День народного единства - Роман Уроборос

– Вас как звать?

– Меня Ванька. А сестренку – Машенька.

– Ванька. Тезка значит. И меня Иваном. Зови меня просто дядя Иван. А где родители ваши?

– Мамка умерла. Мы одни здесь. Все ушли. Мы картоху сырую едим, – Маша плакала.

– Пойдем зайдем куда-нибудь, погреемся. Я вам заодно хлеба дам.

Детишки побежали впереди меня по хрустящему снегу. Я поспешил за ними. Думал, что делать мне с ними. Со свалившейся на меня обузой. Потерял я их из виду. Стал оглядываться по сторонам. Высматривать их. Как сквозь землю провалились. Пострелята. Оглянулся. Огонь разгорелся. Здоровенное пожарище. И огонь на соседей перекинулся. Ветер сильный подул. Сгорит, всё сгорит.

– Дядя Вань, давай быстрее сюда, а то Машенька кушать очень хочет, плохо ей совсем.

Я зашел в хату. Снял вещмешок, развязал его полностью и, порывшись, вынул хлеб. Отломил два куска и отдал детям. Они начали его жадно есть. Мне не хотелось, и я затянул самосаду. Сижу, курю. Думу думаю. Что мне с детьми делать? С собой я их не возьму. Оставлять их… Помрут. Хоть так крути, хоть сяк, все равно негодно получается. Плохо не по-христиански. Мысль ужасная в голову лезет. Ужасная, но естественная, в продолжение всего того, что только что тут сотворилось. Ладно. Этого я точно не сделаю. С грехом таким непосильно мне жить будет. Горький ком к горлу. Как же это я подумать о таком мог? Пес я пес. Каяться всю жизнь буду. Кающийся злодей. Не отмолю. Нет. Нет.

– Дядя Вань, а ты что плачешь? У тебя тоже кто-то в войну умел?

Лапочка. Буковку «р» не выговаривает. Подошла. Волосы беленькие, глаза голубенькие. Крошки хлебные по всему личику. Подошла, гладит. Я обнял ее, сам плачу уже не стесняясь никого, по головке светленькой глажу ее. Ванька тоже подошел, стоит, смотрит на меня. Глаза на мокром месте. Как же они мне детей моих напомнили. Милые, любимые. Война меня совсем без сердца оставила. Превратила в сурового, безжалостного солдата, для которого убить человека, что плюнуть. Ах ты чтоб… И ведь убивал, не думал, что живые люди передо мной. И их вот хотел. Милые мои. Не плачьте, не бойтесь. Дядя Ваня вас в обиду не даст. Машенька. Ванечка. Поцеловал их. Слезы утер. Шум за окном. Всадники проскакали. Нас не заметят. Мы огонь не зажигаем. Печку не топим. Не шумим. Поди ж ты найди нас. Холодновато конечно, но мы сейчас укутаемся. Надышим. Вроде щелей нет, холодом с улицы не тянет. Я положил на печь мешковину, уложил детей, накрыл их шинелью.

– Вань. А вы в подполе долго просидели?

– Нет. Не долго. Мы сразу до того, как вы с дядьками зашли… Мы бежали от вас, испугались. В подпол нырнули. Всё слышали… Ты зачем их убил? Шибко попросили?

– Да Вань. Шибко попросили.

– Как так? Грех же это.

– Ты спи, спи. Вон Машенька уже второй сон видит.

– Ты с нами… Теперь ведь ничего больше не случится?

– Не случится. Спи.

