Операция «Дозор» - Николай Егоров

Мама такие письма любит, хоть десяток за день получит — не обидится, что все об одном и том же!

Отдав конверт Орионовне, Пантелей тянул шею, пытался разглядеть, что там делается на доске у Капы и Ленки.

А рядом тихо мучился Митя Янцевич. Уперся взглядом в тетрадный листок и чешет концом шариковой ручки под носом. Будет потеха, если невзначай перевернет ручку!

— И чего ты раздумываешь? — Пантелей покосился на Митино письмо. — Изложи, что есть, про наше житье. Дуй по распорядку дня — твоя мама спасибо скажет!

Митя снова склонился над листком, а потом повернулся к Пантелею:

— А скажи, тебе домой не хочется?

— Кому не хочется домой? — уклонился Пантелей от прямого ответа.

— Мне не так хочется, — одними губами сказал Митя. — Не так, как тебе. Мне невыносимо хочется.

— Преувеличиваешь ты, — отрубил Пантелей, хотя чувствовал: Мите по-другому хочется, но ведь нельзя поддакивать тому, кто распускается!

— Если бы я знал, как она там?

Пантелею стало жалко Митю:

— Хочешь, продиктую?

Предлагая продиктовать, Пантелей не думал, что Митя прямо поймет его слова. Рассчитывал, что взыграет Митино самолюбие, и он напишет матери, как надо. А Митя тряхнул головой:

— Диктуй…

Митя ни одного слова не оспорил. Все изложил, как диктовал Пантелей. Да еще в конце добавил: «Мамочка, мне так хорошо здесь, что две смены мог бы прожить в лагере!»

— Во ты дал! — весело одобрил Пантелей. — Так и надо. Незачем матери знать, что ты заскучал. Вот только не прочтет она все наоборот: раз про две смены заговорил, значит, маскирует, что и в одной худо?

Митя перечитал письмо и приписал: «Но ты на вторую смену путевку не покупай: я за одну отдохнуть успею».

Отдав письмо воспитательнице, Митя вернулся за стол, вырвал из тетради в клетку новый листок, широким и уверенным движением нарисовал на нем дугу.

— Что это будет? — поинтересовался Пантелей.

— У тебя — своя тайна, у меня — своя. Придет пора — открою…

Митя у середины дуги причертил несколько прямоугольничков, а за ними нарисовал маленькие деревца.

«Карта! — догадался Пантелей. — Бухта и наш лагерь!»

Не стал высказывать своей догадки, чтоб не спугнуть, продолжал молча наблюдать.

На карте появились горы, пирамидка, в которой Пантелей узнал условное обозначение вышки пограничников. Несколько длинных и поперечных штрихов — и по горам прошла электролиния.

— А для чего ты это составляешь?

— Да так. Все равно делать нечего!

— Ну да, так я и поверил, что твоя тайна — от нечего делать.

Митя повернул листок и беспечно сказал:

— Это я для памяти, если честно сказать… Буду в школе писать сочинение на тему «Как я провел лето», приложу для наглядности. Учительница похвалит. Пятерку поставит. Всему классу прочтет, как образец.

Чем больше говорил Митя, тем меньше Пантелей верил ему. Путал Митя: для памяти, для наглядности! Но Пантелей не разоблачал. Прикинулся, что верит, и даже помог нанести дорогу, что шла вдоль ущелья, в сторону электролинии, возможно, на перевал. Где-то за перевалом был хутор, в котором жили с семьями лесники. А за вторым перевалом — станица. Про хутор и станицу Пантелей лишь слыхал, бывать там не приходилось, и он посоветовал Мите пометить их приблизительно, а со временем уточнить.

Митя развеселился и этим больше насторожил Пантелея. Митя явно заметал следы к какой-то тайне. К какой же?

Пантелей всматривался в чертеж. Что больше всего интересует Митю? С какой целью можно использовать такую карту? Куда по ней выйдешь? Ничего определенного сказать нельзя было.

И вдруг родилось подозрение: «А что если и Митя задумал выследить и взять нарушителя границы? Не случайно у него на глазах он все далекое зарисовывает, а ближнее без внимания оставляет. Вроде бы без внимания. Это он меня от моря и береговой лини отвлекает, подальше от границы уводит — до нее, мол, дела нет. Нашел простофилю!»

Пантелей решил прощупать Митю:

— Ты про Большого Митрича и про Малого не забывай. И тропу, что вдоль моря, по-над обрывом пробирается, обозначь.

Митя небрежно поставил две закорючки и провел извилистую линию.

