Отраженье багровых линз (СИ) - Буров Илья

Я, не думая, кивнул.

— Тогда чисть трубочиста и к столу! — Отозвался щетинистый более бодро.

Смыть мутной водой вросшее прошлое не удавалось, но хозяину, видно, достаточно и того, что я послушал его.

По окончанию процедур меня ждала дымящая алюминиевая миска варёной картошки с обилием лука. Я с недоверием взглянул на повара.

— Чего кочевряжишься? — Удивился он. — Думаешь, я собрался тебя отравить?

Выудив истасканный дневник, я наскребал: «Оно же радиоактивно!»

— Да брось чушь нести! — Ещё больше раскрыл глаза хозяин, прочтя каракули. — У меня всё по науке, ты не дури!

Его пятерня пропала в рядом стоящей кастрюле, а через секунду уже держала увесистый картофель, напоминающий его нос. Половину тут же умяли усы.

— Оно же как… — Прожевал ус. — Ко всему нужно с умом… Я же не полоумный какой радионуклиды в себя пихать!

Повар привстал, расстегнул ватник у горла. Просунул за усы вторую половину картошины и продолжил:

— Тут ведь при вспашке на штык глубже зайдёшь, засадишь и раза два в неделю поливаешь с раствором йода. — Грузный ткнул в стеклянный бутыль мутной жижи на полке. — Буквально пол черпака на ведро воды, чтоб землю не угробить.

Усы было требовали добавки, вернувшись за стол. Но пятерня помедлила. Не стала потакать.

— А дальше технология не сложнее. — Вперился в меня повар. — Картоху выкапываешь, очищаешь. Промываешь и замачиваешь в солёной воде на сутки. Отвариваешь потом раза три-четыре и айда в кастрюлю с луком. Он антирадиационный от природы!

Он рассуждал логично. Здесь вряд ли радиационный фон выше окраин Мегиона, а с такой-то обработкой любая гадость помрёт. Я аккуратно положил в рот отломившийся кусочек картошки. Он растаял. Растаял так нежно, что от наслаждения глаза неумышленно закрылись. А лук…

Миска опустела в два счета. Раздался надрывный смех.

— Видать, давно не искушал такого шикарного картофеля, а? — Сквозь слёзы ожили усы. — Давай только без нюней! — Добавил потом, заметив, что я начал вырисовывать слова благодарности.

На дубовый стол бухнула стеклянная бутылка, называемая четвертью. Из трёхлитрового её объёма как минимум два было выделено под яркий, переливающийся бардовым напиток.

— Лучше наскреби-ка мне своё имя, шкет!

***

Моего собеседника звали Иван. Иван Семёнович. Бывший ополченец посёлка, по-товарищески попросивший называть его в моей писанине Демьяном. Так его окликали сослуживцы ещё в 1960-ых из-за характерной фамилии. В нынешние годы, по его словам, он чувствовал себя от этого моложе и сильнее.

— Не отпускает меня посёлочек… — Хрипел Демьян, потирая алый лоб. — Я ведь уехать хотел после случившегося… откапал УАЗ трёхсотый… натаскал понемногу всякого… запчастей там, топлива… провизию заготавливал…

Раскраснелся Иван Семёнович от своей бурды. Обмяк. Жевал найденные в закромах сушёные грибы и опрокидывал свои стопки. Я пропускал. Кошмарное жжение первой пробы и кратковременная слепота были отвратительны.

Ещё более грузный Демьян не настаивал.

— Не завелась моя малышка, Антош… судьба распорядилась.

Антоша. Странник Антон. Последний выживший с посёлка Зайцева Речка, что в тридцати километрах от Нижневартовска через реку Обь. “Ну и бредятина” — подумал я. А потом взялся за огрызок карандаша: «Так что же стряслось с посёлком?».

— Опять за своё? — Шевельнулся ус. — Передохли все, сказал же…

И так уже третий раз. Умолк, подцепил немного лука с кастрюли, обновил стопку. Тяжело и недовольно вздохнул. А это было впервые.

— Хворь все подхватили. — На удивление для меня начал Демьян. — Некому стало держать поварёшку, мотыгу… порядок. Многие опускали руки, заметив у себя первые симптомы, но оно и ясно — люди потухали за сутки. С ними гас и посёлок… оплот редкого ныне человека…

Разошлась цигарка. Иван Семёнович хлопнул портсигаром и затянулся едким. Горьким и самодельным. Продолжать он явно не планировал, глядя на меня через четверть. Выжидал реакции или думал о чём?

«Вам известно о прошлом? О катастрофе, погубившей мир?» — Решил я уйти от темы.