Спят, мои дорогие. Носики сопят. И не холодно. Сяду, покурю. Подумаю. Помечтаю. Вот прихожу я с ними домой в Вешки. Иду. Ванька меня за одну руку держит. Машенька за другую. И идем мы по дороге прямо к дому. Вижу, стоит Алевтина Матвеевна. А вокруг вишня цветет. Все белым бело. Май, значит. Запахи. Война, стало быть, закончилась. В семье у нас мир и достаток. Только, как же я с ними пойду в такую даль. Я, сам-то, подумал, как доберусь, все спланировал. Но один. А с ними я не дойду. Ну не получается у тебя Иван. Если правильно… Жаль их. А меня не жаль? А жену мою? Всех жаль. Зря я расчувствовался. Нельзя так. Война вон. Если поймают, то и расстрелять могут. Ежели под горячую руку, али чего… А коли война не кончится, как я ораву такую прокормлю. А и спросят меня, откуда, мол, дети. Да и Ванька понятливый, видел все. А ну как расскажет. Вот и выходит я намерениями своими благими вымостил себе и им дорогу прямо в ад. Господи, за что мучаешь? Ежели ты есть. Укрепи. Подскажи. Посоветуй. Что делать? Молчишь. Всегда молчишь. Не хочешь разговаривать с защитником веры православной христианской? Ну, твое дело. Вы ведь все… Все меня бросили. И их бросили. Их то, за что? Ведь нет в них, в ребятишках этих, никакого греха. Не первородного, никакого. За что ж им это? Где же справедливость? Нету её. Но если нет справедливости, то от меня тоже не ждите. Ничего хорошего от меня не ждите. Лучше б я одноногий пришел домой. Тогда бы зато с чувством выполненного долга. С крестом на гимнастерке ходил бы. Жил бы. Уважали бы меня. И спрос с инвалида маленький. Жизнь у него ровная и простая. На своем месте. Так. Вздремнуть бы, да сон не придет. Вишь, как разволновался. А придется подлый поступок совершить. Если только подлый, а вдруг и губительный? Но с другого боку, если б я их не встретил. Так бы они здесь и маялись бы. Так бы и ходили, пока с голоду не умерли. Я никакой не спаситель. Моя хата с краю. С краю. У всех хата с краю. Пойду тихо под утро. Никого не разбужу. Шинельку возьму. Да как же я шинельку то возьму? Ведь я ж их прикрыл. О да они как в нее закутались. Без шинельки нельзя. Что ж за напасть-то. Не смогу я им в глаза смотреть. Не смогу. А шинельку забирать буду – разбужу. Не смогу объяснить. Ничего объяснить не смогу. Решай вопрос. Решайся. Я не знаю, что делать. Знаешь. Не знаю. Знаешь. Я не могу. Можешь. Вопрос вот как ребром стоит. Или ты, мил человек живой остаешься и мелким шагом по-тихому до дому добираешься. Либо погибаешь с обузой этой неизбежно. Выбор. Они все равно не жильцы были. Ты же знаешь. Или с голоду померли бы. Или с холоду. А может, кто найдет их и в санитарный поезд сдаст? И шинельку мою заберет, однако. Решиться не могу. Если я их сейчас заколю, то все в крови испачкается. Подозрение вызывать буду у посторонних людей. Значит надо их разбудить. Шинель забрать. А уж потом их на тот свет отправлять. Нет. Шинель заберу, скажу, что на разведку пошел. Оставлю их здесь и не вернусь боле. Факт. Так и сделаю. Просыпайтесь, скажу, родные, дядя Ваня сейчас на разведку сходит, осмотрится все честь по чести. Подошел к ним. И тихохонько начал шинельку свою тянуть. Тихо, тихо, вот, так. Освободил. Машенькину руку. Не проснулись. Вот удача-то. Оделся, застегнулся на все пуговицы. Взял вещмешок. Вышел на улицу. Вдохнул полной грудью морозный январский воздух. Как будто заново родился.

