На крыльях феникса - Дмитрий Каминский

– Я все понимаю. Они отправились к богам, они погибли как герои…

– Их забрало Небытие…

– Я думаю, что боги успели… Они спасли…

– А как же то, что вы сегодня говорили? Что не всегда оправданно бесстрашие…

– Да… Клайд был сильный и умелый парень. Но, если бы он не бросился на врага, то, может быть, нас осталось бы больше, чем двое… Его поступок сложно оценить как героический. Но все же это поступок.

– Вот именно! Поступок! А я боялся, я не сражался!

– Прекрати…

– Я прав сейчас, мастер! Я прав! Я должен был умереть! Я! Я должен был оправиться в Небытие вместо них! – отчаянно продолжал сквозь слезы кричать Себастьян и трястись всем телом, размахивая руками.

Еще несколько секунд назад Тобиас с трудом поднимался на ноги, ослабший от Света Ординума… Но сейчас замолчал и стиснул зубы. Затем вдруг ударил Себастьяна кулаком в челюсть. Юноша чуть было не отлетел на добрый десяток футов.

– Себастьян! Никогда, НИКОГДА, не произноси ничего подобного! Ты понял?! – гневно выпалил мастер.

Себастьян недоуменно кивнул, вытирая с губ кровь и сплевывая ее.

– Ладно… Прости, может я погорячился… – с жалостью произнес Тобиас. – но такие фразы постоянно выводят меня из себя… И собратья твои не внутри Небытия. Двое из них убиты сектантами, не Абсолютным злом. Лаитон… Уверен, Людские боги вытащили его из скользких лап Темных богов.

– Мне очень тяжело, мастер, – тихо пробормотал молодой паладин и присел на землю, держась руками за голову. – Я не считал всех их за собратьев, а тем более за друзей, а Клайда раньше вообще за врага принимал. Но теперь слишком поздно исправлять! Надо было пользоваться моментом, а я не пользовался… Да еще и стоял как трус, дрожал, боялся сражаться!

– Сделанного никогда уже не вернешь, – угрюмо пояснил мастер и присел напротив юноши, смотря ему в глаза. – Увы, но это так. Теперь просто надо научиться жить с этим. Это тяжело, но возможно. И вообще, Себастьян, перестань винить себя. Для каждого первый бой проходит по-разному. Одни умирают, другие живут. Ты выжил.

– Ценой чужой жизни… – грустно заметил Себастьян.

Тобиас промолчал.

– Это все моя вина. Я должен был защищать вас… Я отвечал за вас. Но не защитил. Новопосвященные никогда не погибали… Но так случилось, не спрашивай меня, почему боги забирают одних, а других защищают. Я сам не знаю. Я оставил этот вопрос еще года три назад. На него нет ответа в мире. Просто нет…

– Откуда вы знаете? – спросил Себастьян, у которого на глазах опять проступили слезы, а телом овладела холодная дрожь.

Тобиас замолчал. Он вскинул голову кверху и несколько минут смотрел на чистое, звездное небо, пробивающееся через густой, вонючий дым, заполоняющий округу. Новопосвященный паладин посчитал вопрос оскорбительным и хотел было попросить прощения, однако мастер начал говорить:

– Я не знаю, наслышан ты в ордене обо мне или нет. Не думаю, ведь там есть паладины достойнее Тобиаса Шумейкера… Я не всегда был одиночкой. У меня была семья, как у любого разумного существа. Любимая жена и маленький сын. Я подвергал свою жизнь опасности и риску, но всегда возвращался живым. Я видел смерть, много раз. Видел, как умирают и враги, и друзья, что обусловлено нашей профессией, к великому сожалению. Я, так же как и ты, отчаянно плакал по собратьям. Но однажды все эти смерти перекрыла одна единственная. Мой сын, шестилетний сын, – мастер незаметно смахнул слезу с глаз. – Погиб. Упал с крыши университета. Я не доглядел. Я хотел показать ему красоту города. Я не помню точно, что произошло, помню лишь маленькое тело, лежавшее на мостовой. Жена так и не простила мне эту смерть. Ей было тяжело смириться с горем и утратой, она ушла, и правильно сделала. Я хотел найти сыновей в вас, послушниках, но когда я заявил о своем желании, мастера только замотали головой: «Если ты не смог сберечь жизнь собственного ребенка, как сбережешь жизнь многих детей?». Я даже не стал спорить, все понял… А знаешь, что самое ужасное в этой ситуации?

Себастьян испуганно замотал головой.

– Некому мстить. Только себе или богам… Но мстить себе – глупо. А богам еще глупее. Знаешь, вопреки мнению многих, месть все-таки облегчает, может не намного, но облегчает. Наши собратья отмщены, мы должны вернуть их в Эйджгейт, предоставить ордену, а затем предать земле со всеми почестями. Это самое большее, что можно сделать для павшего товарища.

