Михаил Ломоносов - Ольга Минаева

Он находил время для того, чтобы следить за научными публикациями в печати, живо реагировал на статьи русских и иностранных авторов. В 1754 г. Ломоносов сформулировал свои представления о профессиональной этике журналиста в статье «Рассуждение об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений, предназначенное для поддержания свободы философии».

Он пишет, что нельзя превращать «сочинение в ремесло и орудие для заработка средств к жизни, вместо того чтобы поставить себе целью строгое и правильное разыскание истины». Задачи Академий наук своими «своими усердными трудами и учеными работами» просвещать. «Журналы могли бы также очень благотворно влиять на приращение человеческих знаний, если бы их сотрудники были в состоянии выполнить целиком взятую ими на себя задачу и согласились не переступать надлежащих граней, определяемых этой задачей. Силы и добрая воля – вот что от них требуется», – пишет Ломоносов. Он добавляет, что журналисты, в поисках заработка, пишут на темы, в которых ничего не понимают. «Дело дошло до того, что нет сочинения, как бы плохо оно ни было, чтобы его не превозносили и не восхваляли в каком-нибудь журнале; и, наоборот, нет сочинения, как бы превосходно оно ни было, которого не хулил бы и не терзал какой-нибудь невежественный или несправедливый критик… Ученый, проницательный, справедливый и скромный журналист стал чем-то вроде феникса».

Далее Ломоносов разбирает публикацию из лейпцигского журнала «Записки об успехах естественных наук и медицины», в котором изложено содержание «Записок Петербургской академии». В числе других разбиралась и публикация работы самого Ломоносова «Размышление о причине тепла и холода». Не вдаваясь в сложные детали спора, отмечу, что требования Ломоносова в общем-то просты и сформулированы в правилах для журналистов:

«1. Всякий, кто берет на себя труд осведомлять публику о том, что содержится в новых сочинениях, должен прежде… схватывать то новое и существенное, что заключается в произведениях, создаваемых часто величайшими людьми. Высказывать при этом неточные и безвкусные суждения – значит сделать себя предметом презрения и насмешки; это значит уподобиться карлику, который хотел бы поднять горы.

2. Чтобы быть в состоянии произносить искренние и справедливые суждения, нужно изгнать из своего ума всякое предубеждение, всякую предвзятость и не требовать, чтобы авторы, о которых мы беремся судить, рабски подчинялись мыслям, которые властвуют над нами, а в противном случае не смотреть на них как на настоящих врагов, с которыми мы призваны вести открытую войну.

3. Сочинения, о которых дается отчет, должны быть разделены на две группы. Первая включает в себя сочинения одного автора, который написал их в качестве частного лица; вторая – те, которые публикуются целыми учеными обществами с общего согласия и после тщательного рассмотрения. И те и другие, разумеется, заслуживают со стороны рецензентов всякой осмотрительности и внимательности. Нет сочинений, по отношению к которым не следовало бы соблюдать естественные законы справедливости и благопристойности. Однако надо согласиться с тем, что осторожность следует удвоить, когда дело идет о сочинениях, уже отмеченных печатью одобрения, внушающего почтение, сочинениях, просмотренных и признанных достойными опубликования людьми, соединенные познания которых, естественно, должны превосходить познания журналиста…

4. Журналист не должен спешить с осуждением гипотез. Они дозволены в философских предметах и даже представляют собой единственный путь, которым величайшие люди дошли до открытия самых важных истин. Это – нечто вроде порыва, который делает их способными достигнуть знаний, до каких никогда не доходят умы низменных и пресмыкающихся во прахе.

Статья о Ломоносове в журнале «Вестник Европы» № 17 за 1822 г.

5. Главным образом пусть журналист усвоит, что для него нет ничего более позорного, чем красть у кого-либо из собратьев высказанные последним мысли и суждения и присваивать их себе, как будто он высказывает их от себя, тогда как ему едва известны заглавия тех книг, которые он терзает. Это часто бывает с дерзким писателем, вздумавшим делать извлечения из сочинений по естественным наукам и медицине.

