Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки - Владимир Михайлович Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Казалось бы, достаточно мелкая частная деталь: в доме у нас почти всегда было включено радио и вся семья любила его «коллективно» слушать. Какие же интересные передачи были! Театральные радиопостановки (почти всю классическую драматургию я в детские годы по радио прослушал), выступления лучших чтецов (многие ли сейчас вспомнят, как прекрасно читали стихи Д. Журавлев, В. Яхонтов, Г. Сорокин), концерты знаменитых артистов, певцов, смеялись на передачах Ираклия Андроникова, Эммануила Каминки… С нетерпением ждал я свои любимые передачи для детей «Клуб знаменитых капитанов», «КОАПП. Репортаж о событиях невероятных», «Радионяня». До сих пор (а сколько уже лет прошло!) напеваю иногда песенку из «Клуба знаменитых капитанов»:
Медленно и чинно сходим со страниц,
Шелестят кафтаны, чей-то смех звенит,
Все мы капитаны. Каждый знаменит.
Нет на свете далей, нет таких морей,
Где бы не видали наших кораблей.
Мы полны отваги, презираем лесть,
Обнажаем шпаги за любовь и честь.
А что за герои были в этой передаче: капитан Немо, Гулливер, Робинзон Крузо, Тартарен из Тараскона, Мюнхгаузен, Жак Паганель… Какие интереснейшие и познавательные истории в них рассказывались! И узнавали мы имена «создателей» капитанов – знаменитых писателей: Жюль Верн, Джонатан Свифт, Даниэль Дефо, Альфонс Доде – и тянулись читать их книги.
Что характерно, и здесь проявился идеологический пресс времени. Была опубликована разгромная статья о передаче в одной из центральных газет, чуть ли не в «Правде»: «Чему учат?! Низкопоклонство перед Западом: все капитаны – иностранцы!» Испугались слушатели, что закроют передачу. Действительно, какое-то время она не выходила, но потом добавили в нее советских капитанов – Григорьева из повести Вениамина Каверина «Два капитана» и Воронина из научно-фантастического романа Григория Адамова «Тайна двух капитанов», и передача появилась вновь.
Провел я недавно с коллегами один не самый репрезентативный, но весьма поучительный опрос, спросили у 287 современных подростков (москвичей!) в возрасте 14–17 о том, кто из них что-либо знает об этих знаменитых капитанах из передачи. Никто из них вообще ничего не знает, ничего не слышал о них (за исключением, пожалуй, Мюнхгаузена, о котором вспомнили некоторые)! Никто не знает и авторов этих героев и, естественно, не читал их книг!
О моем чтении в школьные годы – разговор особый. В нашем доме был культ книги. Почти всегда дома в течение дня можно было застать читающего. Я не помню, сколько лет мне было, когда я начал читать книги, но хорошо помню, какую роль они играли с самого начала моего осознанного существования. Я читал практически беспрерывно! Исключение составляли, наверное, только уроки в школе, еда и сон. Домашние же задания я выполнял, сидя за письменным столом с открытым ящиком. В этом ящике лежала книга, которую я читал, и, когда мама опасно близко подходила к столу посмотреть, как я делаю уроки, я движением живота задвигал ящик и внимательно разглядывал лежащие на столе учебники. Когда все ложились спать и выключался свет, я закрывался одеялом, зажигал фонарик и продолжал читать. Мама пыталась побороть подобное, по ее мнению, патологическое чтение. Уникальным было ее письмо в «Пионерскую правду», которую мы выписывали! Газета из номера в номер призывала как можно больше читать книг, объясняла, как это полезно, пропагандировала литературу для детей и т. д. А мама спрашивала у газеты, что надо делать, чтобы ее сын стал меньше читать! Газета не ответила, читать я не прекратил. Причем читал я в основном то, что называется классикой мировой литературы. Дома у нас была собрана неплохая библиотека, еще больше книг было у моего дяди. Я подходил к книжным полкам, выбирал какой-нибудь том из собрания сочинений классиков, читал и, если мне нравилось (а нравилось мне практически все), прочитывал все остальные тома. Позднее стал брать книги в районной библиотеке имени Пушкина на Спартаковской улице. Ее, кстати, открыли аж в 1899 году в столетие со дня рождения поэта.
Как-то уже в зрелые годы я прикинул, сколько в количественном отношении я прочитал книг в школе. Конечно, трудно подсчитать все, но думаю, что процентов шестьдесят из «обязательного» набора мировой литературы я за эти годы «проглотил». Что значит обязательный набор? Русская классика – Пушкин, Гоголь, Тургенев, Гончаров, Чехов, Л. Толстой (кроме его романов, которые я в этом возрасте не осилил, но на всю жизнь полюбил Толстого-новеллиста), Куприн, Горький и т. д. Зарубежная – Флобер, Бальзак, Гюго, Мопассан, Джек Лондон, Драйзер и так далее. К некоторым классикам после «школьного» чтения я уже больше не возвращался. Так, каюсь, никогда не перечитывал больше ни Тургенева, ни Гончарова, ни Гюго… Некоторые же стали спутниками на всю жизнь, как, например, Чехов, Куприн, Маяковский… Конечно, взрослея, добавлял в список книги Паустовского (увлекся я им страшно!), Зощенко, Алексея Толстого (по-моему, все написанное им добыл и прочитал), Пикуля, Виктора Конецкого, Стендаля, Ремарка и многих, многих других. Всех не перечислить, да и нет у меня цели составить некий список обязательной литературы для «правильного» взросления личности. Наверное, для каждого человека полезен будет свой набор книг, главное, чтобы они были. А какова сегодня роль книги в воспитании подростка? Не будем о печальном…
Чтение книг развило гуманитарную направленность, заложенную во мне, вероятно, и генами, и атмосферой в доме. Уже в седьмом классе я стал писать книгу. Начиналась она с того, что по Пятой авеню в Нью-Йорке в темном плаще, закрывшись от дождя, шел молодой человек. Роман из жизни в Америке! Написав несколько страниц, я решил прочитать их сестре, которая в это время уже училась на филфаке в педагогическом институте. Она поразилась тому, что, не выезжая из Москвы дальше Ховрино (двадцать-тридцать километров от города, там жил мой любимый двоюродный брат), я пишу о Нью-Йорке. Сестра решила, что это я откуда-то их переписал. Только прочитав мои страницы и увидев там непотребное количество грамматических ошибок, поверила, что это действительно мой опус. Вообще-то я всю свою жизнь считал, что из меня вышел бы писатель, ну, скажем, средней руки, а может, и немного повыше, если бы не моя лень да некая тяга к сибаритству.
Трудно сказать, откуда у меня так рано проявилась и «общественная жилка». Может быть, оттого, что мама, как я ее помню, всю жизнь интересовалась тем, что же происходит в стране, в мире,
