Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы - Джулиет Митчелл

Сиблинговая сексуальность и влечение к смерти

На мой взгляд, тема смерти так же фундаментальна для фрейдовского психоанализа, как и тема сексуальности. Я даже считаю, что последнему отводилась более заметная роль преимущественно для того, чтобы скрыть первое.

(Pontalis, 1981)

Креон:

– Пусть Антигона помолится тому, кому она поклоняется, – смерти.

Софокл. «Антигона»

Он любит ее от макушки до кончиков пальцев.

(Замечание матери касательно отношений двухлетнего ребенка с новорожденной сестрой)

Пьеса Софокла «Антигона», хронологически последняя, но первая по времени написания из трех пьес, относящихся к фиванскому циклу, самой известной из которых стал «Царь Эдип». Большинство интерпретаций видят в Антигоне воплощение семейных ценностей, которые противопоставляются ценностям государства. Я полагаю, что такая трактовка недооценивает важность концепции смерти и ее центральной роли в этой пьесе и, следовательно, в трилогии.

Два брата Антигоны, Полиник и Этеокл, вели войну друг с другом, поскольку каждый из них претендовал на право наследования трона города Фивы, где правил их отец – царь Эдип и откуда он был изгнан после обнаружения инцеста. Правителем является их дядя (брат их матери и родной дядя их отца) Креонт; Креонт видит Этеокла своим преемником. Полиник и Этеокл убивают друг друга. Креонт оплакивает и хоронит Этеокла со всеми почестями, но оставляет тело Полиника незахороненным. Антигона настаивает на том, что оба брата должны быть удостоены похоронного ритуала, и нарушает запрет Креонта, хороня и оплакивая Полиника. Креонт заключает ее в тюрьму и отдает тайный приказ убить ее[8]. Сын Креонта, Гемон, жених Антигоны, обнаруживает ее тело в тот момент, когда Креонт, смягчившись, собирается освободить и спасти ее. Гемон убивает себя. Его мать (жена Креона), узнав о смерти сына, также кончает с собой. «Царь Эдип» – это пьеса о сексуальности и о воспроизведении потомства; «Антигона» – о смерти.

Убийство сыновьями Эдипа друг друга – это наказание за его инцест. Только Антигона знает о важности смерти – в прологе пьесы она утверждает: однажды ей придется умереть. Она также знает, что смерть должно уважать, а умерших надо оплакивать.

Поскольку каждый из сиблингов воплощает опасность уничтожения другого, братья и сестры хотят убить друг друга. Это убийство запрещено и должно быть превращено в агрессивную игру и здоровое соперничество. Однако, как может совершиться подобный переход, помимо явного запрета на насилие? Зачем подчиняться этому правилу? Почему на войне оно не учитывается? Согласно психоаналитической теории комплекса кастрации, эта угроза становится значимой для маленького ребенка только тогда, когда через свою мать он осознает, что существует группа людей, у которых нет фаллоса.

Согласно Фрейду, в бессознательном нет репрезентации смерти – нечто, что является ничем, не может быть репрезентировано. В теории Фрейда кастрация – отсутствующий фаллос – означает смерть. Наличие сиблингов вносит свои коррективы. Какой была бы репрезентация смерти, если представить, что детям запрещают убивать своих братьев и сестер? Если мы будем иметь в виду Антигону, то, похоже, нужно знать, что с точки зрения жизни смерть неизбежна и абсолютна. Смерть действительно имеет власть. Маленький ребенок не знает этого: если застрелить товарища по играм, он встает через две минуты. Или эта игра помогает принять невыносимое знание о смерти? Я полагаю, что ребенок начинает узнавать о смерти и понимать, что не следует убивать своего брата, потому что даже существование этого брата переживалось прежде всего как смерть его собственного Я. Ребенок, который стал известным благодаря Дональду Винникотту как «Пигля», служит иллюстрацией сказанному:

Мать: У нее появилась младшая сестра (которой сейчас семь месяцев), когда ей был год и девять месяцев, что, я считаю, было слишком рано для нее. Вероятно, сам этот факт и наша тревога по этому поводу привели к большим переменам в ней.

Она легко впадает в скуку и подавленное состояние, чего раньше не наблюдалось, и внезапно становится очень обеспокоена своими отношениями с окружающими и особенно своей идентичностью. Острый дистресс и явная ревность к сестре длились недолго, хотя дистресс был очень острым. Теперь оба ребенка находят друг друга очень забавными.

Я не буду вдаваться в детали, а просто расскажу вам о фантазиях, которые заставляют ее звать нас до поздней ночи (Winnicott, 1978, p. 6; курсив мой. – Дж. М.).

Чувство потерянности сохраняется в истерических состояниях и представляет собой травму, которая может проигрываться каждый раз, когда умирает близкий человек. В последнем случае, особенно если умерший является сверстником, часто происходит мгновенная подражательная идентификация с покойным, прежде чем осознается его статус как «другого». Только процесс горевания делает мертвого человека другим, отличным от скорбящего. Данн и ее коллеги заметили, что взаимодействие между братьями и сестрами является основным фактором, способствующим дифференциации себя и других. Но я бы сказала, что до того, как это произойдет, нужно оплакать себя. Ребенок проживает опыт того, что другой сиблинг как будто бы приходит на его место и убивает его. Первая реакция на это – убить первым, что и делают оба брата Антигоны, убивая друг друга. Таким образом, решающий недостаток в данном случае – это не отсутствующий фаллос (комплекс кастрации), а потеря своего Я6.

Что позволяет ребенку трансформировать чувство собственной смерти в процесс оплакивания своего уникального Я, чтобы оно могло быть возрождено как одно среди других, как часть единой последовательности? Во-первых, я думаю, что это не может быть достигнуто раз и навсегда; этот процесс должен повторяться неоднократно в течение всей жизни. О достижении такого состояния свидетельствует тот момент, когда аналитические пациенты, да в принципе и другие пациенты, и все люди в целом ощущают огромное облегчение, которое приносит понимание ужасающей судьбы: мы «обычные»; в душе мы такие же, как и все, а все такие же, как мы.

Малыш, кажется, отчасти верит, что ребенок, который вот-вот родится, – это еще одна версия его самого. Когда он действительно рождается, это новое существо становится «тем самым ребенком». Пигля, которая была ребенком, теперь «никто». Желание убить того, кто своим существованием уничтожает его или ее, переходит в любовь, которая также присутствовала в процессе ожидания другого себя. Лицо малыша, который «до смерти любит» новорожденного, выражает одновременно и убийственные желания, и обожание. Этот психический механизм «обращения в противоположность» можно обнаружить также, когда любовь приходит на смену ненависти, когда влечение к жизни прорывается,