да. Но меня никто не спросил, потому что никому в голову такое не может даже прийти! И я продолжаю молчать. Я им вру. Я вру своему парню, который, наверняка, так же врёт мне. Я не спрашиваю, трахает ли он кого-то, кроме меня? Этот вопрос я не задаю, потому что он может ответить; в этом случае мне легче, чтоб он врал. Хотя, я тоже не золото. И это просто замкнутый круг. Все друг другу врут. Нас с первых годов жизни родители приучают ко лжи, неосмысленной ими же самими.