4 января 1990 года

А Вы помните, как начались восьмидесятые? Ну, вот конкретно 1 января 1980 года, что в Вашей жизни произошло сразу после поздравления с Новым Годом Генерального Секретаря Коммунистической Партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева и двенадцатикратного боя кремлевских курантов? Не помните? А может быть это важно. Что почувствовали? Ветер перемен начал дуть уже в окна, проложенные в щелях ватой и заклеенные поверху бумагой. А южнее степной ветер бесснежный уже пел вам песни про великое пробуждение ото сна почти векового, оболваненной и притихшей от этого страны. Много ли было выпито, мало ли. А ведь кто-то и не пережил эту дату сакральную. А кто-то и родился в этот, где снежный холодный, а где и теплый вполне, день или эту ночь. И началась его жизнь под плановым пятилетним, задолго до него раскрашенным алым небом. Никто не задумывался о будущем, грядущим неумолимо и страшно. Никто не подстилал соломку, чтобы упасть мягко и безболезненно. Тишь да гладь в стране нашей, звездой Ильича отмеченной. То ли пятиконечной, то ли шести. Одной шестой суши мы продолжаем все еще идти к победе коммунизма, в коммунизм не веруя. Безнадежно приготовились врезаться в неизбежность. А затормозить ну никак нельзя. Тормоза отказали. Да еще и под горку едим. Эгей! Рулевой уснул еще года три назад. Да так и не проснулся… Ну, рулит еще пока. Вот опохмелилась страна. А третьего на работу. А какая от этого здоровью польза? Ведь нашему человеку, сколько не дай отдыхать – все мало. Всегда и всего мало. Зарплата маленькая. Водка вон вообще три-шестьдесят-две. «Дорогие товарищи». А по радио Кобзон и Пугачева. А на Западе и «Айрон Мэйден» уже и «Ай-Си-Ди-Си» всё ещё. По телевизору ДорогойЛеонидИльич и ВпередКПобедеКоммунизма, изредка прерываемые «Иронией Судьбы…». Жить же было хорошо. Всего хватало. Без излишеств экзистенциальных, но и не голодали. Летом к морю, на Новый год – мандарины. Пиво с восьми утра всегда было. Если уж очень тяжело – ну потерпи до 11.00, магазин откроют. И вслед за музейными завсегдатаями к прилавку. Можно и на работу. А можно и в кино, если студент или школьник и ПТУшник. Спокойно. Патриархально. Все по местам. Всё по местам своим. Застой, вы говорите. Болото вы ощущали. Затягивала трясина серости. Рок в подполье. Кровавое КГБ. Голос Америки практически не слышен. А может они и не сильно кричали. Может шепотом шептали, а мы им – глушат. Не дают глотнуть свободы. Да подождите вы. Насладитесь моментом. Дружба – народов. Пятилетку – досрочно. И во главе страны – добрый дедушка. В полусне. Мечта. Вы так больше, скорее всего, никогда не будете жить. А то им, видите ли, надо, чтобы группа «Скорпионз» к ним приехала. Медляков наиграла. А кто группу Скорпионз в восьмидесятом-то году знал? Вопрос. Может, кто и знал. Кто хочет поменять ее, группу эту, на гарантированную буханку хлеба? Да меня никто не слушает. Этот огромный муравейник, называемый почему-то СССР, копошится в собственных какашках, простите экскрементах, и не думает, не гадает о будущем. Да и будущего, как такового, еще и нет. Так в головах у пары ЦРУ-шников. Но есть план. Ребята. Главное – это план. Пункт первый. Пункт второй. Сроки. Результаты. Ответственные. Есть цель, которая одета в план, который идеально подогнан под цель. Все лишнее убрали, никаких эмоций. Мы-то работаем, а вы? Наслаждаетесь жизнью. Ага. Армия и Флот не пропустит. Ядерный щит и ядреный меч. Понятно. А головы не защитили. Души тоже как-то… Пламенные комсомольские наивные сердца. А меч уже занесен. Ох, будет, будет потеха. Березки. Старая Москва. Питер не Москва. Комсомольские стройки. Любовь. Весна. Поцелуи. Минет – лучший подарок. Нажрались. В. Дым. Блевали. Менты. Суки. Приехали. Пятнадцать. Суток. Выгнали из комсомола. Армия. Афган. А война уже идет. Мы с афганскими товарищами противостоим в нешуточной войне зубатому империализму в союзе с моджахедами кровавыми всех стран объединившимися. Смерть потихонечку вползает в наше счастливое детство-юность-зрелость-старость. Стреляют из автоматов. Цинковые гробы. Знакомых загребают в Афган. Сами думаем, как бы откосить от армии. «В пятидесятых-шестидесятых не служить в армии было стыдно. Тебе бы руки не подали». За Родину! За Сталина! А сейчас за кого? За Брежнева что ли? Умирать за коммунистические идеалы? Стремно. По пивку. Из автоматов. За двадцать копеек – чуть меньше кружки. Баранки еще соленые. И ничего не предвещало. Не предвещало чего? Того. Восьмидесятых. Сразу стало понятно, что не все так сладко, как грезилось. Что под синтезаторные завывания западных разрушителей коммунизма – рокеров новой волны все