Россия собирает своих евреев - Дж. Клиер

Однако благодаря тайному противодействию местного дворянства указ 1740 г. об изгнании евреев оказался не слишком действенным. Не прошло и года, как неспособность властей полностью очистить Украину от евреев привлекла внимание императрицы Елизаветы Петровны, только что взошедшей на престол в результате дворцового переворота. Она подтвердила указ об изгнании евреев от 1727 г., сделав исключение только для тех, кто готов был принять православие.

Столь решительные меры вновь вызвали противодействие. Раздались призывы подумать о возможном ущербе для экономики. Генеральная военная канцелярия Малороссии от имени местных греческих купцов просила Сенат хотя бы временно впускать евреев в страну, на ярмарки, так как они выступали главными посредниками в торговле с Польшей. Подобные ходатайства также поступили от администрации Лифляндии, которая старалась внушить Сенату, что полное изгнание евреев из Риги угрожает серьезно нарушить коммерческие связи. Жалобы шли из мест, достаточно отдаленных от центров российской политики, но представленные в них доводы оказались убедительными для членов Правительствующего Сената. Он напомнил императрице, что в прошлых указах все же делалось исключение для евреев, которые желали прибыть в Россию ненадолго, только на ярмарку. Сенат просил императрицу подумать, не стоит ли, приняв это во внимание, подойти к делу немного снисходительнее. Эта петиция Сената и вызвала знаменитую реплику Елизаветы, приведенную выше. И на следующий год в очередном указе об изгнании евреев, вопреки мнению некоторых сенаторов, подчеркивалось, что даже временный въезд евреев в Россию отныне строго запрещен. Более того, Сенат объявил, что более не намерен даже принимать петиции по поводу допущения евреев в страну [136]. Хотя этот эпизод представляет собой явный триумф религиозной нетерпимости, он одновременно показывает, что практический подход к проблеме можно было обнаружить не только на Украине и Риге, где экономические последствия нетерпимости ощущались особенно остро, но среди членов самого Правительствующего Сената.

В самодержавном государстве воля государя решает все, и в эпоху, когда верховная власть находилась в руках нетерпимой к евреям Елизаветы, экономические аргументы, как правило, оказывались бесполезными. Можно было ожидать, что при восшествии на трон правителя менее нетерпимого политика в отношении евреев была бы иной. Но подобные перемены произошли не сразу и по причинам, как ни странно, вполне практическим.

28 июня 1762 г. Екатерина, супруга императора Петра III, низложила своего мужа и в результате государственного переворота взошла на престол. Эту немку, в прошлом лютеранку, покровительницу философов, сторонницу реформ законодательства, провозгласившую веротерпимость в империи, вряд ли можно причислить к носителям старомосковской юдофобии, а тем более представить ее столь же набожной, как и покойная императрица Елизавета. Но между тем под скипетром Екатерины участь евреев если и улучшалась, то очень медленно, хотя ей и представился особенно удобный случай, чтобы изменить политику своей предшественницы. Некий голландский коммерсант из Гааги, еврей по имени Кальмар, обратился к русскому правительству с предложением финансировать план создания еврейских колоний в России [137]. Проект его встретил сочувственный прием и был включен в повестку заседаний Сената для рассмотрения. В отрывке из рассказов о Екатерине так изложен этот эпизод:

«На пятый или шестой день по вступлении на престол Екатерины II она прибыла в Сенат, который повелено было перевести в Летний дворец для того, чтобы все дела шли бы скорее… Так как все дела в Сенате производятся по журналу, за исключением дел крайне спешных как нарочно оказалось, что в это заседание проект разрешения евреям приезда в Россию находился первым в списке. Покамест записывали решение по предыдущему делу, Екатерина, будучи в затруднении, ввиду обстоятельств, дать свое согласие этому предложению, признанному единогласно полезным, была выведена из этого положения сенатором князем Одоевским, который встал и сказал ей:

«Не угодно ли Вашему Величеству, прежде чем решиться, посмотреть то, что императрица Елисавета собственноручно начертала на полях подобного предложения?» Екатерина приказала принести себе доклады и нашла, что Елисавета, по набожности, написала на поле: «Я не желаю выгоды от врагов Иисуса Христа». Не прошло еще недели, как Екатерина вступила на престол; она возведена была на него, чтобы защищать православную веру, она имела дело с набожным народом, с духовенством, которому не возвратили еще его имений [секуляризованных Петром III. – Авт.] и которое нуждалось в необходимом чрез эту дурно направленную меру; умы были в сильном возбуждении, как всегда это бывает после столь важного события. Начать царствование таким проектом не могло быть средством для успокоения, признать его вредным – было невозможно. Екатерина просто повернулась к генерал-прокурору, когда он, после отбора голосов, подошел принять ее решение, и сказала ему: «Я желаю, чтобы это дело было отложено до другого времени». И вот как часто недостаточно быть просвещенным, иметь наилучшие намерения и власть привести их в исполнение, и однако, часто выражают смелые суждения о разумном поведении» [138].

