Виртуозные команды. Команды, которые изменили мир - Энди Бойнтон

Максимальная отдача от исполнителей

Роббинс настоял на том, чтобы репетиции длились целых восемь недель, что для театра на Бродвее было непривычно долго. Принц рассказывает:

«Он невероятно застенчив. Терпеть не может присутствовать на репетициях. Он тот, кто стоит на краю пропасти, а я, как продюсер, должен подтолкнуть его (конечно, если шоу провалится, вся ответственность ляжет на меня). Но когда он берется за работу, это просто потрясающе»[29].

Как руководитель Системы, Роббинс стремился к тому, чтобы члены труппы максимально «входили в образ». Во-первых, он увешал стены студии статьями о столкновении этнических бандформирований и побуждал всех выискивать подобную информацию. Во-вторых, он не только придумал имя и биографию каждому члену банды (впервые в постановке театра на Бродвее отсутствовал безликий хор), но даже приказал актерам называть друг друга в театре только именами своих героев. Затем Роббинс разделил команду на соответствующие банды и заставлял их вместе обедать, приезжать на репетиции и покидать театр. Благодаря этому между «бандами» зародилось настоящее соперничество. «Эта сцена – единственное место в театре, которое принадлежит вам, – говорил он. – Больше у вас ничего нет. Так что боритесь за него»[30]. Он держал команду в невероятном напряжении. Актриса, игравшая Ничью (Anybody’s) – некрасивую девушку, изгнанную из банды Джетов, была вынуждена специально отдалиться от труппы, чтобы прочувствовать одиночество своей героини: она обедала одна и очень редко общалась с другими актерами. «Я хочу, чтобы мои танцоры, как и в драматическом искусстве, находили эмоциональное подтверждение своим действиям, – объяснял Роббинс. – Хочу, чтобы эти люди понимали, кто они и что собой представляют»[31].

Помогая друг другу

Каждый из четырех руководителей виртуозной команды уже имел опыт тяжелой, напряженной работы, но без всякого преувеличения можно сказать, что «Вестсайдская история» стала для них настоящим испытанием. Один из очевидцев отмечает: «Именно команда помогала каждому из них вносить свою лепту в развитие проекта, а тесное сотрудничество породило желание превзойти своих коллег»[32]. Примером этого может служить роль Оливера Смита (Oliver Smith), возможно, пятого члена виртуозной команды. Этот талантливый и достаточно известный художник-декоратор раньше уже работал с Роббинсом и Бернштейном над мюзиклом «Холостяк», а затем и над фильмом «В городе». Когда «Вестсайдская история» стала обретать черты жизнеспособного проекта, Джерри Роббинс настоял на том, чтобы именно Смит работал над оформлением декораций. Смит, включившись в работу, сразу же понял, что создается действительно уникальная постановка, и предложил то, о чем никто в команде до сих пор не додумался.

Вместо традиционного разделения сцены на четыре сектора балдахином или шторами Смит предложил создать «плавную, кинематографическую смену сцен, чего еще никогда не делали в бродвейских мюзиклах… Джерри Роббинс поддержал сценическую концепцию Оливера: актеры должны были не только подниматься на сцену и сходить с нее, но и двигаться вместе с декорациями как с составной частью некоего сложного танца»[33]. И Смит, и остальные члены команды продолжали экспериментировать с оформлением сцены, подталкивая друг друга к смелым решениям. Смит предлагал сделать сцену более кинематографической, а не «условной», а Роббинс поощрял его оригинальные затеи. В конце концов, обмен идеями между Смитом и другими членами команды стал яркой иллюстрацией «авантюрного духа, который пронизывает все шоу»[34].

Неумолимый перфекционизм

Управленческий стиль Роббинса был требовательным и жестким. Будучи абсолютным перфекционистом, он заставлял свою труппу работать так же много, как и он сам, предъявляя к ним жесточайшие требования как к молодым и неопытным. Члены команды часто рыдали от его непредсказуемых обвинений. «Малейшая ошибка в танце, движении или слове – и лучше бы вам совсем не родиться, – вспоминала Лоуренс. – Почти ежедневно Джерри выбирал себе “жертву” для критики – на весь день!»[35] Керт рассказывал: «Если вы подниметесь на сцену и не изобразите в точности то, что он хочет…, он вас уничтожит. Люди говорили, что мы марионетки в его руках»[36]. Не удивительно, что один из его бывших сотрудников заметил: «Я не боюсь попасть в ад после смерти, потому что я работал с Джерри Роббинсом»[37]. В то же время актер Джек Клагмэн (Jack Klugman) отзывался о Джерри как о «единственном гении, с которым ему довелось поработать. Если бы он сказал мне выпрыгнуть из окна, я бы с радостью так и сделал»[38]. Казалось, ничто не могло остановить или смягчить его. Например, во время репетиций сцены, в которой Тони признается Марии в убийстве ее брата, Лоуренс было велено яростно бить Керта в грудь изо всех сил. Они часами репетировали эту сцену. Наконец, когда врач осмотрел Керта, которого мучили боли в груди, он предупредил его, что это может плохо кончиться для его легких. Когда Роббинсу сообщили, что это «избиение» придется прекратить, он в ответ ворчливо посоветовал Лоуренс: «Бей его в голову – там ты ничего не повредишь»[39]. Однажды на репетиции Лоуренс упала навзничь после прыжка; когда она с трудом поднялась на ноги, Роббинс приказал ей прыгнуть еще раз – и на этот раз, добавил он с сарказмом, с «ловцами Марии» наготове[40]. Тем не менее, Роббинсу удалось добиться от труппы такого мастерства, которого они сами от себя не ожидали. Лоуренс рассказывает:

«Это был его “modus operandi” (способ действия. Прим. пер.): ругать и унижать нас до злости, чтобы мы доказали ему его неправоту, прыгая выше, вращаясь быстрее или сильнее ударяя друг друга во время драки. Он вызывал у нас страх и ненависть – иногда и то, и другое вместе. Но в результате мы почувствовали в себе потенциал, о котором иначе никогда бы не узнали»[41].

Художник-декоратор Оливер Смит так высказался о Роббинсе:

«Он живет своей работой. Эта работа и есть Джерри Роббинс. Возможно, он кажется жестоким, но не в этом его цель. Он гораздо больше занят своей работой, чем человеческими отношениями»[42].

Более того, когда танцоры превосходили самих себя, это вдохновляло Роббинса. «Танцоры оказывают на меня влияние, – признавался он. – Я смотрю, как они движутся, и это стимулирует мое собственное творческое мышление»[43]. Так, Роббинс предоставил труппе свободу в интерпретации многих хореографических моментов, позволяя им импровизировать (в определенных рамках) на сцене.