пойдет не так. Потом умер один человек. Потом другой. Потом Высоцкий. Джо Дассен. А далее и вовсе Леннона убили. Праздник закончился, начались суровые трудовые будни. А семидесятые все еще догоняли романтизмом длинноволосым. Музыкой, танцами, фильмами. Мы ж всегда от непрогрессивного человечества лет на пять отставали. Поэтому у нас в восьмидесятом вовсю еще царил семьдесят пятый с клешами-хипами. Но люди умирали и не только на войне. Еще не проявился, штурмом взявший нашу страну на абордаж «Ай-Си-Ди-Си». Но вот-вот проявится. Вот, вот на стенах наших любимых пивных начнут писать. Недобрые иностранные слова. А про Олимпиаду и вспоминать не хочется. Провели, предварительно очистив территорию от населения. Детей в пионерский лагерь, студентов в строительные отряды. Комитетчиков и прочую партийную шушеру на стадионы. «До свидания наш ласковый Миша…» А что в мозгах у отлученных? Кроме стремительно падающей веры в партию. Анекдоты про Ленина. Святотатство. Про Брежнева. Смешно. Да про обоих смешно. Их сместили с олимпийского пантеона медленно. Эй, ухнем, эй, зеленая, сама пойдет. А вокруг. Смотрите, телочки какие ходят. Юбочки коротенькие. Стрижечки сассон. Молодые. Хотящие, зовущие. Стесняешься? Выпей. Предложи ей сигарету. Она закурит – не ссы. Курит – значит даст. А где? Не важно. Чуваки, айда к Коле! У него хата свободная. Девчонки идите ко мне, я иностранец! Два портвейна – пиво. Сигареты «Космос». «Чингизхан» с «Бониэмом». Иди сюда. Соси! Потом пьем на кухне. Спор. Кто лучше – «Дип Парпл» или «Лед Зеппелин». Слушай, да твой Блэкмор вообще играть не умеет. Вот Пэйдж. Кто? Да что вообще умеет твой Пейдж? А Гилан? Он вообще петь не умеет. Кто петь не умеет, Гилан? Да у него диапазон три октавы. А у Планта. Пэйс лучше Бонэма. Не смеши мои туфли. Черт безрукий. А что Лорд. Мои и без органа играют как боги. А твои без органа вообще бы не слушались. Ну как повтори, что ты сказал! На, сука! Мальчики, не ссорьтесь. Петя убери ноооож… Наутро опять лучшие друзья. Под гитарку «Новый поворот» сбацаем. Или «Куда летишь, ночная птица…» с надрывом, со слезой в голосе. С этой непонятной гласной при подвывании, то ли «а», то ли «о». Дискотека. А тут опять Новый Год! «Дорогие товарищи! Поздравляю вас с Новым годом!» Салат оливье, селедка под шубой, водки, бутылок восемь. Два «Салюта». Трехлитровая банка томатного сока. Нарезки. Мясо так никто и не попробовал, а я так старалась. Да ладно Танюх, классно вчера нажрались. А ты скотина, вообще молчи! Ты на мое платье полбанки томатного сока вылил. Ха-Ха. А чего вчера было-то? Лучше не спрашивай. Я не сильно хулиганил? Пришлось тебя на улицу выводить. Зачем? Достал потому что в квартире блевать. Вон смотри куча какая. На улице хоть в себя пришел. Ну, думали – всё. Лег на кровать. Я слышу. «Уэ». «Уэ». Повернул тебя к стене. И вовремя. Потому что ты – «У-ээээээ». Круто нажрались. А я вчера Светку трахал! Сереж, ты чего дурак? Совсем больной. Встает. Одевается. Уходит. Обиделась. Что-нибудь осталось? Нет. Побежали быстро за пивом. Тук-Тук. Хэй. Бип-бип. А война, как вы думаете, будет? Да вроде все к этому идет. Помирать не хочется. Если все ракеты взлетят, то все, крышка. Но хоть не обидно. Все помрем, никого в живых не останется. У нас десять тысяч боеголовок, у Америки десять тысяч боеголовок. Вот и военрук наш, герой войны, говорит. Ребята, готовьтесь, через три года, максимум, начнется война с американцами. А мы сидим, слушаем, головами киваем. А ночью просыпаешься с замиранием сердца, когда слышишь, как пролетает самолет в небе, прислушиваешься, думаешь. Не межконтинентальная ли летит, не баллистическая ли, не ядерная ли ракета? Нет? На этот раз пронесло. Но мы готовы. Броня крепка. Эрекция стойкая. Девчонки. А вы готовы? Если война вдруг? Все готовы. В школе тир. Раз в неделю. Стрельба из мелкашек. Попадаем в яблочко, как здрасьте. Автомат Калашникова разобрать за сорок секунд сможете? Сможем. А собрать? Ну, ты спросил. Газы! Противогаз одел. Готовься к службе в армии, сынок! Будешь Родину защищать, как деды наши, как отцы? Отцы и деды, защищавшие Родину когда-то. С сознанием выполненного долга, развлекались не на шутку. Сидели в пивнушках, выпивали на улицах, их толпами отвозили в вытрезвитель. Прорабатывали на партсобраниях. Кого можно было. Ребят, а вы где учитесь? Молодцы. А я в МАДИ учился. Сейчас мы работаем на секретном заводе. Ракеты делаем. Средней дальности. Тссс. Вот зашли после рабочего дня обсудить, так сказать, производственные проблемы. Водочку будете? А что это парень-то ваш не пьет? Болеет. Язва. Так выпей молочка. У меня вот есть. Домой купил. Бери. Да что ж ты в