— Дед я по-твоему? На “вы” со мной вздумал… — Приглушённо отозвался дым. — Тебе разве свои с Речки не рассказывали?

Я мотнул головой. Демьян отодвинул алый бутыль с поля видимости. Какое-то время, решаясь, увлекался цигаркой.

— Разгар весны это был… — Промолвили сохшие вмиг губы. — 12 апреля 70-ого. Дочка тогда на обед зашла… радио включила, музыки послушать, а там Юрий Борисович вещает… как сейчас помню: “Холодная война завершена путём преодоления Кубинского ракетного кризиса с полным разгромом идеологического противника в лице Соединенных Штатов Америки”. — Демьян взглянул на меня исподлобья. — Душу мне травишь, Антон… но и не знать этого грех.

Усы опустошили налитую ранее стопку.

— Левитан заверил, что боятся гражданину Советского Союзу нечего… даже в случае нарушения якобы подписанного договора о ядерном разоружении Штатов… брехня, блять. — Не выдержал Иван. — Не спасла нас даже новая система ПВО, о которой трындели эти гниды без конца.

Он замолчал. Указательный палец левой его руки начал скрести стол. Под ноготь быстро забилась щепа.

— Наебали нас, Антох. Не было никакого разоружения, безопасности. Сомневаюсь, что и речь была об окончании этой войны треклятой… умолкло радио… а через полчаса сногсшибательной победы гриб ядерный над Омском, как тебе?

Горлышко бутылки брякнуло о стопку. О вторую тоже брякнуло.

***

На второй половине блюдца, пристроившись к грибам, дымили окурки. Последняя стопка опрокинута Семёновичем уже минут как 40 назад, по его предположению. Тогда и я перестал цедить свою, третью по счету.

Пока я боролся со звёздной рябью в глазах, Демьян выудил очередную цигарку из переставшего закрываться портсигара. Откуда у него столько табаку?

За едким дымком раздался недобрый кашель. Болезненный. Недолго думая, я достал с вещмешка пачку «Аксофен’а».

— Ты дурной? — Пьяно прокашлялся тот. — От этой дряни только кайфануть да в гроб… они же просроченные, балда! — Он вновь закашлял, аж цигаркой тряся. — Выкинь от греха подальше… мне не помочь все равно — это хроническое.

Глядя на коробок отравы, я вдруг подумал: “Что делаю вообще? За едой с дрянным пойлом пришёл разве?”.

«Ты знаешь Аристарха?» — написал я криво.

Иван Семёнович, будучи в состоянии недобром, вглядывался долго.

— Он тебе… кто?

«Торговали. Когда поселение сожгли, он остался единственным знакомым вне общины. Человек из Нижневартовска помог отыскать его местоположение.»

Лгать было страшно, но без предосторожности нельзя.

— Торговали… — медленно повторил Демьян, будто смакуя. — А как… именно… этот человек подсобил тебе?

«Он следил за радиочастотами. Каждое любопытное явление конспектировал. Наткнулся было на трансляцию, где мужчина, представившись Аристархом, просил о материальной помощи для поселения Аган. Мне пришлось отдать половину провизии за сведения.»

— Сработало значится… — пьяно улыбнулся Семёнович. — Знал я этого Аристарха.

Портсигар захлопнулся. Недокуренная цигарка отправилась в блюдце, а резко протрезвевший Демьян провёл лапой по высохшему ежу, облегчённо вздохнув:

— В дозоре стоял я. Конец мая был, день. Дождик вот-вот заморосил. Смотрю топает друг твой, таща мешок, оказавшийся парнем раненым. Ну, мы по протоколу обшманали их, раненого к доктору, а с Аристархом твоим беседу вели до разъяснений. Искал он чего-то, не помню. В тетради отчётной смотреть надо. — Лапища махнула куда-то в сторону. — Старшина оформил его временно, как ополченца. По началу не доверяли, ясное дело, ходил, искал всё, расспрашивал, без дела слоняясь. Потом, видимо, договорился о чём-то с председателем нашим, начали ему поручения давать: в дозорах стоял, по хозяйским вопросам выручал. Приставили затем его к нашему радиолюбителю, как подручного. Смастерили они радиостанцию, запустили в трансляцию запись о помощи, о которой твой человек из Нижневартовска говорил. Слушали всем посёлком, представляешь? — Добро усмехнулся Иван. — Пропал он через сутки, Антох… ветреным оказался. Видел бы ты горюющего по товарищу радиолюбителя… Как-то спрашивал я председателя по этому поводу, а тот мне: “Не волнуйся, всё хорошо. Он ушёл. Получил за помощь поселению искомые координаты и ушёл с отрядом добровольцев для обеспечения безопасности.”