Это решение императрицы весьма красноречиво, так как доказывает, что прагматизм мог работать столько же против евреев, как и в их пользу. Ведь хотя предложенный план и мог быть «признан единогласно полезным», для узурпаторши, едва вступившей на престол, было важнее сохранить доверие общества. Между прочим, можно почти не сомневаться, что Екатерина, признавая существование нелюбви к евреям в среде духовенства и населения вообще, сама этого не одобряла. Она подчеркнула, что Елизавета действовала «из набожности» (par devotion), в то время как она сама просто осознавала необходимость умиротворить «верующий народ» (un people devot). В XVIII в. понятие devotion имело несколько значений, включая как благочестие верующего, так и набожность, доведенную до крайности, до грани всеми презираемого «фанатизма». Именно последнее значение обыкновенно и подразумевала Екатерина в своих написанных по-французски произведениях [139]

Хотя императрица держалась в стороне от всяких антиеврейских религиозных настроений, она проявляла озабоченность иного рода по поводу присутствия евреев в России, охладившую ее стремление к немедленным переменам в «еврейской» политике. В письме к Дидро в 1773 г. Екатерина писала о евреях, что «вся Белоруссия кишит ими», – выражение довольно неожиданное, учитывая малочисленность белорусского еврейства. И в том же письме она по поводу допущения евреев в страну заметила, что «возвращение их в Россию могло бы сделать большой вред нашим мелким торговцам, так как эти люди все захватывают в свои руки, и легко может статься, что было бы более жалоб, чем выгод от их возвращения» [140].

Так или иначе, поначалу Екатерина поддерживала русский кордон против евреев, точно так же, как она продолжала, в слегка смягченном виде, и елизаветинскую политику мелочных преследований и обращения в православие мусульман. Так, издавая указ о приглашении иностранцев селиться в Российской империи, она специально исключила евреев из числа приглашенных – и снова это было сделано в угоду общественным настроениям. Однако вскоре Екатерина осознала, что ей следует ублаготворить также группы, представляющие другие интересы. В 1764 г. она получила обращение по поводу прав Малороссии от шляхты, старейшин и гетмана, в котором имелась и просьба разрешить хотя бы краткосрочно впускать евреев на земли Украины. В марте того же года городской совет Риги эхом повторил малороссийскую петицию, подчеркнув экономические трудности, которые переживал город после изгнания евреев [141]. Одновременно правительство приступило к активному привлечению иностранных переселенцев в Новороссию, так как Россия укрепила к этому времени свое положение хозяйки Черноморского побережья. Вскоре русские агенты уже обшаривали Европу в поисках желающих переселиться на свободные земли. Руководившие ими чиновники не оговаривали специально национальности этих новоселов. Как позже скажет князь Потемкин, он готов был заселять эти земли «хоть евреями» [142]. И действительно, управлявший Новороссией в 1764 г. А.П. Мельгунов нанимал французских эмиссаров, чтобы привлечь еврейских колонистов из Пруссии и Польши [143].

Эти отдельные элементы складывались в замысел, осуществлявшийся под покровительством самой императрицы – сделать потихоньку то, что она не отваживалась делать открыто. Была заключена секретная договоренность, согласно которой избранным еврейским купцам даровалось разрешение жить и заниматься предпринимательством в Риге, а те взамен брались финансировать переселение своих единоверцев в Новороссию. По-видимому, обе стороны выполнили свои обязательства [144]. Чтобы ускорить и упростить эти тайные шаги, Канцелярия опеки над иностранцами, которой было поручено развивать иностранную колонизацию в России, направила следующее распоряжение властям Новороссии: «Люди любой национальности и вероисповедания, пересекающие границу с намерением вступить в службу или поселиться в Новороссийской губернии, должны немедленно допускаться в названную губернию. У них не следует ни спрашивать об их нации и вере, ни просить предъявить паспорт» [145]. Вот так Екатерина придумала уникальный способ обойти законы империи, которой она правила – пограничные чиновники попросту перестали заглядывать в паспорта!