кружку льешь! Дефицит же. Прямо из пакета пей. Сейчас помою и пивка принесу. Ну, будем, студенты. А это кто? Тоже Ваш? Чего ты портвейн принес? Денег нету. Эх, студенты, студенты. «Ви донт нид но эдьюкэйшн!» У нас на первом месте футбол, пиво и девчонки. Строго в таком порядке. Летом в стройотряды. Возьмем мастерки новые и за два месяца построим коровник или там пилораму какую, на худой конец. Выложим из кирпича магическую цифру 1981. Чтоб знали, в каком году это сооружение было построено. А кем? Да столь ли это важно? Народом. Студентами. Личностями. Со своими любовями. Тараканами в голове. Осенью перемещаемся со всем вышеперечисленным багажом на картошку. Месяц не учимся. Золотая осень. Мешки с картошкой. Дождь. Листопад. Солнце. Запах листьев осенних. Водка вино потанцуем. Наташа. Я люблю тебя. Я всегда любил тебя. Как только увидел на первом курсе… Я… Ты такая красивая… Что ты молчишь? Скажи что-нибудь. Знаешь, мужчины твоего типа, не в моем вкусе. Всё. Как же так? Как так может быть? А я? Но, может быть, у меня есть шанс? Шанс есть у всех. Капля камень точит. Ты же знаешь? Да. И выпорхнула, как птичка из моих объятий. Только ее и видели. Глазом не успел моргнуть, а уже зима. До дорогого товарища уже многие не дотянули. Играет «Би Джис». Поют тоненькими голосами. Танцуй Москва. Танцуй Ленинград. Танцуй Кавказ. Танцуй Сибирь и Дальний Восток. Танцуйте наши маленькие азиатские братья. Танцуй Прибалтика. Сколько нам еще осталось? А может завтра пролетающий мимо метеорит прикажет нам долго жить? Пей шампанское, водку, пиво. Дерись – матерись. Выгонят из комсомола – пойдем на войну. Это есть наш последний и решительный бой! Бой курантов. С Новым Годом! Как надоело орать. Может стоп? Может хватит? Достали все! Остановитесь! Русь тройка, мать твою! Хорош орать! Давай выпьем! За новый поворот! Она не любит меня! Ну, что ты плачешь? Посмотри, сколько баб вокруг. Она меня не любит! Зато тебя Катя любит. Кать. Ты меня любишь? Еще как. Пойдем, потанцуем. И вот уже Донна Саммер поет – Ай фил ЛООООООВ. А-а-а-а-а! Не ори не бей посуду! Будем орать! Будем бить посуду! Будем вешать коммунистов! На кол! Всех на кол! А девочки? Нах. й девочек! Вина!! Вина!! Давай нальем в ванную шампанского и искупаемся все. Да у нас и шампанского нет. А что есть. Пиво. Давай нальем пиво в ванную и искупаемся все. А завтра? А что завтра. Завтра не бывает. Слышал? Не бывает. Давай пива просто выпьем. После водкишампанского и вина? Да. А что такого? Да ничего. А ты знаешь, что индусы верят, что, если ты даже комара убьешь. То все. Душа твоя погибла. Совсем. Нет, так не бывает. Каждое живое существо, хоть когда-нибудь, кого-нибудь да убило. Я комара, например, убил. Все что ли, душу свою навсегда потерял? Нет, искупить можно. Постом и молитвой. Мантрами и мудрами. А это что? Не знаю, но мне один человек интересующийся в «Пиночете» рассказывал. Он сильно нетрезв был. Буддисты такие особенные люди. Да. За них. За родимых. Ребята, давайте мы вас полюбим? Давай ТанюхаМаринаКатя. «Минет лучший подарок». Как было написано в туалете нашего института. Так это я написал. Молодец. Хорошо проводим время. Как говорится, жить стало лучше, жить стало веселей. Но вы к нам в Ленинград из Москвы лучше не приезжайте. Бить будем. А куда лучше приезжать – во Фрунзе, столицу Киргизской ССР? Или в Прибалтику? К кому куда не приезжай, местные гопники завсегда дадут, отвалят и отоварят. Дружба народов. Кавказско-прибалтийско-азиатская дружба народов эсэсэрии. На том и стоим, так и живем. «Ленина в Октябре» смотрим. Песенки поем. Ну а песни непростые, в них слова все матернЫе. Небоскребы-небоскребы. А я… Все культурные евреи уехали в Нью-Йорк. Нет, не все! Остались еще для подрывной деятельности, не зря им в МГУ поступать не разрешают всем. Нет, не всем, и не только в МГУ. Им, евреям, никуда не разрешают поступать. Слушайте ребята, а вот так, как мы пьем, мы можем до белой горячки допиться? Нет. Не сможем. Для белой горячки надо водки больше пить. А мы пиво. Айда на речку. Купаться. Пива еще возьмем. И… Попробуем вспомнить, что вчера было. Я ничего не помню. Вот вчера лето было, тепло, солнце. Уснули где-то. Деньги были. Кеды. А сегодня. Денег нет. И вместо кед, кроссовки на два размера меньше. Откуда они? А это кроссовки нашего комсорга, Сереги. А он как с нами? После комитета комсомола встретил нас и пошел с нами кружечку пивка выпить. И чего? Выпил. А потом плакал около плаката «Вперед, к победе коммунизма!» и пел гимн Советского Союза. «Союз нерушимый республик свободных…». Тсссссс. «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги». И в результате что? Ничего. «Умер