Жена русского пирата - Лариса Шкатула
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ольга почувствовала, будто кто-то ледяной рукой сжал её сердце и, не думая больше о себе, о своей гордости, о приличиях — какой там моветон! она порывисто шагнула к Флинту и обняла его:
— Сашенька, бедный ты мой!
И заплакала. Может, сказалось напряжение последних дней, может, иссякло её по-женски хрупкое мужество, но она плакала так отчаянно, так горько, словно этим слезами хотела исторгнуть из себя всю горечь и муть, мешавшие ей жить и дышать…
Но и Флинт не оказался тем кремнем-мужчиной, каким хотел выглядеть. Он обнял свою нечаянную подругу по несчастью, гладил её по спине, и предательские слезы чертили мокрые дорожки на его загорелых щеках.
Девушка все никак не могла успокоиться; всхлипывала, вздрагивала и прижималась к нему не как к возлюбленному, а как к товарищу, который может ей посочувствовать, потому что и у неё никого нет, и она — сирота, одна на белом свете! Бедный Вадим! В эту минуту Ольга о нем даже не вспомнила! А дядя Николя был так недосягаемо далек, что представлялся ей теперь фотографией в семейном альбоме…
— Ну-ну, будет! — успокаивал её Флинт, тронутый неподдельным сочувствием.
Он поднял Ольгин подбородок, чтобы вытереть её мокрое от слез лицо, и замер: на него смотрели ясные зеленые глаза — как листья кувшинок на воде: нет, как зеленые сливы после дождя в саду его детства… Почему он раньше не замечал, какие у неё удивительные глаза? И как их взгляд может проникнуть в самую душу! Но ведь там, в его душе, уже ничего нет! Она вымерзла. Закаменела. И эта нежная зелень лишь сломается о её твердую корку. Из глаз Ольги будто пролились лучи; тронули каменистую корку и легко разломили её. А оттуда вырвалась горячая, обжигающая лавина и затопила его с головы до пят.
Как больно и сладко это освобождение! Как долго ждал он ее! Все-таки пришла. Спасла. От болезни, разъедающей душу, точно проказа. От злобы и ненависти. От грязи. Вытащила!..
— Оля! — попробовал он на язык. Имя легло уютно, как в гнездышко.
— Что? — шепотом спросила она.
— Ты знаешь, что случилось?
— Хочу знать… и боюсь!
— Я влюбился… в тебя.
— И я — в тебя.
— Что же мы будем делать?
— Топиться, — сказала она без улыбки. И вздохнула.
— Ты жалеешь? — нахмурился он.
— Что ты, разве такое возможно?
— Тогда я не понимаю…
— Я замужем! — выпалила она, точно бросаясь в прорубь.
— Как? — он все ещё держал её за плечи, боясь отпустить — вдруг она тут же улетит или просто исчезнет. — Разве ты замужем? Давно?
— Второй месяц.
— Я не могу в это поверить… После того, как мы нашли друг друга?!
Он бессильно опустил руки.
— Ты его любишь…
— Я думала, раз он меня любит, то и я… со временем… полюблю его!
— Как же он мог… отпустить тебя одну? В такое время!
— Наверное, не отпустил бы, но от него это уже не зависело: белые забрали его в контрразведку… через час после нашего венчания в церкви.
— И что с ним случилось?
— Не знаю. Больше мы не виделись.
Флинт изумленно всмотрелся в её лицо.
— Не знаешь? Хочешь сказать, и не пыталась узнать? О собственном муже?!
— Вадима вели по улице под конвоем, и он крикнул: срочно уезжайте! Мы уехали и уже не вернулись…
— Но ты же могла узнать… по-своему. Так, как узнала о смерти Агнии!
— Боже! — Ольга застонала. — А я ведь даже ни разу об этом не вспомнила!
Она села на дно лодки и закрыла лицо руками.
— Лучше бы мне погибнуть вместо Герасима! Я не имею права жить на свете!
— Перестань сейчас же! — Флинт рывком поднял её и провел ладонью по щеке. — Просто ты — маленькая глупышка. То, что пришлось тебе пережить, лишило бы рассудка любого мужчину… Ты ведь все равно не могла ему помочь, правда?
— Правда…
— Вот и успокойся! — он опять стал к рулю. — Ветер крепчает, как бы шторма не надул… Поди сюда, сядь возле меня. Ты будешь молчать, а я стану рассказывать, как думал о тебе в одинокие вечера, когда не было рядом родной души. Как валялся в беспамятстве в лазарете, а твои прохладные пальчики прикасались к моему пылающему лбу… нет, не хочу больше вспоминать — это слишком безрадостно! Давай лучше поговорим о тебе. Когда ты сказала, что хочешь вернуться и спасти друзей, я, честно говоря, не поверил тебе. И терялся в догадках, какова же истинная причина? Наверняка у тебя есть за границей родственники, ты имела бы привычную обеспеченную жизнь… А если такая возможность больше не представится? Ты ехала в страну, которая могла обещать тебе гибель только за твое происхождение!
— Тогда я не думала о себе. Наверное, потому, что я уже не была оранжерейным цветком, Ольгой Лиговской, которая считала, что народ — темная неграмотная толпа, которой недоступны высокие чувства и светлые идеалы. А всего за три месяца жизни среди этого народа я узнала и пережила столько, сколько хватило бы на две моих прежних жизни… А главное, я стала человеком, который заслужил уважение товарищей по ремеслу, я стала цирковой артисткой!
— А как же ты не побоялась выйти в море с человеком, который по твоим меркам вовсе не должен был иметь каких-либо моральных принципов… А если бы я не сдержал слова и не привез тебя туда, куда обещал? А если бы я стал приставать с домогательствами?
— Я пустила бы тебе пулю в лоб!
У Флинта от удивления расширились глаза.
— Выстрелила бы из весла?
— Выстрелила бы из браунинга, который прибинтован к моему бедру.
— Вот это да! — восхитился моряк. — Однако, как обманчива бывает внешность! На борт ступило легкое, нежное существо — взрослый эльф, да и только, а оказалось, что это — сама Артемида![9] А богиня хоть стрелять умеет?
Ольга засмеялась. Все-таки, когда есть, чем похвастаться, чувствуешь себя куда лучше!
— Знаешь, с каким номером я выступала в нашей труппе?..
— Я первый раз слышу, чтобы аристократка была циркачкой!
— Видимо, тебе повезло, я — единственная… Так вот, я стреляла с завязанными глазами, из-за плеча, на звук… Тушила выстрелом зажженную свечу… Анархисты меня очень любили!
— Я представляю! — опять помрачнел Флинт.
Ольга вздохнула.
— Теперь я понимаю, как страдала бедная прабабушка от ревности Станислава!
— Если и твоя прабабушка стреляла с завязанными глазами, я сочувствую бедному Станиславу!
Дело шло к вечеру. Солнце валилось в море, окрашивая облака вокруг последними багровыми мазками. Флинт закрепил руль. Приспустил парус и стал помогать Ольге устраиваться на ночлег.
Они оба разом замолчали, боясь нарушить хрупкое равновесие в отношениях — их одинаково пугало то, что могло последовать за обоюдным признанием. Флинт боялся, что не сможет сдержать себя, находясь в такой опасной близости от Ольги. Стоило ему случайно локтем коснуться её груди, как у него бешено заколотилось сердце и пересохло во рту.