– Мастер… – обратился к Тобиасу Себастьян и заглянул ему в глаза.

– Да?

– Я больше никогда не допущу подобной ошибки… – пообещал молодой паладин.

– Я рад, что ты все осознаешь, – ответил старший, улыбнулся, поднялся с земли и оглядел территорию, укутанную темнотой.

– Надо поискать транспорт, – предложил Тобиас и посмотрел вдаль.

Себастьян утер слезы и поспешно встал.

– Нет, ты оставайся здесь. Наверняка в трапезной есть лопата. Я хотел бы, что бы ты похоронил лошадей. Только сделай это за территорией, пометь могилу камнем… Бедные животные, они смерти ничем не заслужили.

– Я сделаю, мастер… – пообещал молодой паладин.

– Хорошо, Себастьян. Я пойду, сомневаюсь, что удастся встретить на этой дороге хоть одно разумное существо, но иначе никак…

С этими словами Тобиас открыл ворота и ушел по дороге на запад. И Себастьян уже не видел его слез.

***

В каждой жизни наступает переломный момент. Он может кардинально изменить сознание, перевоплотить разум и переродить душу. Судьбы разные, но почему-то зачастую такой момент действует крайне жестокими методами, которые практически невозможно выдержать. Почему?

Тобиас держался за ранение на лбу. Его вылечить уже не удастся. Тобиас повертел в дрожащих руках медальон в виде крылатого колокола.

Старший паладин больше никогда его не надет. Грандмастер сорвет медальон с шеи. Себастьян сидел в телеге, прислонившись спиной к стопкам перевозимой ткани, и размышлял над всем этим. Он ненавидел себя. Он вспоминал, как не хотел видеть своих собратьев, как отстраненно и холодно относился к ним. Еще вечером прошедшего дня можно было все исправить. Завести, наконец, разговор, сменить свое отношение к собратьям на более доброе и снисходительное. Но менять себя не хочется никому, судьба заставляет делать это насильно.

Сейчас три собрата лежали совсем рядом, накрытые тканью. Себастьян понимал, что это лишь пустые тела, которые скоро начнут гнить под толстым слоем черной земли. Их уши уже не способны выслушивать покаяния и извинения, а глаза не увидят искренности чувств. Если бы некромантия не была черным колдовством, энергией Темных богов и Абсолютного Зла, богохульством, то юноша бы начал помышлять о ней.

Еще недавно молодой паладин не понимал, какая жестокость существует в мире. Писал себе стихи, бренчал на лютне, прогуливая занятия. Он не знал, как иногда приходится прогонять из себя чувство жалости и милосердия, чтобы победить. К Абсолютному злу испытывать его нельзя. Это богохульство, худшее, чем дотлевающая часовня. Никакого милосердия. Никогда!

Себастьян знал о смерти, но не познавал ее, не ощущал ее присутствие своим нутром. А прошедшая ночь показала много смертей. Они, как болотные змеи, обвивали и пережимали легкие и врагам, и друзьям. Они не оставили даже животных…

Когда юноша в темноте искал лопату и копошился в сарае, он наткнулся на еще одного пострадавшего от такой жестокости. Тот самый рябой мальчик, что служил при часовне. У него был распорот живот, а из этой раны торчали внутренности.

У каждого теперь своя могила. Мальчик и лошади, что погибли беспричинно, как случайно попавшие под руку агрессора, лежат под землей, в забытом и пустующем месте. Друзья, паладины, будут погребены на городском кладбище.

Вокруг их могил соберутся родные, мастера, собратья, будет звучать старая героическая песня и слова заупокойной молитвы. А враги… Они сожжены вместе с придорожной часовней. От них остались только горсточки пепла, который смешался с древесным углем и теперь будет развеян по ветру и забыт. По крайне мере, молодой паладин хотел в это верить.

В судьбе менестреля всего этого нет. Никто не умирает, и необязательно убивать. Менестрель лишь в собственном воображении видит, как стихия огня раскидывает свои щупальца, жадно вбирая в себя возведенные строения. Поэт чувствует жар от пламени в камине или костре, а не жар огненного безумства. Все это можно услышать или прочитать, достаточно даже просто подумать, представить. Паладину же приходится быть участником событий.

И сейчас, слушая ворчание хозяина телеги, управляющего лошадьми, быстрый цокот копыт и скрипение колес, юноша с полной уверенностью осознавал, что готов быть таким участником. Петь с помощью меча, а не с помощью лютни.

У каждого своя могила. Повторилось в сознании юноши. А у него своя, где он похоронит прошлую жизнь. И пусть на ней прорастет роза, покрытая острыми шипами, которыми новопосвященный будет, не испытывая жалости, не проливая больше слез, разить Абсолютное зло. Разить!