Леонид Ильич Брежнев». Помер. Вот это номер. Такое счастье в нашей стране последний раз, если мне память не изменяет, было в Пятьдесят Третьем. Тогда вся страна в едином горе, в едином порыве пошла оплакивать Вождя и Учителя. А еще раньше в Двадцать Четвертом еще одного Учителя и Вождя. Традиция намечается. Что делать? Плакать. Скорбеть. Или поэму написать? Слушай лебединое озеро и прогуливай школу, школьник, плачь у станка, рабочий. Крепче за баранку держись баран. Чего-то какое движение непонятное, хождение, разговоры. Нездоровый смех. Некрофилия. Вся страна полюбила мертвого Ильича. И готова была простить ему все. Застой. Афган. Коммунизьм-социализьм. Сосиськи сраные сиськи масиськи. Спи спокойно, дорогой наш товарищ! Мы возьмем в свои крепкие, мозолистые руки знамя, выпавшие из рук наших мертвых товарищей. И продолжим бить буржуев, которые понаехали на похороны Дорогого Леонида Ильича. Из уважения к ядерному щиту Родины. Так то. Тэтчеры, Рейганы. Доконали человека рейгономиками разными. Звездными войнами и прочими гадостями… Ох, вы ответите за это перед советским трудовым народом. А мы ответим на ваши ПРО своим ассиметричным ответом. Трепещите. И Вождь у нас новый появился. Юрием Владимировичем все зовут. Андроповым. КГБ у власти. Он вам, да и нам покажет кузькину мать. Работать всех заставит. Рейды по пивнушкам да по кинотеатрам проведет. Покритикует застой. Планов, как водится, громадье напишет. И прочитает. Да не так как Дорогой, а с чувством, с толком, с расстановкой. И народ с облегчением скажет: «Какой хороший человек, настоящий ленинец!» Но враги не дремлют. Заразили вирусом злодейским неокрепшие души. И вот уже нацисты среди нашей молодежи появились. «Наци». Следом панки подтянулись. Виски сбрил – панк. Булавку приколол на майку – панк. Зашевелились. Заелозили. Но доблестная милиция и КГБ не дремлет. И очаги эти в зародыше – бензином. Дубинкой – на! Сапогом – с ноги. Со временем все как-то успокоилось. Подзабыли даже, кто там у нас наверху. Чем они занимаются. Работаем, учимся, живем. Жизнь опять хороша. Водка появилась «Андроповка». Подешевле. Все для народа. Все для населения. Все для людей. Рабочие с крестьянами и передовой интеллигенцией очень довольны. Да и войны никакой, вроде, как и нет. Но враги вокруг, как всегда. Кольцом сжимают наши необъятные просторы. Да ну и хрен с ними. Мы ведь как вмажем. Вмазали. Закусили белым хлебом. Батон привычно ломается сильными руками. Хорошо как. Завтра первое сентября. Но тревожно как-то. Всегда тревожно. Поводов нет. Телевизор посмотришь. Рай на нашей земле советской. А все равно тревожно. Почему? Не можем сказать. Предчувствия нехорошие. Что-то начинает не так работать. Что-то ломаться в жизни нашей начинает. Разваливаться. Разламываться на части. Отчего? Марксизм что ли плох? Или может быть, Бог есть? Или может капитализм не загнивающий, а вовсе наоборот? Нет ответов на эти сложные вопросы. Поэтому не думай, заливай шары. Бей режь грабь воруй. Нам все равно, что будет. Нежили богато… Как там дальше? Не знаю. Надо домой. В метро не пустят. Менты заберут. В вытрезвитель. Потом телега на работу. Вот спортсмены бегут. Молодцы не пьют. «Ребят, «Динамо» бежит?» «Сейчас договоришься.» «Чего, чего ты сказал? А ну стоять! Я сказал стоять!» Понеслось. Махач. Махач мы любим. Солдатский ремень с заточенной пряжкой. Кастеты. Ножи в ход. Кирпичом по голове. И ногами, ногами. А один у них ничего так. Каратистом оказался. Ноги одни в ход пустил. Удар. Подскок. Удар. Ки-я!!! Еле ушли, слушай. Ну, пока пацаны. До завтра, друзья. Жаль водку не допили. Пошли спать. «Спокойной ночи малыши» пропустили. Ну, ничего. Спокойной ночи, мои маленькие друзья. Спи, спокойно, страна. Андроповские соколы зорко охраняют твой покой. Баю-бай. А что снилось тебе в ту ночь, страна? Самолет. Ночь. Ракета. Продолжил. Свой. Полет. В сторону океана. Ха-ха. Смешно. Юмор советских газет. Но люди погибли? Ни в чем не повинные люди. Вот представьте себе. Летите вы в самолете. А пилоты по каким-то непонятным причинам заплутали. Приборы у них не работают, или что. Неважно. У пилотов в голове всякая фигня. Они думают о чем угодно, но только не о смерти. Memento more. Так и не научили. А если б думали, может внимательно на приборную доску смотрели, по сторонам глядели, слушали диспетчеров. Ответственность за пассажиров. Бери больше. Ответственность за все. За всех. За всю Вселенную. Как надо вести себя с этих позиций? Осознанно. Или сознательно? Никак они себя не вели. Пуск. И все. Конец фильма для некоторого количества корейцев. У нас, в СССР не так трагично это воспринималось. С точки зрения