«Точно — о границе думает. Так ведь не заказано ему! Только очень уж он робкий и неловкий. Неуверенный какой-то. Возьмется за непосильное и провалит. Вдобавок и мне все испортит… И сразу не сообразишь, что предпринять, как быть? Одно пока ясно — сбивать Митю с толку нечестно. Пусть лучше уж действует, как умеет…»

Пока Пантелей рассуждал так, сзади подобрался Олег. Митя спрятал листок, Олег поднял палец, погрозил им:

— Вы что-то тут замыслили! Хороши друзья! Бокс им покажи, то да ее для них сделай, а они втайне договариваются, а тебя будто и нет!

— Да это я письмо пишу! — неудачно соврал Митя.

— Ты его уже сдал, — уличил Олег. — Свидетелей выставить?

— Да мы просто так, — стал Пантелей выручать Митю и сунул руку под стол, где Митя прятал карту. — Игру изобретаем… Можешь убедиться!

Митя отстранился:

— Нет!.. Лучше ты ему про свое расскажи!

— Про что это «про свое»? — Пантелей такого не ожидал. — Про что, скажи, про что?

— Ага — про что? — Олег улыбался, будто застал их за чем-то нехорошим. — Выкладывайте по очереди, а можете и хором — как вам удобнее…

— Куда он убегал? Куда два раза ходил? — Митя под столом сложил листок и спрятал его в карман шортов. — Пусть вот про это расскажет!

— Ах, про это! Про это, значит! — Пантелей прижал руки к животу. — А может человек внезапно захворать? Ответь: может?

— Ах, живот у него заболел! — непривычно зло насмехался Митя. — А то я не понимаю, когда живот, а когда не живот! Маленький я!

Поведение Мити не оставляло сомнений: задумал важное, выдать себя опасается и теперь всеми силами отводит от себя внимание.

К счастью, самолюбие Олега взяло верх над любопытством:

— Ха!.. Не сговорились, друзья, врете невпопад. Как вы со мной, так и я с вами: не будет бокса! Сами тренируйтесь, если хочется!.. Я их учи, а они за моей спиной что-то прикидывают и еще дурачка из меня строят!

Олег отошел от стола. Пантелей и Митя отвернулись друг от друга.

Орионовна заметила, что ребята повздорили. Впрочем, не они одни ссорились: скученные на веранде, ребята быстро остывали к любому делу, нудились, злились друг на друга.

Надо было чем-то новым занять ребят, и Орионовна обратилась к ним:

— Самое время изучить наши законы!

— А чего их изучать! Они всюду написаны! Целиком и вразброс! И возле линейки, и в пионерской комнате, — Санька Багров загибал пальцы, перечисляя все места, где выставлены щиты с «нашими законами».

— Ну, раз ты хорошо их знаешь, помоги нам — напомни, — Орионовна изобразила на лице крайнюю заинтересованность и ожидание.

— Закон времени… Закон моря и…

Санька пыжился, смотрел по сторонам, как подсказки ждал, но больше ни одного закона не вспомнил.

— Ну, — торжествовала Орионовна. — Потому-то ты их и нарушаешь, что они известны тебе лишь понаслышке. Не знаешь ты их, не проникся их духом.

— Видно, не проникся, — печально поддакнул Санька.

Широким жестом Орионовна пригласила ребят сесть поближе к ней.

Орионовна знала все законы наизусть. И каждый подробно растолковывала. Попутно вопросы задавала: как понимаете то или то?

А чего там понимать? Закон времени: всюду к сроку поспевай. Закон моря: не нарушай правил поведения на пляже, не шали в воде! Закон территории: за пределы лагеря без разрешения ни-ни! Закон доброго отношения к людям — он сам за себя говорит. Закон доброго отношения друг к другу — ясно, что это такое. Закон поднятой руки: не дали слова — не вылезай! И последний закон: законы обжалованию не подлежат.

Орионовна вежливо и настойчиво вколачивала законы. Только что не заставляла повторять их хором, как любит делать плаврук Эммануил Османович. Небось, спит он сейчас в своей голубой хижине или читает про морские приключения. Чем ему еще заниматься, когда такая некупальная погода!

А погода сжалилась над ребятами. А может, ей надоело слушать про законы.

Внезапно и быстро, как часто случается на море, природа изменила свой облик, будто переоделась. Усилился ветер, изорвал и растолкал тучи, протер синие окошки в разрывах, слизнул капельки воды с трав и камней. Не сумел одного — море не погладил. И барашки так и ходили по нему.

Еще больше стала угнетать веранда, словно это каменная каморка без окон, без дверей. Ноги ныли от желания бегать и прыгать. Глаз не оторвать от простора, который начинается сразу за перилами веранды. Манит воздух, подсиненный небесной синевой.

Даже на Валерия Васильевича все это подействовало. Он сел на перила, того и гляди, перекинет ноги и спрыгнет на землю. Одна Орионовна не собиралась до обеда менять положение, одной ей хотелось и дальше говорить о законах.