Жажда справедливости. Избранный - Алексей Кунцевич

—Чем могу служить?— наглым и отвратительно скрипящим голосом произнес попугай.

Просвиркин молчал, не желая, видимо, разговаривать с птицей.

—Вы немой?— не отставал нахальный попугай.

—Не твой,— огрызнулся капитан.

—Чего вам надо?!— всё более раздражаясь, повторила птица.

—Хотелось бы знать, что всё это значит?— задумчиво проговорил приходящий в себя Просвиркин.

—Виконт!— вдруг проорал попугай,— чего ему надо?!

На этот зов прибежал невесть откуда взявшийся рыжий с отвратительной рожей. Он глянул в глаза Иннокентия Алексеевича своими блестящими и зелеными и произнес носовым голосом:

—Просвиркин, чем могу служить? Чего это ты звонил?

—Я требую объяснений!— Просвиркин повысил голос.

—А каких, собственно?— гаркнул с телевизора попугай.

—Да,— подтвердил Виконт,— каких?

—Где Семечкин?!

—Где-где.— Рыжий гад повернул стул и сел.— Натурально, в психушке. И ты туда хочешь? Могу устроить в комфортную палату. Хотя там самое место твоей жене.

Боле не вступая ни в какие разговоры и пререкания, капитан милиции потянулся к кобуре и мигом выдернул пистолет. Наведя его на голову Виконта, спокойно сказал:

—Вот теперь ты будешь повежливей.

—Караул!— крикнул дурным голосом попугай и повалился за телевизор.

А рыжий гад помахал перед дулом указательным пальцем и произнес угрожающе:

—Не раздражай меня, Просвиркин, пожалеешь.

—Молчать! Руки за голову!— скомандовал Иннокентий Алексеевич.

Рыжий вытащил левой рукою из-за спины револьвер и в свою очередь направил на капитана. Просвиркин пальнул. Пальнуть-то он пальнул, но уставился на рыжего непонимающими ничего глазами. А потом осмотрел свой «Макаров». Собственно, пистолет выстрелил; был грохот, съездивший по ушам, был сном рыжего пламени, только пуля пролетела сквозь голову рыжего, не причинив ему никакого ущерба, и снесла горлышко стоявшей на столе бутылке.

Тут за спиною Просвиркина раздался еще один голос:

—Ты чего это шумишь?

Повернувшись, Иннокентий Алексеевич увидел тощего человека и тут же отнес его к этой компании. Тощий был облачен в черное трико и пеструю рубаху с закатанными рукавами. Имел он отвратительную рожу с совершенно невозможными усами и козлиною бородкой. В правой руке тощего блестела сковорода. Просвиркин направил пистолет на обладателя бородки и пальнул в него. Никакого эффекта. Пуля продырявила обои за тощим в прихожей и застряла в штукатурке. Видимо это вывело тощего из себя, и он, не вступая ни в какие разговоры, размахнувшись правой рукой, шумно и страшно двинул сковородой по голове Иннокентия Алексеевича. Тот охнул, пистолет звякнул у ног. Иннокентий упал на бок и затих в таком положении: тело находилось на диване, а ноги в тапочках— на полу.

Раздался вдруг телефонный звонок,— трещал аппарат, располагавшийся на телевизоре.

Что дальше происходило в квартире на пятом этаже неизвестно, но вот известно как вела себя супруга Просвиркина. Известно, что во время очередной рекламной паузы она хватилась мужа. Всё же, как не был он ей ненавистен, она без него не мыслила своей жизни. Когда Ирина Александровна шла в спальню к телефону, она услышала странный глухой хлопок, прозвучавший сверху, а следом еще один. Похоже,— кто-то пару раз уронил толстенную книгу. Просвиркина набрала номер телефона Семечкиных. Трубку долго не поднимали. А потом женский голос сказал:

—Я слушаю.

Глава V

КЛАВДИЯ ИЛЬИНИЧНА

—… А... где же вы будете жить?

—В вашей квартире,— вдруг развязно

ответил сумасшедший и подмигнул.

В восемь часов вечера, в то время, когда происходила словесная дуэль между рыжим гадом и капитаном милиции, хлопнула дверь четвертого подъезда дома № 33 по улице Морриса Тореза. Это возвращалась с работы многострадальная супруга Николая Андреевича Семечкина— Клавдия Ильинична. Оставив служебное место своей запоздалой сменщице, Клавдия Ильинична, совершенно уставшая и измотанная, заторопилась домой.

Она медленно преодолевала ступеньки, поднимаясь на пятый этаж. Проходя мимо квартиры № 47, Семечкина услышала странный хлопок, за которым последовал еще один, погромче. Звуки доносились откуда-то сверху. Она спешно поднялась еще на один пролет и собственным ключом открыла дверь своей квартиры. Щелкнула выключателем в прихожей, прошла в зал и там включила свет. Ей на мгновение показалось, что что-то изменилось со времени ее ухода. Однако всё это находилось на уровне чувств, ибо в обстановке квартиры изменений никаких не имелось. Только у телевизора трезвонил телефон. Семечкина прошла в сапогах в комнату и сняла трубку с аппарата.

—Слушаю,— немного недовольно сказала она и услышала знакомый голос Просвиркиной:

—Клав, здравствуй. Мой у тебя?— услышала Семечкина голос соседки.

Клава почему-то огляделась, и брови ее взлетели вверх, как только она увидела, кто лежит на диване.

—Я… это… Нет,— наконец выдавила Семечкина и бросила трубку.

А с дивана послышался стон потерянного своей женой капитана.

—Что ты здесь делаешь?— Вполне резонный вопрос заставил Просвиркина подняться.

—Здрасьте,— сказал еще мало что понимавший Иннокентий Алексеевич и, недоумевая по поводу изменившейся обстановки, осмотрелся.

—Как ты сюда попал?— Ошалевшая Семечкина пыталась понять, что здесь делает Просвиркин. Наконец, найдя единственно верное объяснение, она с усмешкою произнесла:

—А-а, понимаю, мой алкоголик пьет уже не один. Что ж, поздравляю, товарищ капитан.

Капитан осознал, в какой скверной истории оказался, и тут же стал извиняться:

—Извини меня, я,— он глянул на часы,— позвонил тебе, но тебя не было дома, а трубку сняла какая-то женщина. Она вела себя очень странно. Я поднялся и позвонил. Дверь…— и Иннокентий Алексеевич рассказал всё, что с ним случилось, честно, ничего не утаивая и даже (что очень редко было с ним) ничего не преувеличивая и не умаляя.

—Умнее ничего не мог придумать?— Семечкина была терпеливой, но отнюдь не легковерной. Выслушав весь рассказ милиционера до конца, она натурально в него не поверила, назвав про себя сумасшедшим бредом.

—Так и было,— оправдывался Просвиркин.

—Да? А кровь тебя пить не заставляли?— Семечкина взяла стул и села.— Где же твой пистолет, из которого ты чуть не ухлопал двоих?

Просвиркин оглядел пол подле дивана; пистолета не было. После стал шарить по брюкам. Но не брюки были на нем, а хлопчатобумажное синее трико. Одежда была домашняя. Ни о какой кобуре с пистолетом и речи быть не могло. Иннокентий Алексеевич побледнел, и темные мыслишки о поехавшей раньше времени крыше закопошились в мозгу. Пистолет был? Был. Просвиркин даже чувствовал запах пороху в комнате и не понимал, как не чувствует этого Клавдия Ильинична.