геополитического противостояния двух систем. Еле выговорил. Молодцы наши летчики. Как жахнули. Как жахнули. Жахнем! Жахнем! Жахнем! Ура. Наливай. Не могу. Тошно. Тошнит. Вкус этой водки поганой не могу больше переносить. Выпей «Кавказа». Покорители Эльбруса встречаются с покорителями «Кавказа». Простите, а покорители «Кавказа» это кто? Это мы, батя. Наливай. А не во что. Тогда из горла. Вкус «Кавказа». Потеряем мы это народное достояние и, увы, навсегда. Вкус сладкий, тошнотворый, стакан выпьешь, а он назад просится. Секреты его производства, охраняются лучше, чем секреты производства «Кока-кола». Стоишь в парке, выпиваешь. Первая бутылка пошла. Вторая. «Кавказное» опьянение, оно особое. Мутное. Основательное. Скажем так. Тотальное. Осенью – осеннее. Весной – весеннее. Особое. Денег только мелочь осталась. В пивнушку пошли. А потом расходимся, как зомби. Вот один стоит около дерева, держится. Приседает. Падает. Потом встает, опять хватается за дерево и винтами. Винтами. Запрыгнул в трамвай. Доедет ли? Конечно, более трезвые товарищи должны провожать более пьяных. И даже до дома, даже до двери в квартиру. А где их сейчас возьмешь более трезвых? Вон один блюет около входа в пивняк. Милицию дожидается. Второй пошел пописать в туалет, не дошел, упал, не дотянув каких-нибудь двух метров. Все его спокойно обходят или перешагивают. Третий и четвертый идут в обнимку вдоль дороги, песни орут. Прохожие от них шарахаются. А пятый сел в такси из последних сил промямлил адрес и уснул на заднем сиденье. Откуда такие деньги? Товарищ? Товарищ! Проснитесь товарищ. Ну, просыпайтесь же. Такой праздник ведь. С Новым Годом! Как с Новым Годом? Я же только… Ну, да, двенадцать часов. Да вы не расстраивайтесь. Я один раз уже Новый Год в метро встречал. У меня вот сейчас с собой бутылка шампанского есть, давайте выпьем. Фу. Из горла, теплое. В нос дало. Из носа полилось. С Новым Годом! Как встретишь Новый Год так его и проведешь. Так у нас из года в год одно и то же. Как не встречай. На океанских островах все равно не дано. Так либо дома, либо в общаге, либо на природе. Вот еще одно место нашел – в метро. Вышел на улицу. Куда идти? Не помню. Память потерял. Где спать? Бошка трещит. Спал в подъезде. До вечера. Потом проснувшиеся и еле-еле кое-как передвигающиеся жильцы с красными, злыми лицами выгнали на мороз. Холодно. Когда же лето? Скоро. Но не все дотянут. Не все доживут. Вот и Юрий Владимирович чего-то дальше не захотел с нами коммунизм строить. Помер. Стыдно, товарищ! Бросать нас вот так на полпути. И на кого ж ты нас оставил? Родненький наш. На какого лиходея? Вот на этого? Да он скоро тоже того. Фью-фью. Ага. Интересы партии. Интересы Родины. Благо народа. Он лучший. Понимаем. Вам виднее. Да мы же год от года лучше живем. Все есть. Два сорта колбасы. Два сорта сыра. Хлеб черный. Хлеб белый. Одежда, без слез не взглянешь, есть в магазинах ведь? Голые не ходите? Босые не ходите? Крыша над головой есть? Мы вам говорим, указываем, что можно, а что нельзя читать. Какую музыку можно слушать, а какую нельзя. Вот вам и списочек запрещенной музыки заодно. Читайте, ознакомьтесь. Распишитесь. А если кто вдруг случайно по недоразумению вдруг услышит эту музыку неразрешенную. С ним что? Как что. Расстреляем. Со всей большевистской строгостью и принципиальностью. Страшно? Да ладно-ладно. Расслабьтесь. Шутка. Ну а если серьезно, скажу, в нашей стране таких случайностей быть не должно. Поэтому. Развивайте в себе эти качества строителей коммунизма – ответственность и дисциплина. Дисциплина и ответственность. А внутри должно биться жаркое комсомольское сердце. Аплодисменты. Все встают. Поют «Интернационал». Никогда мы еще не были так сильны! Никогда еще реки наши не были так полноводны, никогда еще поля так не колосились. Нефть никогда таким мощным фонтаном не била из скважин. Броня никогда не была так крепка. И соответственно, танки наши быстры. Догоним и перегоним Америку! Разбомбим Европу! До Берлина за восемь часов. Трепещите! А вы не устали? Устали. А что делать? Родина. Мать. Зовет. Идите обедать! Суп стынет. Пришли. Мама. И вы туда же. Зачем вы водку достали? Да, по сто грамм не повредит. Еще две? «Издалека-долга, течет река-Волга…» Спасибо мама, спасибо папа. Сынок, ты за рулем осторожнее. Да что там. Нам море по колено. Первый раз что ли? Еду-еду. Поберегись! Совейский рабочеколхозник домой на ЗИЛе едет. Это вы меня не в тайных лабораториях вывели. Это меня жизнь так воспитала. Улица. Школа. Армия. Комсомол. Мама. Мама! Мама-аааааа… И на кого ж ты нас покинул. Сокол наш ненаглядный. Третий раз подряд за три года хоронят нашего дорогого Генерального