6. Журналисту позволительно опровергать в новых сочинениях то, что, по его мнению, заслуживает этого, хотя не в этом заключается его прямая задача и его призвание в собственном смысле; но раз уже он занялся этим, он должен хорошо усвоить учение автора, проанализировать все его доказательства и противопоставить им действительные возражения и основательные рассуждения, прежде чем присвоить себе право осудить его. Простые сомнения или произвольно поставленные вопросы не дают такого права; ибо нет такого невежды, который не мог бы задать больше вопросов, чем может их разрешить самый знающий человек. Особенно не следует журналисту воображать, будто то, чего не понимает и не может объяснить он, является таким же для автора, у которого могли быть свои основания сокращать и опускать некоторые подробности.

7. Наконец, он никогда не должен создавать себе слишком высокого представления о своем превосходстве, о своей авторитетности, о ценности своих суждении. Ввиду того что деятельность, которой он занимается, уже сама по себе неприятна для самолюбия тех, на кого она распространяется, он оказался бы совершенно неправ, если бы сознательно причинял им неудовольствие и вынуждал их выставлять на свет его несостоятельность».

В этих рассуждениях Ломоносова затронут целый перечень важнейших этических и профессиональных проблем, стоящих перед журналистами, актуальных и сейчас.

А. В. Западов рассматривал как «правительственную публицистику» описания фейерверков и иллюминаций, которые публиковались обычно в приложении к газете «Санкт-Петербургские ведомости». Иллюминации в Петербурге устраивались в дни памятных дат императриц Елизаветы Петровны и Екатерины II. Это были дни вступления на престол и коронации, дни рождения и дни именин. Традиции Петербурга в устройстве массовых зрелищных представлений переняла и Москва.

«Русские крепостные мастера достигли вершин пиротехнического искусства с тех пор, как ими стал руководить Ломоносов. Он ввел ряд новинок, изобрел ракеты различного рода и в своих проектах иллюминаций всегда предусматривал технические детали, обеспечивая наибольший световой эффект и простоту выполнения эскиза, – писал А. В. Западов, – Иллюминационный театр представлял собою деревянный помост с гигантским фитильным щитом, поставленным вертикально. Художники наносили на его покрытую холстом поверхность задуманную аллегорию. Потом по всем контурным линиям прокладывался фитиль, укреплявшийся на щите гвоздями. Фитили делались разных цветов – одни горели зеленым светом и могли изображать деревья, белый огонь создавал очертания дворцов, синий – морские волны, красный и желтый передавали спелость плодов земных. На транспаранте сияла стихотворная надпись, кратко объяснявшая содержание празднества.

Фитили медленно горели, подожженные разом во многих местах, и великолепная картина вставала перед глазами зрителей на фоне темного неба. Из фонтанов текли огненные потоки, контуры пушек стреляли ракетами, имитируя воинскую баталию, деревья выбрасывали сверкающие цветы, музы и гениусы держали горящие факелы, окружая колеблющимся, но ярким светом вензель императрицы… Низовые и верховые увеселительные огни – ракеты, шутихи, римские свечи – летели со всех сторон, прочерчивая свои строго рассчитанные траектории и рассыпались миллионами блесток. Грамотеи вслух читали надпись, на которую указывали гениусы». Описание это заслуживает того, чтобы его привести полностью. Помимо автора сценария, в подготовке каждой иллюминации участвовали сотни, иногда больше тысячи солдат и мастеров. Одно только говяжье сало, которое горело в плошках, завозилось сотнями пудов. В каждом таком представлении текст имел важное значение. Содержание иллюминации обязательно подробно описывалось в газете «Санкт-Петербургские» или «Московские ведомости». Ломоносов также участвовал в подготовке сценариев, текстов и иллюминаций.

Вот описание из газеты «Санкт-Петербургские ведомости» празднования в 1748 г. дня восшествия на престол Елизаветы Петровны После пальбы из пушек и бала гости кушали «вечернее кушанье. При столе Их Императорских Высочеств кушали господа чужестранные Послы и Министры и российские обоего пола знатные персоны, а в других комнатах за столами 170 персон». На следующий день императрица шествовала с придворными в придворную церковь к обедне, потом принимала поздравления в парадных покоях и опять слушала пушечную пальбу с обеих крепостей. Вечером – торжественный ужин – «за богато убранными столами – императрица яко Капитан в гренадерском уборе с Обер и Унтер-Офицерами, а за другими столами гренадеры лейб-компании. Город в оба дни изрядно был иллуминован, а на театре иллуминации против зимнего ЕЕ Императорского Величества дворца зажжена была следующая иллюминация.