Секретаря нашей могучей, родной до хруста в костях, Партии. Уже всем стыдно. Уже все глаза отводят, смущенно так. Не повезло. Старые больные люди. Что мы могли сделать? Лучшие врачи. Лучшие лекарства. Вот. Все что могли. Виновные будут наказаны. Кто??? Враги социализма. Вот кто. А сейчас вы кого поставите? Опять старика? Нет, ну как вы могли такое подумать? Нет, вот вам. Михаил свет Сергеевич. Нравится? Вроде ничего. Пятно родимое, конечно не очень нравится. А получше у вас Генеральные Секретари имеются? Да он хороший. А что молчит? А сейчас мы кнопочку тайную нажмем. «Дорогие товарищи, мы должны углУбить наши достижения в области экономики… Перестройка. Гласность. Плюс ДемократизациявВсейСтраны…» Ну как Вам? Вроде… Ничего… Нормальный мужик. Мы – за. Все сто процентов. Даже неродившиеся дети. Даже те, кто не ходит на выборы по состоянию здоровья. Им приносят. Слышите? У-у-у-у. Что это? Это ветер перемен, сынок. Хотели перемен? Хотели подпольного рока? Вот вам. Но… Чтоб больше не жаловались. Теперь вся ответственность на вас. За страну, за народ. За будущее. За будущее? Нет, мы не согласны. И Баба-яга – против. Срочно налейте нам. Чего? Обезболивающего? Зачем же сразу угрожать? Портвейну для начала. А за пивом мы и сами сбегаем. Мелочь есть. Гы. А куда это вы за пивом побежать собрались? Да хоть куда. Да вот магазин, и вот, и вот. Та хоть в пивняк. Вон этот. Или через три остановки. Ну-ну. Стоп. Стоп. А это чего такое? А это – антиалкогольная компания. За здоровье нации пойдем в штыковую против гидры алкоголизма. Это вы того… Мы так не договаривались. Э. Водку быстро вернули в магазины! Пивные все открыли! Быро давай! А то что? Пятнадцать суток захотел? Или закроем тебя на пару лет. Не желаешь? Пошутил. Пошутил. Пошел. Ухожу. Ухожу. Отошел. Шепотом так. Ну, суки. Мы вам еще кишки выпустим. Наружу. И жрать заставим. Попомните мое слово, менты поганые. Ладно. В очередях постоим. Оставили 10 пивнушек на весь город, ничего. Брагу будем делать, самогон гнать. Нас указом не убить, пили, пьем и будем пить. Товарищ, а что ты сделал для перестройки? Я? Да, ты, товарищ. Но я еще не понял, свое место в обновляющемся обществе. Времени нет, товарищ. Ускоряйся, переходи на хозрасчет. Ты ведь так и не понял. Мы опять догоняем и перегоняем. Понял я. Мы всегда догоняем и перегоняем. Покой нам только снится. Я подумаю. Думать некогда. Долой страусиную политику! Долой застой! Даешь демократизацию! А чего, демократизация… Менты вон вчера ребят знакомых забрали за то, что они пластинками в переходе менялись. А толкучку в Малино, каждое воскресение менты на нескольких машинах разгоняют. Еле через лес убежали. Остановит тебя вот такой краснорожий милиционер и давай, понеслось. Почему волосы длинные, почему серьга в ухе? Поехали в отделение. Чего за футболка, чего на ней написано? Преклонение перед западными ценностями? Ты комсомолец? Конечно комсомолец. Мне через год в МГИМО поступать. Туда некомсомольцам нельзя. В МГИМО? Понятно. Звони отцу. Пусть приезжает за тобой. Приехал. Подзатыльник. Ты долго еще будешь меня позорить? Пап. Что Пап? Мы через месяц с мамой в Англию, в командировку, на год. Мне страшно здесь тебя с бабушкой оставлять. Я уеду, ты в тюрьму здесь, что ли, сядешь? А на майке, кстати, у тебя здесь что написано? «Айрон Мэйден». Что за фигня? Железная дева. Ты отца еще английскому поучи, молокосос. Я спрашиваю, что они играют? Тяжелый метал. Ладно, дома поставишь. Я ведь пластинки тебе вроде нормальные привозил. Чем тебя «Битлз» не устраивает? За них вроде сейчас и не гоняют. Отстой пап. Что ты вообще в роке понимаешь? Отстой. Иди с глаз долой, в десять дома чтоб был. Понял? Понял. Пап, червонец дай. На. В бар пойдете опять со своими дружками. Смотри не напейся. Ты же меня знаешь. Знаю, знаю. Вали. Майку сними! Папа. Может мне школьную форму вообще одеть. Уйди, пока не придушил. Отцы и дети. Всегда так. Они будут жить лучше, чем мы. И лишьбынебыловойны. Все ведь у них есть. Стараешься, стараешься. А в ответ черная неблагодарность. Мы же за вас. На улице только беда! Хулиганы, гопники и прочая нечисть. Стоп! Стоять! Деньги есть? На, в рыло, получи! Побежал! Видишь метро? Туда беги. И в харю с ноги. А с девятого квартала их человек двадцать прибежало. И всем кто на их пути был – досталось. Собираются чуваки. Да и взросляк подтягивается. Договариваемся. Встречаемся у кинотеатра. С их стороны человек двести и с нашей где-то так даже очень близко. Стоим, мнемся. Кровь разыгралась. Разогрелись водкой. Но чуть-чуть. На ногах же мы должны стоять. Ремни армейские. Ножечки. Кастеты. Цепи. Рожи у всех татарские-мордовские от з